ВАСИЛИЙ ЛАНОВОЙ: «Я ЖЕ НЕ КОМИК!»

«Главный» побывал на творческом вечере знаменитого актера и выяснил, почему эпизодическая роль в «Полосатом рейсе» ему далась труднее, чем главная в «Офицерах».
Текст:
Сергея Медведева.
Фото:
Алексея Снегова, из архива героя публикации.
Источник:
«Кто Главный.» № 84
0

Кто такой.

Василий Семенович Лановой родился 16 января 1934 года в  Москве. Лауреат Ленинской премии (1980), народный артист СССР (1985). Родители — Семен Петрович (1907–1979) и Агафья Ивановна (1910–1986) Лановые. В 1931 году родители, спасаясь от голода, переехали в Москву, куда их позвал брат отца. Выпускник театрального училища имени Бориса Щукина. Во время учебы познакомился с Татьяной Самойловой, женился и прожил с ней несколько лет. Вторая жена Тамара Зяблова трагически погибла в автокатастрофе. Женат третьим браком на актрисе Ирине Купченко. У них два сына — Александр (1973) и Сергей (1976). С 1957 года — актер Академического театра имени Вахтангова. Снялся более чем в 70 фильмах, сред них  «Павел Корчагин» (1957), «Алые паруса» (1961), «Война и мир» (1965–1968), «Офицеры» (1971), «Семнадцать мгновений весны» (1973), «Дни Турбиных» (1976). В 1983 году написал книгу «Счастливые встречи», а в 2004 году — книгу «Летят за днями дни».
С 1985 года Василий Лановой работает на кафедре сценической речи в Театральном училище имени Щукина — сначала преподавателем, затем профессором и заведующим этой кафедрой.


Родители. 

Биография нашей семьи в какой-то степени типична для военного поколения. Мы родом с Украины — между Винницей и Одессой есть село Стримба.

В 1931 году был жуткий голод, и отец уехал оттуда в Москву, потом вызвал мать, спасая от голода.

20 июня 1941 года мама отправила трех своих детей — двух моих сестер и меня, 7-летнего, в Стримбу. Через 2–3 недели она тоже должна была туда приехать, пробыть месяц, а потом вернуться в Москву.

22 июня мы были под Винницей. Было 4–5 часов утра, и я видел, как над нами летели сотни самолетов — бомбить Одессу. Мама не приехала ни через три недели, ни через месяц, ни через год, ни через два, ни через три.

Когда началась война, родители работали на химическом заводе. Цех — 72 человека — начал разливать вручную противотанковую жидкость. Разливали пять дней, а на 6-й из 72 человек ни один не вышел на работу, у всех была полностью уничтожена нервная система рук и ног. Естественно вмешалось НК ВД, их сразу увезли. На два года. Так мама и умерла инвалидом первой группы, а отец стал инвалидом второй группы. Это вклад моей семьи в нашу победу. Я всегда говорю об этом с гордостью. 10 апреля 1944 года была освобождена Одесса, и в начале мая партизаны освободили нас.

Помню, дед посеял лен. Я дежурил, гонял горобцов, чтобы они, суки, не съели этот лен. И вдруг старшая сестра мне кричит: «Василь, мамка приехала!»

Я оставил воробьям лен и побежал. Вижу волов и арбу, на арбе — какая-то черная женщина, с черными волосами, худая. Я пробегаю мимо. Дядька Митро, который вез женщину, говорит: «Це ж мамка твоя, куда ж ты побиг?» Он швырнул меня к ней. Мать схватила меня, обняла и уже не отпускала до Стримбы.


Том Сойер. 

На заводе имени Сталина, ныне это завод имени Лихачева, работали 120 тысяч человек. И вот однажды мы с моим другом Володей Земляникиным гуляли и наткнулись на афишу спектакля «Друзья из Питтсбурга» — это то, что обычно называется «Томом Сойером» . Спектакль детского сектора дворца культуры автозавода имени Сталина настолько нам понравился, что мы оба решили записаться в детский сектор. Мне было тринадцать лет, Володе — 14. До окончаниия 10 -го класса, мы ходили в эту самодеятельность. Это был замечательный народный театр. Первый наш учитель Сергей Львович Штейн, режиссер театра имени Ленинского комсомола заставлял нас играть в массовке. Поэтому я еще мальчишкой играл в театре Ленинского комсомола, где были Берсенев, Гиацинтова, другие потрясающие актеры. И мы играли вместе с ними.

В самодеятельности я участвовал несколько лет, получив первое место в союзном конкурсе самодеятельности.

Аттестат зрелости. 

В 1953 году Татьяна Николаевна Лукашевич пригласила меня сниматься в «Аттестате зрелости». И я согласился. Но к тому моменту я уже поступил в МГУ на факультет журналистики. У меня была золотая медаль, я просто отнес документы и уехал сниматься.

Меня поразило первое же занятие в университете. Встал старый мудрый журналист и сказал: «Журналист — это человек, который обслуживает то ли государство, то ли коллектив, то ли частное лицо. Но это человек обслуживающий. Вы должны это раз и навсегда понять». Я это понял, и, вернувшись со съемок, тут же сбежал в театральный институт.


Корчагин. 

Я помню, как в 1994 –1995 годах подошла ко мне одна журналистка и спросила, ехидно улыбаясь: «Ну, как вы теперь относитесь к Павке Корчагину?» Я не сдержался: «Это самый бескорыстный человек в советской литературе. Он ничего для себя не просил, ничего для себя не сделал. Он ослеп, был обездвижен и продолжал верить в свою идею. А вашим детям я желаю, чтобы они верили хоть во что-то». Больше она ко мне не приставала. Думаю, что «Павка Корчагин» останется в истории советского кинематографа. Я как государственник вам это говорю.

Павку я сыграл в 1956 году, когда был на третьем курсе театрального института. Оставалось два месяца до начала студенческих каникул. А у нас было категорически запрещено сниматься в кино. Но я подумал, что два месяца как-нибудь проскачу. Начал сниматься, никому ничего не сказав. Езжу в Киев и обратно на лекции. Остается всего пятнадцать дней, возвращаюсь из Киева, открываю «Правду», а там — моя фотография. Внизу подпись: «Студент 3-го курса Щукинского института Лановой Василий Семенович снимается в роли Павла Корчагина». Приезжаю в институт и читаю объявление: «Студент, снимающийся без разрешения, отчисляется из института».

Потом мне рассказывали, что наш ректор Захаров Борис Евгеньевич вызвал педагогов и сказал: «Делайте, что хотите, но он должен остаться, но при этом я его должен выгнать». Наши педагоги долго думали и сказали: «Накажите его, оставьте его, сукиного сына, в институте на второй год». Так что помимо положенных лет я прозанимался в Щукинском еще год, сыграл две замечательных роли, в том числе Рощина в «Хождении по мукам». Николай Гриценко посмотрел и сказал, что я сыграл Рощина лучше него: «Потому что я — комик, а ты — трагик».


Николай Гриценко. 

Николай Гриценко однажды подходит ко мне и говорит: «Вася, я тебя очень прошу — за два дня до спектакля кончай выпивать». Я ему: «Что случилось?» Он

объясняет, что вчера играл в «Конармии». В этом спектакле его героя-солдата судят: «Встаньте! Как ваша фамилия?» «Я встал и минут пять не мог вспомнить, кого я играю», — рассказывает мне Гриценко. «И чем кончилось?» — «Чем, чем? Я обратился к рядовым солдатам, которые сидели рядом: ребята, кого я играю?»

Мы играли «Принцессу Турандот», режиссер Рубен Симонов говорит Гриценко: «Коля, вы играете уже пять спектаклей, играете маску и ни одной импровизации. Как так можно?» (Маски в спектакле должны были, импровизируя, комментировать происходящее на сцене, попутно развлекая публику и общаясь с ней. — «Главный»).

«Я постараюсь», — сказал Гриценко. Юлия Борисова на это заметила: «Ой, я боюсь его».

Через три дня спектакль. Мы все выходим и смотрим на Гриценко — что он там сымпровизирует. А он напряжен, явно повторяет про себя текст. Он по роли должен был объявлять исполнителей, и он объявляет: «Роль принцессы Турандот исполняет Юлия Борисова». Юлия выходит впреред, кланяется, отходит назад и ждет, что скажет Гриценко вдогонку. И он произносит: «Под этой масочкой скрывается депутат верховного совета рэсэфэсэры». Сымпровизировал. Юлия: «Пронесло!» Дальше — я. «Роль принца Калафы исполняет Лановой Вася». Я выхожу, кланяюсь, возвращаюсь. Гриценко выпаливает: «Про него один поэт сочинил вирши: «Семен Михайлович Буденный, Василь Семёныч Лановой. Один рожден для жизни конной, другой для жизни половой». Рубен Симонов выскочил из зала. Потом он сказал Гриценко: «Я вам запрещаю импровизировать раз и навсегда».


Михаил Останков. 

Михаил Останков, наш великий актер, в Одессе на гастролях как -то говорит мне: «Пойдем, порадуем душу, Васильчик».

Отправились в ресторан после спектакля, выпили, и Михаил Георгиевич говорит: «Я желаю вам, чтобы вы как можно дольше не понимали, какой ерундой мы занимаемся».

Почему мы с Купченко — это жена моя, мы с ней «обженились» на фильме «Странная женщина». Своих сыновей не пустили в театр? А они красивые, выше меня. Потому что театр — это такая страшная лотерея, его величество Случай, связи... И талантище может пропасть. Мы это знаем по окружению. Кстати, назвали мы сыновей в честь поэтов — Пушкина и Сережи нашего рязанского. Сейчас это уже взрослые мужики, перешагнувшие через тридцать лет. Ничего в нашей профессии нельзя сказать наверняка. Ни-че-го.


Дед Иван. 

Дед Иван в октябре 1941 года подвел меня к какой-то кобыле и говорит: «Вот тебе кобыла, будешь пасти колхозных коров». Колхозы не распускали. Мне было семь лет, я спрашиваю: «А где же седло?» — «Так будешь ездить — голым задом». Прошло много лет, вышла «Анна Каренина», я снимаюсь в другой картине в Одессе, звонит председатель колхоза из Стримбы мне в Одессу: «Василий Семенович, заедьте в Стримбу. Видели вашу «Анну Каренину», дед Иван ходил гордый и кричал: «Это мой Василь, мой». Я пообещал заехать. Приехал, смотрю навстречу мне идет дед, а за ним половина села. Дед громко, чтобы слышал не только я, но и те, кто идет сзади: «Василий, если б ты тогда голым задом на той кобыле не елозил, фиг бы ты графа сыграл!»


«Полосатый рейс». 

Когда меня спрашивают, какая ваша любимая роль, не задумываясь, отвечаю — эпизод на пляже в фильме полосатый рейс. «Красиво плывут... Вон та группа в полосатых купальниках».

Я поехал в Одессу отдыхать, и там в гостинице «Лондонской» меня увидел режиссер «Рейса» Володя Федин: «Вась, сыграй мне небольшой эпизод — короля пляжа». А у меня уже «Алые паруса» были. Стану я ему эпизод играть! Но иногда эпизод дольше живет, чем твоя главная большая роль. Я говорю, ладно. Это была замечательная роль.


«Антоний и Клеопатра». 

Я думаю, что какие-то мои роли останутся в истории русского кино и театра. Хотя много было сыграно разного барахла. «Принцесса Турандот» останется. «Антоний и Клеопатра», где я играл Цезаря, наверняка останется. Там был эпизод, который стал легендой театра. Представьте, премьера спектакля. Михаил Ульянов — А нтоний, Борисова — Клеопатра, Лановой — Цезарь. Мы с Антонием весь спектакль насмерть сражаемся, и после битвы на сцене должны были лежать сто человек — актеры, студенты, люди с улицы. Просто приглашали людей полежать на поле битвы. И выходит Цезарь, видит Антония, Клеопатру, он должен сказать: «Мы похороним их рядом с Антонием...». Премьера, волнение чудовищное. Я выхожу весь в белом и говорю в жутком волнении: «Мы похороних рядох им с еех Антониих. И на земле не бу, не бу, не бу». И на этом я закончил, понял, что дальше продолжать уже нельзя. И в это время я чувствую какое-то колебание сцены. Не могу понять, в чем дело. Посмотрел на «трупы» — не меняя мизансцены и выражения лица, все сто человек стучат по полу.


«Офицеры». 

Очень приятно, что картина так живуча... Но никогда нельзя понять, что получится в результате. Кажется, великолепные актеры, замечательный сценарий, а картина — полное барахло. А здесь ничего такого выдающегося не было, но сложилось... В «Полосатом рейсе» мне было сложнее играть, чем в «Офицерах», я же не комик... Военные часто мне говорят: «Василий Семенович, спасибо!» Однажды ко мне подошел полковник и с укором: «Ну, спаси-и-и-бо, это из-за вас я пошел в армию». И такой вариант был.


«Коллеги». 

Это была замечательная повесть Васи Аксенова, которого я очень любил и был очень близко с ним знаком. Когда снимался фильм, о нас говорили «два Васи два». Это он сам придумал. Но когда он уехал на Запад, я поставил на нем крест. Я интуитивно понял, что он сгнил. Оттуда приехал абсолютно чужой мне человек, и я это понял по его произведениям... Многие уезжали и быстро возвращались, тем самым спасая себя. А он сюда вернулся умирать. Я считаю, что Вася был очень талантливым человеком — на русском уровне таланта. Вернулся с зарубежным уровнем — предпринимателя, потребителя. После возвращения я с ним не общался... Когда Миша Казаков уезжал, я его не отпускал, я сутки его уговаривал на даче, говорил: «Что ты делаешь, Миша». Это был мой хороший дружок, тоже вернулся другим человеком. Но они все возвращаются сюда — что-бы восстановиться, а потом опять уехать. Но с Мишей мы не прерывали отношений. Он запутался в женском вопросе. Он его, на мой взгляд, так и не сумел разрешить. Это был светлый человек, но бабы его доконали.


Читайте также:


Текст:
Сергея Медведева.
Фото:
Алексея Снегова, из архива героя публикации.
Источник:
«Кто Главный.» № 84
0
Перейти в архив