Аркадий Инин — писатель, драматург, сценарист, публицист. Родился 3 мая 1938 года в Харькове. Окончил Харьковский политехнический институт. Увлекшись эстрадой, участвовал в капустниках, в играх КВН и, отработав инженером восемь лет, поступил во ВГИК на факультет кинодраматургии. Автор сорока семи кинокомедий, тридцати книг юмора, более двухсот теле- и радиопередач. Создатель популярных телепрограмм «Вокруг смеха» и «От всей души!». Заслуженный деятель искусств РСФСР. Профессор ВГИКа. Награжден орденом Дружбы (1998) и орденом Почета (2009). Член КПСС с 1979 года.
Среди фильмов, снятых по сценарию Инина: «Однажды двадцать лет спустя», «Отцы и деды», «Одиноким предоставляется общежитие», «Единожды солгав», «Частный детектив», «На Дерибасовской хорошая погода», «Удачи вам, господа».
— Меня ничего не раздражает, я — спокойный человек. В моем кругу, конечно, есть люди, которых бесит и то, и это. Меня — нет. Но я не рассказываю про личную жизнь. Ни про свою, ни про чужую. Про свою не хочу, а про чужую ничего не знаю. Меня часто спрашивают: мол, вы там в среде артистов варитесь, должны быть в курсе, с кем тот, с кем этот. А я в этом смысле — бесполезный человек. Не могу дать точные ответы, потому что просто не успеваю следить за изменениями в чужих жизнях. Мне бы со своей разобраться.
— Аркадий Яковлевич, писатели зачастую люди экспрессивные, с арсеналом внутренних переживаний, а вы говорите, что вы — человек спокойный. Неожиданно...
— Так я же не писатель. Писатель — это Чехов, Гоголь, Тургенев… А я — так, литератор. Мне спокойным быть можно.
— Кого из классиков любите?
— Многих. Прежде всего, конечно, Чехова. О. Генри люблю, Марка Твена, Булгакова. А вот суровые русские классики не очень мне близки. То есть я, конечно, понимаю их масштаб и гениальность, но внутреннего родства не чувствую. Нет у меня этого фундамента.
— Говорят, что фундамент этот закладывается в детстве. Каким оно у вас было?
— У меня странное устройство мозга — о детстве, юности и даже молодости я мало что помню. Вот правда. Почти ничего в памяти не осталось. Часто перед первым сентября или перед выпускными вечерами мне звонят журналисты и спрашивают: «Как у вас проходил этот день?» А мне нечего ответить — ни парты своей я не помню, ни ребят, с которыми рядом сидел. Даже не могу сказать, был ли у меня выпускной. Такая вот избирательность памяти.
— Но такого не может быть. Вы же пишете книги, сценарии — из каких закромов все это берется?
— Вы, девушки всех возрастов, убиваете меня этой вашей особенностью — помнить все. Жена помнит, в каком платье она пришла на третье свидание. Говорит, что вот, в 1972 году мы гуляли в таком-то парке, проходили под такой-то липой, я сорвал ветку, подарил ей, сказал то-то и то-то. Какое свидание? Какие ветки? О чем вообще речь? Я-то этого не помню! И это не от старости. Так было всегда. Вот, прошло и прошло.
— Тогда откуда в ваших произведениях очень точные детали, образы?
— Собираю материал. Когда я приступаю к работе, изучаю тему. К примеру, фильм «Одиноким предоставляется общежитие». Я нашел рабочее общежитие, стал расспрашивать жильцов, наблюдать, как живут, какие у них беды и радости. Или фильм о многодетной матери «Однажды двадцать лет спустя». Я пошел в исполком — были раньше такие организации. Они меня направили в Союз многодетных матерей. Там мне дали пять семей с матерями разного возраста — чтобы я смог проследить разные подходы к воспитанию детей. И я с ними, с этими женщинами, беседовал. Отсюда вышел сценарий. Наверное, в моем кругу тоже были многодетные матери, и хорошо, если бы я их помнил. Но нет. Хотя, я знаю, что настоящие писатели помнят. Вот Лев Толстой, к примеру, хранил в памяти всю свою жизнь от утробы матери. Но я — не Лев Толстой.
— Но, когда вы пишете, это для вас работа, тяжелый труд или удовольствие?
— По-разному бывает. Часто складывается так, что не идет сцена — это мучительно, конечно, потом, когда приходит — эйфория. У меня есть товарищ, сосед по дому, Даль Орлов. Как-то мы с ним писали сценарий. Мастерская моя находится на 17-м этаже, а квартира на 4-м, у Даля — на 3-м. На работу я езжу в лифте и в тапочках. Так вот мы сидим с Далем в моей мастерской, пишем сценарий. Зашли в тупик. Не идет сцена, и все. Звонят жены, зовут на обед. Мы садимся в лифт, и вдруг кто-то из нас говорит: «А нужно повернуть так-то и так-то!» Другой отвечает: «Точно!» И все сразу выстроилось. Тогда он мне говорит: «Признай, что это круче полового оргазма!» Я отвечаю: «Даже сравнить невозможно!» И я не шучу. Гораздо круче!
— Аркадий Яковлевич, вы — человек легкий, без снобизма, без завышенных требований. А как воспринимаете людей, которые относятся к себе серьезно?
— С иронией. Я их не понимаю, но иногда немного завидую. Они же такие значительные, убеждены в своей ценности и весе в обществе. Но это с одной стороны, а с другой, я думаю, что, наверное, хорошо быть уверенным, что ты — скала. Для меня это неприемлемо совершенно.
— Я читала, что вы начали писать потому, что отлынивали от осенних студенческих работ. Верно?
— Так и было. Я учился в Харьковском политехническом институте. И от природы очень ленивый — если можно сгрузить на кого-то сложную и неинтересную работу, я это обязательно сделаю. И вот нас, студентов, послали на сельхозработы — убирать кукурузу. И работать надо было на совесть — стоять буквой «зю» с раннего утра до позднего вечера. И открутиться от этого можно было, только если вступить в агитбригаду. Поскольку я не умел ни декламировать, ни писать, ни играть на инструментах или петь, но более-менее мог болтать, то предложил себя в качестве конферансье. Думал, что буду выходить на сцену и объявлять: «А теперь студент третьего курса Миша Золотарев сыграет вам на баяне». И вот мы приехали в один украинский колхоз. Подходит ко мне жизнерадостный председатель и говорит: «О! Артысты приихали, о цэдобрэ! Нам трэба продернуты у частушках и куплетах Мыколу, вин пьяный був и трактор в реке утопыв. А Галя-доярка проспала дойку, коровы плачуть!» Я гордо так говорю: «Понятно. Но я не куплетист и не сатирик. Я — конферансье!» «Ну, конферансье, иди тоды до хлопцив на грядку становысь!»... И я сочинил сатирические частушки. Потом был еще один колхоз, и еще. И везде были свои Миколы и Гали. Ездили мы полтора месяца, а когда вернулись, решили создать из нашей агитбригады студенческий театр. И там я уже начал писать для наших постановок. Потом поступил во ВГИК, окончил его, дальше вы знаете. Но в основе всего — святая лень.
— Вы еще в КВН играли. Нравится вам нынешний КВН?
— Современный КВН мне очень нравится, и в этом вопросе я со многими своими ровесниками в контрах. КВН — вообще замечательный проект. И тогда он был таким, и сейчас. Да, раньше было больше импровизации, сейчас в основном домашние заготовки. Но когда я сегодня смотрю старые выпуски, понимаю, что это детский сад. Сегодня зрителю нужно шоу — яркие краски, декорации, музыка и так далее. Современный КВН отражает время, и он прекрасен.
— А время вас нынешнее устраивает?
— Как может не устраивать время, которое выделила тебе судьба? Я, конечно, советский человек. Но понимаю, что мир изменился, изменилась экономика, потребности, вкусы. Все сегодня другое. В первую очередь кино. Раньше, при плановой экономике, все было понятно на годы вперед: первым пойдет фильм про армию, потом — про молодежь, затем — про колхоз. Сейчас первым будет тот фильм, на который есть деньги. А деньги можно найти на то, что востребовано. Основная аудитория кинотеатров теперь — люди в возрасте от 14 до 23-х лет. Разве им интересна тема человеческих взаимоотношений или им хочется видеть на экране классных старых артистов? Конечно нет! В 2014 году я написал сценарий к фильму «Мама Люба». Героиней я видел дочку Нади Кругловой, которую сыграла Наталья Гундарева в фильме «Однажды двадцать лет спустя». Но, как объяснил мне продюсер, ту ленту уже мало кто помнит, поэтому нужно было встроиться в современные реалии — сильная женщина, дед родом из СССР, горе-бизнесмен муж и дети, у которых современные увлечения. Такое кино мы и сняли.
— Все ваши книги, фильмы — о любви к женщинам. Они у вас — сильные духом, добрые, благородные. Откуда такое особое отношение?
— Наверное, потому, что вас, женщин, я очень люблю. И все, что я делаю, — делаю для женщин и про женщин. Мужики меня абсолютно не интересуют. И во всех своих сценариях я пишу хеппи-энд — выдаю женщину замуж, делаю ей подарок. Правда, не всегда этот подарок оказывается хорошим, но мое дело — его подарить, дальше уж пусть героиня сама разбирается.
Одна из первых программ, которую я придумал 45 лет назад, называлась «От всей души!» Вела ее тетя Валя Леонтьева, и женщины там бесконечно плакали. В кулуарах мы эту программу называли «Плачьте с нами. Плачьте, как мы. Плачьте лучше нас!» Программа имела очень большой успех, и мы получали мешки писем. Но одно письмо запомнилось нам особенно. Оно было от мужчины. Там такие строки: «Дорогая редакция, десять лет назад от меня ушла моя любимая жена. А вчера, после вашей программы «От всей души!», моя любимая жена вернулась. Будьте вы прокляты!»... А любовь и уважение к женщинам у меня, наверное, из детства. Меня растила одна мама, папа погиб на фронте, в самом начале войны, в 1941 году. И я его почти не помню. Может быть, этой любовью я обязан и своей жене. Мы с ней познакомились в агитбригаде. Она тоже сачок, как я. Копать не хотела и придумала, что она поет. Но наглости на сольное пение у нее не хватило, поэтому пели они вчетвером — женский квартет. Мы поженились, и вот уже 57 лет я живу с ней, с этой ленивой женщиной.
— И фамилия ваша родилась из ее имени. Ведь вы — Гуревич?
— Да. Тогда мы были молодые писатели и все брали псевдонимы. Нам казалось, что если возьмем другие имена, то станем великими. Великими не стали, а вот псевдонимы остались на всю жизнь.
— Аркадий Яковлевич, вы преподаете во ВГИКе, знаете, что происходит в мире кино сегодня. Как оцениваете фильм «Матильда» Алексея?
— Как я могу оценивать то, что не видел? Меня убивает эта полемика, которая уже несколько месяцев идет вокруг фильма «Матильда». Тот сказал то, тот — это, а те думают о том, что сказал тот — вот это, хотя никто еще ничего не видел. Тут вспоминается классический пример: «Мы Пастернака не читали, но мы его осуждаем».
— То есть вы человек вдумчивый и демократичный?
— Да нет, просто я же сказал в начале, что я — человек спокойный. Иначе мне было бы трудно жить. Так и напишите: Аркадий Инин — спокойный советский человек. И это будет в самое яблочко.