Понедельник, 21 мая. Близится полдень. Понедельник стоит в холле ростовского отеля, покачивается. Он и вправду очень статный, плечи широкие, голос — как у диктора центрального телевидения, даже мурашки от него. «Меня самолеты утомляют. Давайте завтра поговорим, в 10». В 10, понятно, его увозили из-под нашего носа машины из администрации. У Виктора Владимировича на сегодня запланирована масса всего занимательного: приятные встречи, торжественные слова в честь его 70-летия, букеты, посещение стадиона в качестве живой легенды, вечером водка.
...На трибуне прошу пересесть министра спорта Ростовской области на соседний стульчик, сажусь к Понедельнику, вместе смотрим футбол. Играют ветераны СКА и «Ростсельмаша».
— Вы не грузин? У вас такие синие глаза и волосы рыжие.
— Нет. Но играть я начал в Тбилиси. Дядя, директор авиационного завода в Таганроге, во время войны в самый последний момент перед оккупацией Ростова схватил меня и маму и отправил на поезде. Колесили, колесили, в результате очутились в Тбилиси. Жили на улице Плехановской, рядом со стадионом «Динамо». Это все и определило само собой. С пацанами мы общались по-грузински, и вообще грузины считают меня своим. «Оршабати (понедельник) — это наш», — говорили они.
— У вас сегодня трудный день выдался, юбилей все-таки?
— Это всегда трудный день очень. Да, а тем более, когда приезжаешь на свою родину, хочется со многими людьми встретиться, и очень приятно, что юбилей у меня происходит здесь, на стадионе. Тут все люди, которых много лет не видел (замирает, вытягивает шею в сторону левых ворот): куда ж ты пас дал... А вообще, молодцы ветераны.
— И что, всех узнаете?
— Практически всех. У меня память зрительная хорошая, это чисто профессиональное. Узнаю многих-многих.
— Какую самую сумасшедшую легенду о себе вам приходилось слышать?
— Это история про то, как я гориллу-вратаря в Мали убил. А это неправда, никого я не убивал. Эта несчастная обезьянка, которую выводил с собой вратарь сборной Мали, была талисманом команды. К воротам был гвоздик прибит, ее на цепочке выводили и усаживали на перекладину. Началась игра, я издалека ударил, удар получился сильным, мяч попал в перекладину. И обезьянка упала, замертво. Видимо, шок такой был. И вдруг игра сразу прекращается, сборная Мали убегает с поля, народ на трибунах орет. Переводчик нам в панике кричит, чтоб мы тоже быстрее с поля уходили, а то беда будет. Сидим в раздевалке, консул сетует на большую неприятность, говорит, что обезьянка — это талисман, который приносит малийцам, людям особой веры, удачу. И, конечно, будет очень плохо, если она умрет. Сидим минут 15 в раздевалке, расстроенные, и вдруг приходит переводчик и говорит, что она в полном порядке, очухалась. Мы снова вышли на поле, а вратарь опять эту обезьянку сажает. Тренер наш Маслов кричал нам: «Ре-бя-та! Не бей-те по во-ро-там! Или бейте, но только ти-хо!». Я от тренера в первый и последний раз такое напутствие слышал. И корреспондент парижской газеты, он делал репортаж о матчах из Африки — всем интересно было, сборные туда редко вояжи делали — это передал. А там, видимо, машинистка, когда принимала, все перепутала. Она напечатала: «Нападающий сборной СССР мощным ударом убил в первом тайме обезьяну, обученную защищать ворота малийцев». Так и пошло. Мы приезжаем в Москву, президент Федерации встречает нас так хмуро и спрашивает, что мы натворили: ему уже звонили из отдела пропаганды ЦК партии. Потом, когда правду узнал, рассмеялся и побежал звонить, успокаивать ЦК.
— Да, сейчас бы из этого случая большой желтый скандал раздули.
— Тогда такие истории специально не сочиняли... Ко мне как-то девочка маленькая в Москве подошла: «А правда, что вы в Африке обезьяну убили?». Я говорю: «Деточка, а с чего ты взяла?». А вот, говорит, еще папа рассказывал и дедушка. И все это так передается, как будто горилла действительно в воротах на защите стояла. Это к вопросу о легендах. Или как Хрущев подарил мне за «золотой гол» в Париже «Волгу». Вот сейчас любого спросите: а как же! Все уверены, что «Волгу».
— А что, не «Волгу»?
— Вообще Хрущев ничего мне никогда не дарил! Если и хотел, то я об этом не знаю, до сих пор не вручили.
— Что вам интересного подарили сегодня?
— Много подарков. Вот министр сидит, он расскажет.
— А как вы в Москву вообще попали? Была же история о том, что не всем гениям в столичных клубах играть.
— А... Это о том, как меня под конвоем забрали и в Москву привезли, в ЦСКА? На каком-то совещании Хрущев выступил и сказал, что в хоккее есть настоящие чемпионы, а в футболе нет, всем проигрывают, и действительно плохая команда была. Дали Павлову, первому секретарю ЦК комсомола, задание укомплектовать ЦСКА. Из разных городов стали народ собирать, руководство клубов вообще не спрашивали. И здесь, в Ростове, люди возмутились, вышли на демонстрацию. 61-й год, и не побоялись выйти и устроить у парка Горького целый митинг: машины переворачивали, витрины били. Ну, естественно, КГБ все в Москву передавал, обстановка серьезная была. Я тоже переживал, позвонил отцу, он Шолохову звонил, потом мне: чтоб назавтра я был у Фурцевой в Министерстве культуры. Еще сказал, чтобы я обязательно в галстуке пошел. А я не люблю галстуки. Но взял у дяди — новый, красивый. Прихожу, она сидит в кабинете, в оренбургском платке, и очень мне показалось, что похожа на киноактрису Веру Марецкую. Так похожа, я даже вздрогнул.
— А с самой Марецкой знакомы были?
— Нет, только видел в кино.
— И что Фурцева?
— Сказала: «Не могу поздороваться с вами за руку, у меня температура, расскажите, что случилось. Хотя я и курирую спорт, но в футболе ничего не понимаю». Я рассказал. Рассказываю, а сам прекрасно понимаю, что все она знает, все ей уже доложили. «Ну и езжайте в свой Ростов играть!», — говорит. Я говорю: «Спасибо». И такая пауза, как из «Ревизора».
— Уехали?
— Она меня отправила погулять. Потом я должен был к Павлову идти, в ЦК комсомола, и только потом ехать домой. Так я пока сидел у друзей в «Советском спорте», он меня по городу с милицией искал. Прихожу, и тот самый Павлов, который еще вчера говорил, что собирать все таланты надо в одном месте, говорит: «Виктор, правильно! Если мы всех талантливых людей в столицу заберем, это же будет тихий ужас, кто же тогда будет у нас в провинции играть?». А я в Ростове потом еще полгода не играл: Федерация не заявляла. В отместку.
— И все-таки вы перебрались в Москву.
— Это уже когда закончил играть, когда стал в журналистике работать. Мне врачи играть запретили из-за астмы. У меня астма страшная была.
— Чем вы там сейчас занимаетесь?
— В Москве я первый вице-президент Союза ветеранов футбола, турниры устраиваю, чтобы ветеранам продлить жизнь. Общественной деятельностью занимаюсь. Мы не сидим на месте. Пока человек двигается, он живет. Я вот поэтому больше пешком хожу, да. Обязательно три километра в день. А на машине только на дачу езжу.
— Вы же с футбольной элитой общаетесь, с тренерами?
— Безусловно.
— Что у них сейчас на уме?
— У них одно на уме: как вывести наш футбол из застоя и привести к прорыву. (Усатый мужчина с московским выговором просит у Понедельника автограф, протягивает книгу про футбол 67-го года издания).
— Где они такие книги берут? Это же чемпионат мира. Вот он я. Что, прямо на себе расписаться?
— А Яшин большой был?
— Да! Яшин — громадина, метр девяносто шесть.
— Я в том смысле, что — человечище?
— Еще и какой. Уникальный. Знаете, он во время войны работал на заводе, а потом его еще и на футбол хватило. У него язва страшная была, а он «Беломор» курил в открытую и таскал с собой чемодан с пятидесятиграммовыми шкаликами водки. Водкой и табаком он боль сглаживал, страдал сильно.
— Говорят, что в ваше время и скорости на поле были не те, и техника послабее. Но, конечно, вы с этим не согласны.
— Техника изменилась, да.
— Чем еще футбол в ваше время отличался от нынешнего?
— Понимаете, это сейчас играют за деньги, в первую очередь. А мы играли из любви к футболу и только. Зрители это чувствовали: футбол — все, что оставалось у простого народа в таких провинциальных городах, как наш. Условия сейчас у футболистов лучше, экипировка на уровне, а дух мало в ком есть.
— Вы знавали тогда поговорку: «Футбол без мата, что борщ без томата?».
— Нет, мы себя на поле прилично вели. Это ж СКА, военные люди. Нам ругаться запрещали. Шаг в сторону — побег.
— На допинг проверяли?
— Конечно. За четыре дня нельзя было болеутоляющие принимать, даже аспирин.
— А как вас в Мадрид переманивали, расскажете?
— После финала чемпионата Европы в 1960-м, когда мы обыграли сборную Югославии, был торжественный обед в ресторане Эйфелевой башни, там нам вручили золотые медали. Хозяин испанского «Реала» господин Бернабеу, в его честь стадион в Мадриде называется, обратился к нам через переводчицу: «Я понимаю, что это невозможно, что вы связаны со своими клубами большими контрактами (он правда думал, что у нас контракты!), но все же не могу не пригласить вас персонально. В любое время рад буду видеть вас в своей команде». И назвал пять человек: Льва Яшина, Валю Иванова, Славу Метревели, Мишу Месхи и меня. Сегодня над таким раскладом ни один нормальный футболист не стал бы раздумывать, но тогда мы не могли об этом и заикнуться. С нами всегда был офицер КГБ. Да, думаю, Лев Иванович и не променял бы свое «Динамо» ни на один клуб в мире.
— Что вообще с российским футболом происходит?
— Да ничего не происходит, это-то и бесит. Может, всему виной иностранные проблемы. Я о легионерах. Все думают, что иностранцы подпитают команду, а подпитываться надо своими силами. Еще, наверное, потому что в 90-х потеряли детский футбол. Сейчас мы его восстанавливаем, так что лет через 10 все будет хорошо.
— Почему «Ростов» сейчас плохо играет? Вон в турнирной таблице чемпионата России — на 16-м месте. Из 16.
— Я не знаю, я все равно за него до сих пор болею. Ветераны сыграли в тот день со счетом 3:3.
Перейти в архив