— После окончания Львовского полиграфического института вы по распределению приехали в Ростов.
— Меня распределили в издательство «Молот», инженером-технологом. Сначала работал мастером, затем заместителем начальника наборного цеха, затем был заместителем начальника цеха ротации. Одно время — начальником цеха плоской печати, а потом перешел в технологический отдел при издательстве.
— Каким вам запомнился город в начале 60-х?
— В молодости атмосфера всегда кажется прекраснее той, что сейчас... У нас был свой «Бродвей» — участок улицы Энгельса от Ворошиловского до Буденновского. Вечером там было полно молодежи. Красивые девушки, а в Ростове самые красивые девушки. Их не сравнить ни с украинскими, ни с кубанскими. Смешение кровей. Я тут углядел свою будущую жену — Тамару, она умерла 19 лет назад. Я за ней очень долго ухаживал, а она меня в упор не видела. Но я, уже учась во ВГИКе, ее добился, и мы поженились... Помню,
был некто Бова, ходил в темных очках. Он был самым модным парнем на «Бродвее». Его отец был врачом, и сам он, кажется, тоже был врачом... Он был красивым и высоким. Любовь всех девушек — они специально ходили на «Бродвей» смотреть на Бову. И на мою будущую жену Тамару тоже ходили смотреть: молоденькая, 18 лет, изумительной красоты девчоночка. Юра «Маруся-Тряпочник» (врач и портной Юрий Семенович Стрюценко. — «Главный») тоже там был. Неожиданный во всех смыслах господин. Жил недалеко от Дона вместе с сестрой Татьяной.
— Сестра жива, а Юра умер.
— Жива, да? Я Юру видел лет 20–25 назад. Это был изумительно добрый человек. Когда в Ростов приезжали съемочные группы, они всегда собирались у Юры на пьянки. Там я впервые увидел Ларису Лужину.
— Она тоже помнит о встречах у Юры-Маруси.
— Да? Юрия Саранцева (киноактер, Народный артист Российской Федерации. — «Главный») я там видел, режиссер Станислав Ростоцкий там был, заходил пьянствовать. Ну, не пьянствовать, на вечеринки. Юра был очень гостеприимным. Самый модный портной Ростова-на-Дону... Все тогда были помешаны на кино... Как-то проходя по «Бродвею» мимо ДК Строителей... Он сейчас есть?
— В принципе, да. Называется по-другому, но профиль не поменял.
— А рядом был магазин «Три поросенка».
— Его уже нет.
— Так вот, проходя мимо, я увидел объявление о том, что объявляется набор в любительскую киностудию. Руководитель — Клим Лаврентьев (ныне заместитель председателя Союза кинематографистов России. — «Главный»). Я пришел робея, потея, задыхаясь от счастья. Клим принял меня, я сказал, что хочу быть сценаристом. «Пишете?» — спросил Лаврентьев. У меня были публикации в «Комсомольце», «Молоте», «Вечерке». Клим сказал, что надо написать сценарий. Я написал. По этому сценарию даже стали снимать фильм. «Это талантливо, мы принимаем тебя». Радости было не меньше, чем при поступлении во ВГИК. В киностудии мы собирались, обсуждали фильмы, стены были обклеены портретами режиссеров. А напротив тогда был кинотеатр, по-моему, «Победа». Мы бегали туда на просмотры. Понимаете, тогда была, как это ни странно прозвучит, творческая атмосфера. Мы гуляли, клеили девочек, случались короткие и длинные романы... Из Львова в Ростов приехали четыре выпускника, все здоровые, красивые. Один потом, женившись, уехал в Киев. А мы, три жеребца, ходили по улице Энгельса.
— И вы решили поступить во ВГИК.
— Я отработал на «Молоте» два года и послал документы во ВГИК, но мне их вернули, потому что я не отработал полагающиеся три года. Отработав, я поступил во ВГИК, на сценарный факультет. И сразу был замечен. А был конкурс — один человек на сорок мест... Через год вернулся, сделал моей Тамаре предложение. Сумасшедший был — живя в общежитии, сделал предложение. В гостинице «Ростов» отпраздновали свадьбу. Состоятельная теща организовала очень крутую свадьбу. После свадьбы я уехал в Москву, а Тамара осталась здесь, через полгода она приехала ко мне в Москву, и мы стали жить в съемной комнате. Три года болтался по Москве без прописки и без паспорта. У меня был просроченный паспорт, я пошел в милицию, чтобы мне его поменяли, вложил в паспорт пятьсот рублей. Начальник милиции взял пятьсот рублей и паспорт, сказал: «Пошел вон». Три года нас гоняла милиция, нас арестовывали. Но было легко, весело, смешно. Я никогда не унывал. Ложились на пол, когда милиция заглядывала в окна первого этажа, пытаясь нас поймать, — навели соседи.
— Так вас могли и посадить.
— Меня уже вели в КПЗ... Я сказал молодым ментам, но тогда, кстати, ментами милицию не называли: «Парни, мне нужно жене позвонить, сказать, что вы меня забрали». Я соврал, телефона у нас не было. Подошел к телефону-автомату, сделал вид, что набираю номер. Отделение милиции было за городом. Я рванул через железнодорожные пути и удрал. Было весело, хотя и страшно... Теща помогала. Я брал у нее взаймы. На шесть тысяч рублей набрал. Большие деньги в то время. Но я потом все теще отдал. До копейки... Пришлось заключить фиктивный брак. Развелся с Тамарой, женился на другой женщине, заплатил ей тысячу рублей. Через два года я развелся с этой дамой и снова женился на Тамаре... Первую кооперативную квартиру мы купили в Теплом Стане. Однокомнатную.
— Как получилось, что вы стали драматургом?
— Я очень быстро вошел в кино. Когда еще учился на втором курсе, по моему сценарию на «Мосфильме» снимались «Зареченские женихи». 40 минут, телевизионный фильм. Но на «Мосфильме». Потом был «Слепой дождь» на «Укртелефильме», потом на киностудии имени Довженко — «Кто умрет сегодня». Быстро пошли слухи, что я способный парень... Но я переживал, что я только кинодраматург. Мне очень хотелось, чтобы автора вызывали на сцену, — я видел такое в театре. Аплодисменты, цветы. «Автора, автора!» У меня появилось желание выйти хотя бы раз на сцену театра. Окончив ВГИК, по мотивам своего сценария к фильму «Одиножды один» я написал пьесу. Называлась она «Ванечка». Ее поставили в театре имени Моссовета. Там я впервые вышел на сцену как автор. С тех пор я написал 16 или 17 пьес. «Пролетарская мельница счастья», «Ночные забавы», «Женский стол в охотничьем зале», «Я — женщина», «Бобры». В Ростове я тоже ни Горького поставили «Ночные забавы».
Помню, Михаил Бушнов играл главного героя. «Ночные забавы» поставили все театры Советского Союза.
— Пьеса «Ночные забавы», фильмы «Родня», «Полеты во сне и наяву», на мой взгляд, не очень соответствовали магистральной линии советского искусства. Были проблемы с цензурой, начальство сопротивлялось?
— Моя судьба сложилась счастливо, я с благодарностью вспоминаю советские годы... Запретили два сценария. Сценарий про легкомысленную колхозницу «Вас ожидает гражданка Никанорова» я написал в 1969году, а снимать стали в 1979-м. Не пустили сценарий «Перпеты мобиля Степана Бобыля». Главный редактор Госкино СССР Даль Орлов мне сказал, что за этот сценарий в 1937 году он бы поставил меня к стенке. И я по сценарию написал пьесу «Пролетарская мельница счастья». А шла подготовка к очередному съезду КПСС. А название у пьесы такое хорошее! В Министерстве культуры, видимо, не прочитали эту пьесу, но название им тоже понравилась. И она вошла в список рекомендованных к съезду партии вторым номером. Первым пьесу поставил Аркадий Кац в Рижском театре русской драмы. Она имела потрясающий успех... Когда я написал пьесу «Кавказская рулетка» про чеченские события, возникли сложности идеологического порядка. Мне сказали: не надо. И театры боялись за нее браться. Ее даже репетировали Шакуров и Талызина, антреприза Ленкома. Но пошли звонки от нехороших людей, которые сказали: не надо. Потом на «Мосфильме» сняли фильм «Кавказская рулетка»…
— В одном интервью вы сказали, что действия всех ваших фильмов происходят в Ростове. «Родню» тоже собирались снимать на Дону.
— Собирались, собирались. Но сняли в Днепропетровске. То ли возникли проблемы с размещением группы, то ли натура не подошла. А в Днепропетровске в то время жил мой младший брат, которого уже нет в живых. Он выслал мне фотографии Днепропетровска, я показал их Никите, и Михалков сказал, что город интереснее, чем Ростов.
— Какие-то люди, с которыми вы сталкивались в Ростове, каким-то образом вошли в ваши сценарии или пьесы?
— Пожалуй, только моя покойная любимая теща, Евдокия Трофимовна. Ее жизненные коллизии дали повод для «Родни». Моя жена была рождена от первого мужа Евдокии Трофимовны, летчика. Летчик потом женился на дочке своего начальника, оставил в Ростове Тамару с матерью и уехал Москву.
Евдокия Трофимовна вышла замуж за другого человека, родила еще одного ребенка, от рыбного ревизора. Но теща любила всю жизнь летчика. И когда она приезжала к нам в Москву, очень хотела его увидеть, пыталась найти дом, где он живет. Она даже нашла его, но боялась подняться на этаж и увидеть своего любимого. Это была такая яркая женщина, типичная ростовчанка с золотыми зубами. Чуть что она мне говорила: «Успокойся». Это была ее любимая фраза. Я положил ее историю на характер сестры своей мамы, тети Маруси. Героиню «Родни» зовут Марией. А дальше сработала фантазия драматурга.
— Теща узнала себя в этом фильме?
— Да.
— Не обижалась?
— Смеялась. «Витя, та ты ж это про меня написал».
— «В полетах во сне и наяву» прообразом главного героя стал ваш брат? Как он это воспринял?
— Про «Полеты» много что можно рассказать... Во-первых, Роман Балаян сначала не хотел снимать фильм по этому сценарию. «Витя, ты г... написал». А на «Ленфильме» прочитали сценарий и сказали: «Грандиозно, мы берем». Я говорю Роме: «Все, закончили, я забираю сценарий, возвращаю аванс» — у меня был договор с киностудией имени Довженко... В конце концов Рома согласился: «Ладно, давай сниму, надо немножко деньги заработать». Рома снял картину и повез на Кубань показывать. Потом звонит мне из Славянска и говорит: «Витя, какое г... мы с тобой сняли. Станичники сказали, что мы показали какого-то дурака — красивая жена, красивая любовница, друг — Табаков, и такая...» Так вот, о брате. Из Ростовской области наша семья: четверо детей, отец, мать, спасаясь от голода, перебралась на Украину, в село Русская Поляна под городом Черкассы. И, сняв «Полеты», я поехал в Черкассы представлять фильм. А я был уже человеком с послужным списком, и уже тогда Михалков имел имя. Вечером на окраине Черкасс показали «Полеты». Пришли обкомовские руководители в бобровых шапках и «польтах». Посмотрели картину, и на следующий день ни в одном кинотеатре города ее не было, сняли. Но мой брат успел посмотреть и сказал: «Витя, это ты про меня?» Я говорю: «Да, брат, извини, это твоя биография». Он сказал, что плакал.
— Вместе с тем фильм был удостоен государственных наград?
— Сначала пленку хотели смыть. В Киеве. Благодаря помощнику Щербицкого (Владимир Щербицкий — первый секретарь ЦК Компартии Украины. — «Главный») фильм показали в Москве. Зампред Госкино СССР Борис Павленок посмотрел и сказал: «Я это не видел, везите обратно в Киев». Но приехал председатель Государственного комитета СССР по кинематографии Филипп Тимофеевич Ермаш. Ему сказали, что Мережко написал сценарий — Балаяна тогда никто не знал, сняли фильм, там какой-то скандал. Ермаш сказал: «Давайте дадим третью категорию». А третья категория — это 800 копий, вторая — 1 600 копий. Первая — 2 400... Потом, когда начались горбачевские времена, мне позвонил Ермаш. Его уже почти сняли, но он оставался членом комиссии по госпремиям. Он мне сказал: «Поздравляю, у тебя госпремия за «Полеты во сне и наяву». Я спрашиваю: «Каким образом?» Он: «Ну, вот так».
— В 90-е годы у вас было ощущение растерянности.
— У меня было ощущение, что наступил кирдык. Тогда снималось до 500 фильмов в год. Снимали лесорубы, мясники, все. Но это никуда не попадало. Почему возник кинофестиваль «Киношок»? Это был фестиваль шокирующего кино. Но я к тому времени был ведущим «Кинопанорамы». Это давало какие-то деньги. А потом Эдуард Сагалаев предложил мне стать вицепрезидентом канала ТВ-6... Очень сложно шла организация канала, Сагалаева хотели убить. Несколько ночей он ночевал у меня дома. Эдуард предложил мне вести программу на ТВ-6. В результате я получал очень приличную зарплату. Это меня спасло... Тогда я мало писал. Потому залы уже стали заполняться американской продукцией, кинотеатры стали частными, с театрами творилось непонятно что. Я лет восемь занимался телевидением. А потом началось телевизионное кино. Я почувствовал к нему вкус. Были написаны «Крот1», «Крот-2». Очень хорошие картины. Потом был «Рэкет». Мне было интересно написать детектив. А потом я почувствовал вкус к режиссуре, стал работать с продюсером Владимиром Досталем. «Соньку — золотую ручку» я считаю одной из лучших моих картин.
— Сейчас вы пишете пьесы?
— Я задумал новую историю, но не буду говорить, о чем. В феврале я запускаю новую картину — «Не ждали». Главная роль написана для Олега Басилашвили. Я считаю, что остались два великих маэстро — Алиса Бруновна и Олег Валерианович. Все, больше нет... Мы снимали «Хуторянина», сидели в Таганроге у залива, и он попросил: «Мне хочется сыграть человека, потерявшего память». Я написал сценарий «Не ждали». Ради этой роли Басилашвили отказался от «Венецианского купца».
— Вам сегодня интересно следить за тем, что происходит сейчас в театре?
— Нет.
— А раньше вы читали чужие пьесы?
— Нет. Меня интересует Олби, Теннесси Уильямс. Да простит меня господь, я не отношусь к фанатам Антона Павловича Чехова. Я считаю, что нужна была хорошая редактура для его пьес. Но он великий, а мои суждения о нем ничтожны. И смешны.
— Кино смотрите?
— Телевизионные сериалы. Или то, что называется «кино для экрана»... Для обычного кино сейчас писать бессмысленно. Фильмы не доходят до зрителя. В кинотеатры ходит попкорновая молодежь. Чтобы за сиську потрогать, поцеловаться, погрызть попкорн, выпить «Кока-колы». Чтобы тебя увидели, надо снимать блокбастеры типа фильмов Бондарчука. «Полеты во сне и наяву» или «Родня» сегодня бы не пошли.
Перейти в архив