— Михаил Михайлович, мы эти вопросы детям задавали. Дети ведь, как известно, знают все. Но вопросы не потеряли своей актуальности, и мы хотим, чтобы и вы попробовали на них ответить.
— Ну, давайте попробую.
— Например, откуда берутся взрослые?
— Это вопрос изумительный. Вот мой сын, ему сейчас 12 лет, говорит: «Как только стану взрослым, на следующий же день лягу в бассейн, куплю мороженого, включу телевизор, буду валяться в бассейне, смотреть телевизор и есть мороженое прямо из ведра!». На следующий же день, что мне понравилось. Вот что он имеет в виду? Когда он отметит этот день?.. Да, и как ни странно: дети — мы знаем откуда берутся: для этого нужны два любящих человека. А вот взрослый откуда берется? Появляется целый куст людей, которые образуют этого человека, которые его обрабатывают, которые из хорошего, мягкого, чудного материала делают взрослого. Когда начинается этот процесс, в какое время — не скажу. Но, видимо, на следующий день после детства.
— А вы когда стали взрослым?
— Да и сейчас не чувствую себя взрослым. Вот честное слово. У меня детский взгляд на мир, детские вопросы, которые мне задают, детские ответы, которые я даю на них. Когда идешь, слышишь, видишь, возникают детские вопросы: «А зачем это все?», «А кто там?», «А чего вдруг?», «Может, лучше будет без этого?», «А, может, с этим будет лучше?». Вот я остановлюсь на этом. Я вообще лаконично отвечаю, да? Чего размазывать?
— Тогда следующий. Нам совершенно неясный: зачем люди ходят на работу?
— Вопросы замечательные у вас, я должен заметить, Ольга. Я отвык от хороших вопросов. Самый идиотский вопрос, на который я отвечаю: «Как вам понравился Архангельск?». Это спрашивают у меня, когда я только что прилетел. «Вы что-нибудь сатирического собираетесь об Архангельске отметить в своем выступлении? Ну, что-нибудь такое юмористическое про Архангельск? Как он будет в ваших произведениях отражен?»... Так вот. Мой сын, у которого я черпаю знания о жизни, он говорит: «Зачем я должен делать домашнее задание?». Ни он не может понять, ни я не могу понять, зачем ему делать домашнее задание. И не могу толком объяснить. Он говорит: «Я же занимаюсь на уроках. Я сижу в школе». Ведь это работа! Маленький клоп семи лет идет на работу, когда еще темно. Об этом Гришковец чудно написал: на улице темно, а ребенка волокут, а он волочет ранец, и волокут они друг друга в холод и в зной. Это вот такая работа для детей. Чтобы дети не чувствовали себя свободными, чтобы были такими же угнетенными, привязанными к месту. Наверное, в этом есть опыт многих поколений. Наверное, помогает приручить. Совершенно беспризорного человека приручить. За ним тянется большая цепочка от дома и тянется большая цепь от школы. И вот он волочет эти две цепи жизни, с семи лет поступая на работу. А работу придумывают те самые люди, которые из ребенка делают себе подобного взрослого. Множеством рук.
— Почему нельзя того, что хочется?
—...Да потому что... мне кажется, того, что хочется, в принципе не существует. Ну, вот хочется мороженого — мороженое, конечно, существует... Но это если ты ограничишься такими вот животными вещами: поесть, поспать, это, может быть, и можно. А так... вот хочется чего-то... Хочется стать летчиком. Хочется взлететь. Это не осуществить. Этого просто хочется. То есть ты мечтаешь всегда о том, что почти невозможно осуществить! И поэтому приходится приспосабливаться к тому, что есть. Присобачивая мечту (смеется) к этой металлической конструкции, которая стоит на земле. Это еще счастье, если ты присобачил, хотя бы кусочек мечты использовал для этого. А самое большее несчастье, если мечта остается в месте, откуда ты вышел, а конструкция — в том, куда пришел, и она совсем из другого материала. И ты в ней устраиваешься и живешь. И еще и не один. И постепенно тупеешь, привыкая. Я когда-то написал: «Не подохнешь — привыкнешь. Не привыкнешь — подохнешь». Вот это оно и есть.
— Ваша конструкция — металлическая?
— Моя конструкция... она более удобная, переносная. Она из какихто легких прутиков. Ну, в общем, из естественных материалов. Не металлическая, нет. Я вожу ее с собой из города в город, она всегда со мной. Я сам построил эту конструкцию, что редкость.
— Тогда четвертый вопрос, очень хочется знать, где он, рай на земле?
— Ха-ха-ха... (Серьезным, мягким голосом). Нет, рая на земле нет. Хотя поиски я советую не прекращать. Искать надо. Но рай, я думаю, он внутри человека. Бывают такие минуты, когда ты посещаешь его внутри себя. И внутри себя ты вдруг обнаруживаешь такое, из чего внезапно начинает вырастать что-то, что можно положить на бумагу: как текст, как чертеж, как формулу. Из этого рая, который у тебя внутри. И ты потом безумно удивляешься: как это, где это, откуда. И не можешь опять найти внутри себя этот рай.
— Да и длится это совсем недолго...
— Очень недолго. Но только там ты находишь решение. А потом уже занимаешься ремеслом: добавляешь загогулины, крючочки, запятые, точечки. Оформляешь.
— А если все-таки вернуться на землю, то интересно, почему есть такие области в мире, где все всегда спокойно. Типа Швейцарии.
— Думаю, потому что мы не знаем, что там происходит. Нам кажется, что там спокойно. Говорили, что есть и в СССР такие места, где не знают, что такое советская власть. В тайге где-то. А в Швейцарии... я был там недавно по медицинским делам, я там спокойствия не нашел. Нашел скуку. Которую мы принимаем за спокойствие.
— Добротная буржуазная скука?
— Да. Настоящая скука.
— От ССС Р перейду к старому вопросу, на котором выросли поколения пионеров: с чего начинается Родина?
— Лично для меня Родина начинается с тетки в сапогах. И в мундире.
— Это таможенница?
— Не знаю. Почему-то мужик в мундире не вызывает ощущения Родины, а вот тетка, полная такая тетка или баба в мундире, вот с нее у меня начинается Родина. Не знаю, как с этим бороться! Дыхание у тетки не очень свежее, слова путаны, но она все время требует: это покажи, покажи то. То показал, покажи это. И так, пока не наткнется на то, чего у тебя нет показать... десятым пунктом. Вот нет! И тогда она тебе что-то сразу запрещает. Перекрывает шлагбаум. Не подписывает.
— Вы ведь могли уехать, а почему-то остались. Когда Родиной был Союз, что-то вызывало в вас гордость?
— Вы знаете, ничего. Какая там была гордость, когда это был Союз, боже мой. Я не мог выехать и посмотреть, я догадывался только. А оттого, что не мог, мне казалось, что ТАМ райская жизнь. А если бы мы знали? Давно бы поняли, где хорошо. Но мы не любили страну, мы любили друг друга. Мы держались за руки, окруженные общей ненавистью к этой державе, которая заткнула рты. И все отверстия человеку.
— А что сегодняшнюю страну делает Родиной, а не сборищем корпораций?
— Ой, сегодняшней тоже до Родины далеко. Сегодняшней надо тоже за меня биться... Она тысячу раз тыкает меня носом: «Вот Родина твоя, Родина». Я понимаю, что я здесь родился, что это страна моя, и понимаю, что я жить в другом месте не хочу, и я остаюсь, я даю возможность этой стране стать для меня Родиной... у меня получается две, я не виноват в этом! У меня получается Россия и Украина. У меня Одесса есть любимая, есть Ленинград, который приложил больше всех усилий, чтобы я стал тем чувствующим и пишущим. И есть Москва, которая просто широко меня признала. Три тома моей жизни. Три Родины. Ну, короче, я их по-прежнему объединяю, пока есть возможность объединять. Так вот, эта страна станет для меня Родиной, когда станет мною так же дорожить, как я. Я уже подал ей пример — я ею дорожу. Ей теперь осталось ответить взаимностью. По-моему, на этом интервью можно бы и закончить, Ольга.
— Ой, нет, нет.
— Ну как. Я, по-моему, очень хорошо отвечал, и я хочу, кстати, экземпляр журнала. Просто это замечательная точка. Если вы чувствуете. А вы чувствуете. Вы умная женщина. Поэтому так вот кричать «нет-нет-нет, я хочу еще» (смеется).
— Михал Михалыч, да, хочу еще. Всего два вопроса! Ну, если умная женщина просит...
— Вы учитывайте, что мое вдохновение, оно кончилось. Вы учитывайте.
— Я учитываю. Но вдруг у вас вопрос вызовет новый прилив вдохновения?
— Ну давайте, вопросы у вас, честно скажу, замечательные. Потому что детские. Очень хорошая находка. Просто остроумнейшая.
— Спасибо! Так вот. Вопрос, вызвавший наибольший энтузиазм среди детей: какие женщины лучше — умные или красивые?
— Вот, кстати, дети сейчас страшно разбираются в женщинах. Вот я вижу — на пляже где-нибудь именно дети встанут и побегут смотреть на женщину красивую. Стайкой они бегут. Они еще не воспринимают ее поодиночке. Бегут стайкой и возвращаются в восторге. Они настоящие ценители.
— Дети у нас в оценках разделились почти поровну. Но больше склонялись к красивым.
— Конечно. Зачем детям ум. И даже детям старшим, но еще не ставшим взрослыми — зачем? И даже ставшим... Потому что, извините, иногда подходят женщины такие... мощные, что не знаешь, когда тебе захочется ее выслушать... Но когда человек становится настолько взрослым, как я, пусть и сохранив в себе детство, он начинает с разговора. Я начинаю с ума. Да. И все равно требую предложить мне красивую фигуру хотя бы... На красивое лицо не рассчитываю, потому что это тяжелая штука. Когда красавица — это лучше сразу отваливать и просто не вставать из песка. Как лежишь, так и не подымайся — дай пройти. Найдется масса людей, берущих на себя этот груз дикий, эту головную боль. За красавицей — хвост. Она всегда идет не одна. Даже если никого сзади нет. Это обнаруживается по телефону, по звонкам, которые будут все время теребить вашу душу. Так что нужно дать пройти. Мне достаточно, если она умная и женственная — вот это самый большой кайф для меня. Я как большой ребенок отвечаю. Женственная — это и есть красивая для меня, чтобы очертания были женские. И потом, чтобы была голова.
— Насущный вопрос: как избавиться от вредных привычек? У детей они, сами понимаете...
— Грызть ногти, да? А что еще?
— Да. Рисовать на стенах. Ну вы, я так думаю, от таких привычек уже избавились... А, скажем, курение — смотрите, сейчас собираются, не ограничивая продажу сигарет и не вводя антиникотиновых кампаний, запретить курить вообще почти везде. Вы как к этому относитесь? Вы курите сами?
— Я не курю. Так что я отношусь с уважением. Это принято во многих странах — очень образованных и медицински подкованных, там, где люди живут долго. Самое главное — это продолжительность жизни. Это такой показатель, который не подделаешь. Количество стариков на улицах, количество очень пожилых людей, которые прыгают с парашютом — мы видим, что они существуют. Я хочу, чтобы они жили и прыгали, как Джордж Буш-старший в 72 года. Не хочу, чтобы их окутывали дымом... Хочу, чтобы окутывали фимиамом.
— А как насчет второй вредной привычки? Самый действенный способ борьбы с алкоголизмом в России на вашей памяти?
— Нет у меня такого способа. Потому что нет алкоголизма. Одно из достижений цивилизации — небольшая доза алкоголя для творческого человека... не могу это говорить детям, но со взрослыми могу поделиться опытом — не нашел замены, не нашел. Ищу. Когда найду, это средство буду приветствовать всеми силами души. Но после дикого концерта, и после успеха, и после провала алкоголь — единственное средство, чтобы снять страшное напряжение. У меня это коньяк. Я его поглатываю из фляжки. Граммов 25–50. Он как-то оставляет мне юмор и не снижает сообразительность. Как мне кажется... Спасибо, Олечка. С вами очень приятно разговаривать, потому что вы слышите. Народ в основном спрашивает и так заботится о следующем вопросе, что не слышит ответа на предыдущий.
— Они волнуются.
— Они волнуются, конечно, да. Они сидят с бумажкой и погружаются в нее целиком, что-то вычеркивая. Как можно отвечать в направлении этой фигуры? Что ты там скажешь, если он занят писаниной? Или она... Оля, обязательно пришлите мне экземпляр. А лучше два. Чтобы в архив отдать.