Светлана Крючкова, советская и российская актриса, родилась 22 июня 1950 года в Кишиневе. После окончания школы приехала в Москву поступать в школу-студию МХАТ, но дошла до третьего тура и не поступила. Решив не возвращаться в родной город, устроилась в Москве, работать слесарем-сборщиком на ЗИЛ. Наконец, в 1969-м с третьего раза она поступила во МХАТ. В 1973-м окончила его и стала актрисой Московского художественного академического театра им. М. Горького. Первая роль в кино — Нелли Ледневой в фильме «Большая перемена». Выйдя замуж за режиссера и кинооператора Юрия Векслера, уехала с ним в Ленинград и стала играть в Большом Ленинградском драматическом театре. В 2010 году получила премию «Ника» за лучшую женскую роль в фильме «Похороните меня за плинтусом».
С Ростовом у меня связано воспоминание о поездке, которая была посвящена 75-летию Шолохова. Это было еще до рождения обоих сыновей, в 1975 году. Режиссер Георгий Товстоногов ставил в Ростове спектакль «Тихий Дон», я играла в нем Аксинью. Роль была небольшая. Я выходила на сцену с коромыслом — будь оно не ладно — такое тяжелое!
И в спектакле практически за все время действия была в воспоминаниях Григория Мелехова. Единственная реальная встреча произошла в финале. После спектакля всем актерам вручали грамоты. И оказалось, что без грамоты осталась одна я. Тогда еще даже заслуженной артисткой я не была, не то что народной. Может быть, этот казус и не заметили бы, но зал загудел. Не понравилось зрителям, что все с грамотами, а я — нет. И мне, чтобы как-то выкрутиться из щекотливого положения, вручили металлический квасник, который компартия купила в подарок Большому драматическому театру. И несмотря ни на что, квасник цел, и стоит у меня в квартире по сей день.
Наша дружба с Ирмой Викторовной Кудровой, исследователем жизни и творчества Марины Цветаевой, началась с того, что она пришла в филармонию на мой поэтический вечер и потом, зайдя ко мне за кулисы, сказала: «Вы не каждое слово, вы каждый слог про нее понимаете». А один мужчина мне написал: «Читал поэмы Цветаевой. Ничего не понял. В вашем исполнении все просто и ясно». Так что я переводчик с поэтического на слушательский. Читаю большой программой Давида Самойлова, Баратынского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Бродского, Ахматову, Цветаеву, а сейчас я делаю новую программу. Она называется «Петербургская поэзия». Я сама себе составитель программ, исследователь, занимаюсь Ахматовой вплотную с научными сотрудниками Дома музея Анны Ахматовой. Они не пускают туда артистов читать ее стихи, но я исключение. Для меня 21 июня, 5 марта — святые дни. Годовщина смерти и день рождения Ахматовой. А я родилась 22 июня, поэтому свой день рождения почти никогда не праздную.
Я люблю театр, потому что игра артиста видна на сцене. Знаете, сколько сейчас народных артистов? Раздают это звание всем подряд. Так если вы — народная артистка, выйдите на сцену перед тысячной аудиторией и держите ее внимание в течение двух часов. Не можете? Так уйдите со сцены и звание свое спрячьте подальше! А то, что показывают по телевизору — это совсем не та картина, которая существует в Москве или Петербурге. Это показывают с одной целью — познакомить зрителя с новыми лицами. Чтобы артисты приехали в провинциальный город, и все побежали на них смотреть.
Когда я была девочкой, Москва казалась мне недосягаемым городом. Я думала, что все самое интересное происходит там. Еще будучи девчонкой даже представить себе не могла, что буду знакома с композитором Александром Колкером и мы будем вместе работать над спектаклем «Смерть Тарелкина», в котором мне досталась роль мадам Брандыхлыстовой. Я всегда играла женщин свободного поведения, несчастливых в личной жизни. В 1975 году я приехала в Москву на пробы к фильму «Старший сын», влюбилась в режиссера Юрия Векслера и, как положено женщине, бросила профессию и Москву. Позвонила худруку Олегу Ефремову и сказала, что выхожу замуж. На что он ответил следующими словами: «Ты сошла с ума». Спросил с насмешкой, зная мою влюбчивость, за кого же я выхожу замуж. Я ему: «За Векслера». Он сильноудивился: «За Векслера? Выходи!» Юра был питерский, Саша, мой нынешний муж, тоже из Питера. Сколько я ни пыталась уехать из Питера, не получалось.
Питерские мужчины привязали меня к этому городу. А теперь я не хочу отсюда уезжать. Я много работаю в Москве, но мой дом в Питере. Жить я хочу у себя на Фонтанке.
Рязанов со мной не здоровался много лет. Дело в том, что я имела смелость отказать ему в приглашении сняться в эпизоде фильма «О бедном гусаре замолвите слово». Я ему так прямо и сказала — сценарий очень плохой. И вдруг неожиданно мне звонят из «Мосфильма» и предлагают одну из главных ролей в «Старых клячах». Я приехала к Рязанову на разговор и читала ему стихи Марии Петровых. Он очень удивился и начал мне в ответ читать русскую классику, а я ему подхватывала. Затем мы перешли на белогвардейские стихи. Через два часа моих стихотворных пируэтов Рязанов сказал: «Эта артистка должна быть моей крепостной. Подписывайте с ней договор». Вот с тех пор мы с ним дружим, и то, что на канале «Культура» есть передача, где я читаю Ахматову и Цветаеву, за это я должна благодарить Эльдара Александровича. Киноцентр, созданный им, — это некий культурный оазис и достойное место среди московской пошлости. Рязанов, кстати, когда сочинял стихи, всегда отдавал их на прочтение Андрею Петрову, но никогда не признавался, что автор — он сам. Он переживал, что стихи плохие, а Андрей, из-за дружеского расположения, не сможет об этом прямо сказать. И только когда Петров оценивал стихи положительно, тогда Рязанов во всем признавался. Небольшое отступление. Я родилась на юге, в Кишиневе, в середине прошлого века, ровно в 1950 году. У нас двор был замечательный: семь еврейских семей, одна русская, три украинских и одна молдавская. Я знала русский, украинский, молдавский. И конечно, идиш. Потому что на идише тоже разговаривали наши соседи. И в «Старых клячах» есть момент, от которого щемит в сердце. Когда Люся смотрит в замочную скважину и говорит: «Боже, в зале одна старуха», а Йосик говорит: «Это не старуха, это моя мама». «И что будем делать?», — спрашивает Люся. «Будем петь для мамы», — отвечает ей Йосик. И звучит песня «Тумбалалайка», которую я знаю и люблю с детства. На языке, который я знаю и люблю с детства.
В 1975 году я сыграла в спектакле Сергея Юрского «Фантазии Фарятьева». Это достойная внимания постановка, в первую очередь, потому что Юрский никогда не говорит о быте, он говорит о бытии. Вот оно что важно. Зачем? Какой смысл? Что там с нашим предназначением? Почему один счастлив, другой — несчастлив... У моей героини состоялся откровенный разговор о любви с главным героем Павлом. Такой разговор мог произойти только с малознакомым человеком, с близким — никогда. Потому что близкий человек тебе твои слова припомнит и не раз. Мне Саша Адабашьян (кинодраматург, режиссер. — Прим.) как-то сказал: «Когда твоя зубная щетка стоит с зубной щеткой другого человека и ты видишь, как он встает с кровати, ходит по дому в пижаме, умывается — видишь его не таким, каким он выходит на люди. Ты перестаешь воспринимать масштаб человека». Как красиво начинаются романы и как по-разному они заканчиваются... Мне Басик (Олег Басилашвили. — «Главный»), мой партнер на протяжении почти 40 лет в театре, говорил, что я умею про любовь рассказывать, сочинять, петь. И оказался прав. Потому что Марина Цветаева — вся про любовь. И Ахматова тоже.
Без моего кишиневского дворика не было бы никогда моей тети Шмуклис из фильма «Ликвидация». Когда к Сергею Урсуляку попал сценарий, он хотел сначала на роль тети Шмуклис взять мужчину, потом вообще решил эту роль выбросить. Он не знал, что с ней делать, не понимал, зачем она нужна. На мое счастье, ассистентом по актерам оказалась одесситка, которая посоветовала на эту роль взять меня. И в страшное перестроечное время я поехала сниматься на Одесскую киностудию. Все актрисы отказались от роли, на которую согласилась я — детям надо было что-то есть. А я на тот момент была после тяжелой операции и клинической смерти. Я выставила свои условия. «Мне нужно, чтобы мне выделили комнату, кондиционер, отдельное питание и так далее». Мои условия всех устроили. Ведь лучше талантливому человеку чуть-чуть больше заплатить, чем взять бездарного, поселить в общежитие, заплатить три копейки и в итоге проиграть.
Одесситы — это совершенно особый народ. Наш оператор Миша Суслов первое, что сделал, когда приехал — взял двойной парашютный шелк и накрыл им небо над двором. А на улице жара стоит — 35 градусов. Вы догадываетесь, что бы в России на это сказали? А в Одессе — молчат. И только сидят на лавочке во дворе, щелкают семечки и наблюдают за съемками.
У меня в одной сцене были такие слова: «Давид Маркович, слава Богу!» Я прихожу к Урсуляку и говорю, что старая еврейка не может говорить «Слава Богу». Нужно заменить слова. А как — я не знала. В доме, где мы снимали, жила баба Люда и постоянно жаловалась, что двор стоит без ворот. На следующий день ей ворота поставили. Я ее увидела и говорю: «Вот видите, баба Люда, поставили вам ворота». А она: «Ой, я такая рада!» Я ей: «Спасибо, спасибо!», бегу к Урсуляку и говорю, что нашла замену. Так в фильме появилась фраза: «Давид Маркович, я такая рада!» Каждый день что-то забавное происходило. Например, я часто покупала арбуз у одной и той же женщины. А в один день мне арбузы не нужны. Я попросила у нее пакет. На что она мне ответила: «Я не могу, купите дыню или арбуз!» Я ей сказала, что каждый день покупаю у нее то или другое, а сегодня прошу просто пакет. Она — ни в какую. «Ну, тогда подарите!» — в сердцах воскликнула я. Она, просто протянув пакет, ответила: «Нате!» А однажды на Привозе у меня украли телефон. Я начала возмущаться на весь рынок и через пять минут нашла его в сумке моей подруги. Таким образом, мне его подбросили. Вот в этом вся Одесса.
Перейти в архив