Со времен норштейновского «Ежика в тумане» ни один российский мультфильм не вызывал таких чувств, как «ожившая живопись» Александра Петрова. Рисующий пальцами по стеклу Петров пять раз номинировался на «Оскар» — за каждый свой фильм («Корова» по рассказу Андрея Платонова, «Русалка» на тему языческих мифов, «Сон смешного человека» по «фантастическому рассказу» Достоевского и «Моя любовь» по роману Ивана Шмелева). А получил ее в 2000-м за экранизацию повести Хэмингуэя «Старик и море».
Петров — и сам член Американской киноакадемии, киноакадемии «Ника» и АСИФА (Международной ассоциации аниматоров), живет и работает в Ярославле, в собственной студии. Главный городской ньюсмейкер — кинотеатр «Буревестник» и журнал «Большой город Ростов-на-Дону» сделали все, чтобы приезд Петрова и ретроспектива его удивительных фильмов на большом экране в Ростове стали возможны. Кстати, «Моя любовь» в прошлом году открыла в Токио программу проката лучших анимационных лент планеты, отобранных лично Хаяо Миядзаки.
У Петрова задержали самолет. Петров температурит. Петрову нужно поспать. Если будет дождь, прогулки не получится. Удручающим сообщениям, в конце концов, положен хэппи-энд. Петров спускается по лестнице гостиницы «Ростов».
Александр Олегович Кожин, председатель ростовского отделения Всероссийского общества по охране памятников истории и культуры: — Вы знаете, что живете в памятнике архитектуры? Яркий пример конструктивизма. Ведь ничего кардинально не меняли, как в театре Горького, где «кабины» не стало во время войны.
Петров: — Я пока ехал, обратил внимание, что город довольно низкий, да?
Кожин: — Нет, центр еще не так тронули. Как могли бы тронуть. Ну появляются вот такие новации (показывает на «Планету суши» рядом с фонтаном), была закусочная небольшая: шашлычок, пиво. Они взяли, заказали «дворец».
Петров: — Ну! Богато, что вы.
Кожин: — Так теперь у них доход меньше! Это было проходное место, шли выпить по сто грамм, а теперь там картины развешаны. Ну и кто пойдет за 100 граммами сюда?
Петров: — А что за улица вообще? Не самый магистральный центр?
Кожин: — Нет, нет. Это у нас улица Красноармейская. В начале XX века был край города, Степная.
«Главный»: — А теперь тут улица «красных фонарей».
Кожин: — Ну, это есть такое явление. Стоят девушки. Вечный бизнес.
Перекресток Островского и Красноармейской. Подходим к бюсту генерал-полковника Лелюшенко.
Кожин: — Тут вот какое место. Слева и справа — могилы немецких солдат, которые погибли при освобождении Ростова Советской Армией. Потом все знаки убрали, а здесь появился дважды герой СССР Лелюшенко. Он вообще родом из богом забытой станицы Сальского района, и бюст этот должен был стоять там. Но Лелюшенко, он жив-здоров был после войны, попросил, чтобы ему сделали исключение... Немцы, кстати, на своей территории все русские могилы сохранили. У нас только в 90-е перелом наметился.
«Главный»: — А напротив — студия кинохроники.
Петров: — Ох, какое здание.
Кожин: — Правда, уже загибающаяся.
«Главный»: — Зато, слава богу, осталось немного старины в переулке Островском, которая стремительно истребляется.
Кожин: — Сейчас другое отношение. Генплан принят. И многие находят вкус к этим домам. Ну к этим — пока нет. Видно по окнам.
Петров: — Но это конец XIX или начало XX?
Кожин: — В основном все дома от Красноармейской, которая тогда называлась Скобелевской...
Петров: — Это в честь генерала?
Кожин: — Да. Генерала Скобелева... Так вот, с конца XIX и вплоть до Первой мировой здесь был просто строительный бум.
Петров: — Смотрите-ка, даже витражи остались.
Кожин: — Это здание худграфа. А напротив коммуналки были когда-то.
Петров: — О, вот это очень похоже на Ярославль. Там это были первые дома с водопроводом. Печное отопление было дешевле.
«Главный»: — Так это были уже шикарные квартиры?
Петров: — Да-а! Хотя там жил простой народ. Мы сами живем в доме с печным отоплением, но там все перестроено. Там, где был дровяной склад, — там ванная. Печки заложили, но каналы вентиляционные остались.
«Главный»: — Так камины можно пробивать!
Петров (задумавшись): — В принципе, можно.
«Главный»: — У меня есть наболевший вопрос к вам, Александр Константинович: где я могу увидеть новые отечественные мультфильмы?
Петров: — Ну, вы задаете сложные вопросы. Даже «Гору самоцветов», которая полностью телеформат...
«Главный»: — Ее же Первый канал и спонсировал? Вроде это их проект.
Петров: — Нет, они не спонсировали. Они купили права на трансляцию. И с этой покупкой они, кстати, очень долго тянули.
«Главный»: — Но и кроме «Горы», которую тоже достать на дисках непросто, совершенно неясно, что происходит в отечественной анимации-2006, 2007, 2008!
Петров: — Об этом знают только в сообществе самих аниматоров. На фестивалях все это есть... С финансовой точки зрения мультфильмы не очень выгодны. Нет у государства денег на мультипликацию.
«Главный»: — Зато спонсируемые проекты — «Карлик Нос», «Незнайка на Луне» — чистой воды американизация. Вот что убивает.
Петров: — Ну, подражательность. Это проще всего. Ничего нового придумывать не надо, можно работать по кальке. Тут уж только чувство вкуса, оно должно автору подсказывать.
Сворачиваем на Буденновский проспект.
«Главный»: — Справа — цирк, а это бывшая Таганрогская улица, ныне Буденновский.
Петров: — Он и сейчас Буденновский?
Кожин: — Его переименовывали в 20-е годы в честь отъезда Буденного из Ростова. Позже был скандал, когда Буденный с Ворошиловым выступили против Хрущева в группе Маленкова. Тогда Ворошиловский переименовали в Карла Маркса, а Буденновский — в Первой Конной. Даже адреса менять стали в документах. Но потом они опять помирились — и все вернули обратно.
Петров: — Какая тут у вас красота (задрав голову, смотрит на Управление ГУВД). И серый дом покрашен в серый цвет, как положено. Прямо восторг архитектора это здание, по-моему.
Кожин: — Ну, особого восторга у местных это здание уже не вызывает. А раньше наверху было кафе, когда тут была редакция, и сотрудники, имевшие корочки редакционного состава... но теперь никакого тут кафе нет.
Проходим мимо здания редакций Итар-ТАСС, «Молот» и «Жизнь».
Кожин: — А здесь мы хотели установить доску памяти Высоцкого, он в 75-м полулегально приезжал в Ростов, с таким текстом: «Здесь, осенью 75-го...
Петров: — ...не состоялся концерт?».
Кожин: — ...могло бы состояться выступление Владимира Высоцкого. Но вместо этого появилась другая доска — там, где этот концерт действительно прошел — на санэпидемстанции. ...А здесь (доходный дом Супрунова на Буденновском, 35) сидит большой подвижник, и он что сделал (похлопывает по плечу бронзового Горожанина). Он все оплатил, но с трудом мы это пробили. Вообще он хотел памятник Супрунову, и портретное сходство есть, но памятник — Горожанину.
Петров: — А почему бы не назвать Супрунову?
Кожин: — Ну, нашлись два-три противника ярых. ...Вон там Дом офицеров, в свое время — зимний коммерческий клуб.
Петров: — Который с башенками?
Кожин: — С башенками — это «Золотой колос» и ЦУМ — символические ворота в Ростов, потому что отсюда прямая дорога на вокзал. Теоретически можно на эту башню с часами подняться.
«Главный»: — Я туда поднималась. И меня страшно удивило, что эти знаменитые, с виду механические, часы — электронные, весь механизм — в крошечной коробке.
Кожин: — А они всегда были электрическими. Это легенда, что в 20-е годы они были механическими. Когда, еще в советские времена, их надо было починить, что стоило каких-то денег, была идея посадить туда человека, который будет передвигать стрелки.
«Главный»: — Да, работа не пыльная.
Петров: — Правильно. Человеческий фактор надо учитывать.
Кожин: — А здесь был когда-то легендарный магазин «Солнце в бокале», и вот во что все это превратилось (салон красоты).
Петров: — Какое необычное красивое название.
«Главный»: — Он винно-водочный был.
Кожин: — Он гремел вообще, дегустационный зал — строго по билетам... В 81-м был у меня такой период — я преподавал, и вдруг выяснилось, что у меня двойка по истории партии. А я лекции читаю, так сказать. Меня попросили сократиться. Так я сюда устроился грузчиком. Ну, а потом вернулся преподавать... Давайте нырнем в переход, они непростые, с выкрутасами.
Фотограф: — А можно я покажу достопримечательность!? Тут очень сильная фреска есть.
«Главный»: — Фреска, это он мозаику имеет в виду.
Фотограф: — Ну, я не разбираюсь! Есть такой прикол — для посвященных! Ту во всю стену сюжет — военные действия разворачиваются. А один — плохиш! (Показывает пальцем на мозаичного угрюмого солдата, выглядывающего из композиции). Снаряды ворует!
Петров: — Серьезная работа, я такого ни в одном городе не видел. Наверное, создано компанией энтузиастов, которые это дело придумали и пробили. У вас все такие переходы?
«Главный»: — У нас еще есть на космическую тематику.
Петров: — А когда сделаны?
Кожин: — 70-е годы. Давайте поднимемся. Вот очередная фигура, только теперь уже Коробейника, собирательный образ...
«Главный»: — ... торгашей.
Кожин: — Популярная такая фигурка, кот, видите, заглаженный...
Петров: — И видно, очень любят за палец покрутить (половина пальца сверкает, как начищенный пятак). А скульптор тот же самый?
Кожин: — Фактически это делают два-три скульптора, в городе — две литейных мастерских.
«Главный»: — А мне надоели эти литые скульптуры жутко. Авангардных памятников не хватает.
Кожин: — Олечка, мало таких, как ты, понимаешь. Недостаточно одной тебя.
Петров: — Да все равно это все на публику делается пока что.
Кожин: — Вот памятник Ленину работы 20-х годов. Потом у нас еще один появился Ленин, в 70-х, и этот должны были убрать — по разнарядке должна была быть одна подобная фигура на учете. Позвонили Коновалову, он был председателем горисполкома — из обкома позвонили, рядом. «Убирай», — говорят. Он: «Письменное распоряжение давайте, уберу». Письменного распоряжения не дали. И тот открыли, и этот остался. И получилось два главных памятника. Парадокс.
«Главный»: — А есть же еще маленький Ленин, золотой такой.
Кожин: — Нет. Маленьких фабричных Лениных, их были десятки... Рядом вход в горсад. В начале XX века это уже центральная улица, и здесь поэтому хотели поставить памятник Александру I, освободителю, но поставили там (машет рукой в сторону Соборного) Димитрию Ростовскому.
Петров: — Димитрий Ростовский? Который из Ярославля? Как интересно.
Кожин: — Он считался небесным покровителем города.
Петров: — И Ростов от этого получил название? Как интересно. Я и не знал.
Кожин: — Вот то место, которое оккупировали, в хорошем смысле этого слова.
Ростовский Арбат — несколько человек топчутся на фоне картин. Навстречу поспешно поднимается молодой лысеющий художник, сходу заговаривает.
Художник: — Здрасьте. Мы щас планируем создать дворянское, то есть дворовое движение — общество художников, поэтов, сумасшедших, выбрать своего президента, грубо говоря, царевича, и тасоваться. Типа клуб холостяков, но это как-то избито. И выдавать титулы.
«Главный» (ошалев): — А вы карикатуры рисуете?
Художник: — Мы все рисуем. Черно-белый портрет — 150, цветной — 300.
Петров: — А есть люди, заказывающие такие портреты?
Художник: — Ну, в Ростове есть. Город растущий. Для них это экзотика, прикольно, просто увидеть себя со стороны. Люди у нас живые, подвижные.
Петров: — И любая погода вас не пугает? И зимой сидите тоже, да? Молодцы.
Художник: — Не пугает. А вы из Петербурга?
Петров: — Нет, я из Ярославля. Но я тоже прошел эту школу. Уличные художества. На Арбате я так пару месяцев подрабатывал. Что, я так быстро заработал! И всю семью увез на юг. Для студента это было вообще невероятно.
Художник: — Отсюда, как говорят, трудно уйти. Живые деньги. То надо работать где-то, напрягаться. Салоны купят — не купят, признают — не признают, а здесь — деньги, общение.
Петров: — Но это раз на раз, правда, не приходится. Можно целый день сидеть и никто не сунется.
Художник: — Однозначно. И не только целый день. Или там не понравится бывает. Ну, это кто как умеет общаться. Художники делятся на активных и пассивных. То есть люди, которые в подвалах, и люди, которые пытаются что-то городить, тем более Ростов, я считаю, третья столица. Юг — центр бесшабашности, свободы, анархии, я бы даже так, грубо сказал. И одновременно — какой-то государственности. Противоречащие структуры. То есть, что такое казаки? Беглые бандиты, бунтари, а с другой стороны — на службе у царя.
«Главный»: — А с третьей стороны — лентяи.
Художник: — Ну да! Творческие люди.
Кожин: — А с четвертой — бобыли. Какая там женитьба, общение — пожалуйста.
Художник: — Да, общение! Только общение. Живое слово.
Петров: — Удачи вам.
«Главный»: — А вы тоже рисовали карикатуры?
Петров: — Нет, я очень серьезный художник. Я рисовал честные, реалистические, немного романтизированные портреты... старался угадать характер и доставить человеку удовольствие.
«Главный»: — Представляю, каких денег сейчас стоят эти портреты... А, кстати, вам привет от однокурсника вашего Миши Тумеля (минский аниматор, ученик Норштейна, помогал Петрову в последней работе), мы с ним взаимные друзья в Livejournal.
Петров: — Вот спасибо, он вернулся из Японии?
«Главный»: — Вернулся.
Петров: — С Мишей Тумеля мы когда-то студентами сидели вместе на Арбате. Я рисовал, а он лепил из хлеба, делал особую такую массу застывающую, и из нее лепил мышей всяких. Продавал за копейки, как и я. А вот Ваня Максимов (член академии «Ника», режиссер авангардных мультфильмов «Либидо Бенджамена» и др.), он прямо за такие... деньги, 10 рублей, к примеру. Тоже лепил фигуры. Как-то раз нас оттуда даже забрали в милицию: «За изготовление знаков зодиака» — такая формулировка была в протоколе.
Сворачиваем на Семашко.
Петров (на «Евросеть»): — Знакомые названия. Рука Москвы до вас дотягивается.
«Главный»: — У нее длинные руки.
Петров: — Конечно. Раньше названия хотя бы были «ЯрТелеком». А теперь просто «Телеком» в каждом городе.
«Главный»: — Смотрите, какие красивые балконы со стрекозой на решетке (угол Социалки).
Петров: — Да-а, такой модерн роскошный.
«Главный»: — Ну вот тоже неясно, отдадут это в частные руки — такой леденец заделают...
Кожин: — Ну вот, смотри (заново отделанный дом через дорогу): была трехэтажная завалюха, у меня приятель там жил. Все это купили, разобрали и заново собрали. Сейчас продается. Двухтрехэтажные особняки уже востребованы, престижно иметь отдельные строения.
«Главный»: — В Ростове просто слишком много миллиардеров, я читала, что мы — третий город в России по количеству богачей.
Петров: — А деньги все равно, наверное, лежат за границей и работают на другую экономику. С другой стороны, все равно удивительно, что и так сохранилось.
Кожин: — От Садовой до набережной и от Островского до Ворошиловского — заповедная слобода, тут нельзя строить небоскребы. Предполагается только реконструкция того, что есть на сегодня.
«Главный»: — Тогда что это? (Большое стеклянное здание на Московской).
Кожин: — Это цветочный ларек.
Петров: — Вот это ларек?
Кожин: — Тут дикая история. Депутат получил разрешение на сборно-разборную конструкцию, чтобы цветами торговать. В результате построил ЭТО, хотел всех перехитрить. А вся торговля цветами так и ведется на улице. Внутри — пусто, когда был Трансвааль, мы написали губернатору: «Зачем нам свой Трансвааль?». Сейчас все перепродано, заложено, но случись пожар — машина не проедет, «скорая» не проедет. А начиналось все отсюда (показывает на Дом Максимова, часть рынка). Это первое каменное здание в Ростове. Четырехфасадное причем. Зайдем? Можем на крышу подняться.
«Главный»: — Зайдем, конечно! Движемся широкими коридорами вдоль лысых стен с дранкой. Почти за каждой дверью — фирма: косметика, электрика. Открываем одну, без вывески. Навстречу с диванов поднимаются два дюжих охранника.
Петров (оглядывая тренажеры): — Тут, похоже, территория силы.
Кожин (не обращая внимания на охрану): — Тут везде сохранилась первая кладка, а отсюда хороший вид на рынок, вот если это окно открыть.... Шагаем через подоконник в открытое окно и попадаем на один из ярусов крыши. Смотрим вниз, на торговые ряды.
«Главный»: — Я когда во сне хочу проснуться, прыгаю вниз с большой высоты. От страха просыпаюсь. Правда, иногда в другом сне, еще пострашнее...
Петров: — А вам часто снятся сны?
«Главный»: — Каждую ночь. Некоторые я даже записываю.
Петров (смотрит уважительно): — Все записываете?
«Главный»: — Некоторые.
Петров: — А вы не думали какое-то произведение на основе своих записей сделать?
«Главный»: — Сделать можно, да кто ж будет читать? Сны всегда интереснее рассказывать, чем слушать. А вы свои сны используете в работе?
Петров: — Использую. И довольно часто. Это, мне кажется, даже видно по фильмам. Улица Станиславского.
Кожин: — Одна из главных улиц старого Ростова, улица Почтовая.
Петров: — Какая улочка... трамваи уже не ходят?
«Главный»: — Ходят! Еще и задавить могут.
Фотограф: — У меня фотка была, сразу два трамвая идут. Они (барахольщицы) раз — и вытянулись между ними, и я — брык — стал, стою, снимаю.
Кожин: — Когда-то тут один человек ногу потерял, знаменитый хирург Богораз — и потом сам себе операцию делал — пришивал ее. А вот — самое маленькое в Ростове окно, из привратницкой. Это самый конец XIX века.
Продавец с лотком очков, авторитетно: — Извините на секундочку! Вот это (на дом позади себя) — 1896-й, а вот тот — 1887-й, только там табличка сбита. Тот старее.
Кожин: — А, еще старее? Но вообще да, вся улица формировалась раньше.
Петров: — Вот возьмется какой-нибудь благодетель-депутат ее благоустраивать...
«Главный»: — И как благоустроит! Сворачиваем с рельс налево.
Кожин: — А это антиквариат. И его хозяйка. Дама в парике величественно возвышается над прилавком, заставленным фигурным фарфором.
«Главный»: — Здрасьте. Это все из вашей квартиры?
Кожин: — Ну не обязательно хозяйка должна все из своей квартиры выносить.
Петров (улыбаясь): — У меня вот такая (фарфоровый мальчик в пилотке держит за поводок овчарку) дома стоит.
«Главный»: — А мальчик символизирует..?
Петров: — ...пограничника. Играет в него, видимо. Советский такой штамп. Довоенные дела. Какие все разнообразные... Я в Ярославле пробовал найти подобные подарки для своих друзей иностранцев, но такого обилия не обнаружил. А тут много интересного... А потом нашел несколько штук и думаю: а чего я буду отдавать каким-то иностранцам? Я сам наслаждаться буду. Они-то в этом ничего не понимают.
Хозяйка: — А такое видели? Посмотрите. Тяжелая статуя из разряда «дура-лошадь»: дикий кабан в прыжке и облепившие его гиены.
Хозяйка (гордо): — Каслинское литье. Неподъемная.
Петров: — А Пушкина у вас нет?
Хозяйка: — Пушкина нет. Пушкин есть только фарфоровый, из Оскола.
«Главный»: — А весы почем? (Старинные весы тонкой работы).
Хозяйка: — Весы — шесть тысяч.
Петров: — О. Тут уже сразу определенно все. Весы изумительные. Вот еще счеты хорошие...
Кожин: — Я счеты уже себе подобрал, у меня такие дореволюционные.
Петров: — Сколько эти счеты у вас?
Хозяйка: — Счеты — 500 рублей. Только повесила — еще не продавала даже. Это очень редкие. Металлические.
Кожин: — Надо брать.
Петров: — Да, надо брать. Возьму.
Кожин: — У меня одна знакомая спросила: «Саша, а зачем тебе счеты?». Я говорю: «Ну как зачем? Победы подсчитывать. Вот, кстати, и еще одна».
Петров (держа в руках уже завернутые в газету счеты): — А сколько лет этим счетам? Как вы думаете?
Хозяйка: — Ой, да это старые. Очень старые. Даже не знаю.
«Главный» (тихо): — А почему так дорого стоит такая вещь? Она ж не вечная?
Петров: — Она? (улыбнувшись). Вечная.
Фотограф: — Корабли тонут, а такой вот поднос со дна достают, чистят и — готово. Угол Московской и Газетного.
Кожин: — Вот в этом доме жил Кайдановский, на последнем этаже квартира, мы не так давно мемориальную доску повесили и...
Петров: — Да?! Я не знал, что он из Ростова!
Кожин: — Из Ростова. Здесь же, кстати, жил преподаватель, который поставил ему двойку и заставил тем самым уехать в Москву, а в Москве у него все сложилось... этот самый, как его... театральный педагог, выскочила фамилия... мы даже хотели упомянуть его на табличке.
Петров (нетерпеливо): — Так он все-таки из Ростова? Или временно здесь жил?
Кожин: — Да, он ростовчанин, это его последняя квартира, а до этого он жил на Суворова, напротив мэрии, там была коммуналка, а теперь картинная галерея. А дальше — бывшая гостиница «Петроград», сейчас тут арбитражный суд.
Петров: — Вот не думал, что встречу его здесь. Позже Петров скажет, что был счастлив подойти к дому того, кто так гениально озвучил его «Сон смешного человека».
Петров (зачарованно глядя на внутренний дворик синагоги): — Как жалко, что я фотоаппарат с собой не взял.
«Главный»: — Давайте мы для вас снимем.
Петров: — Да? Снимите этот дворик, пожалуйста. Дивный. Я бы щелкнул его. Такие галерейки. И, если можно вернуться, чтобы балкончик этот видно было... Просто какие-то вещи так не выдумаешь. Бывает сама жизнь подсказывает.
«Главный»: — Вы используете фотографии в работе?
Петров: — Конечно. Я постоянно копаюсь в книгах с историческими фотографиями. Причем самая востребованная у меня, несмотря на то, что я про войну не снимаю, — «Мировая война». Там и немецкие собраны фотографии, и русские, и английские, и французские. Боевые действия, портреты солдат. Мне это всегда помогает.
«Главный»: — А как? Создает настроение?
Петров: — Просто там находятся какие-то детали, какие-то лица, пятна, тональности. Подсказки.
«Главный»: — Меня просили узнать: «Оскар» финансово как-то подкреплен? Деньги в конверте дают?
Петров: — Да, у меня все спрашивают: «Ну? Где же ваш миллион долларов?». Какой там миллион долларов! Сам тратишься. На билет, на смокинг.
«Главный»: — То есть, кроме престижа ничего?
Петров: — Да, только статуэтка. «Идолище поганое», как моя теща его называет (хохочет). Но я вам скажу, он так здорово американцам на мозги действует! Мы там вышли на улицу продышаться. Какие-то ребята баловались с камерой, и молодая актриса из их компании попросила: «Можно подержать?». Я дал, конечно. Она его прижала к груди и стала говорить какие-то слова в камеру — благодарность киноакадемии, наверное, я английский плохо знаю. И сначала она говорила в шутку, смеялась, а потом смотрю, взгляд изменился. В конце своей речи она так вошла в роль, что по-настоящему заплакала.
«Главный»: — Вам статуэтку забрать удалось обратно?
Петров: — Ха-ха. Удалось.
Кожин: — И все-таки «Старик и море» по сравнению с тем же «Прощай, оружие!» и «Фиеста»... Он им сильно уступает.
Петров: — Что вы! Я не согласен. Для меня «Старик и море» перевешивает все. Хотя я очень люблю «Прощай, оружие!». Старообрядческая церковь на Ульяновской.
Петров: — Я, знаете, не ожидал, что Ростов такой.
«Главный»: — А каким вы его представляли?
Петров: — А я вообще представлял, что здесь почти нет старины, война все порастерла. И думал, что стоят здесь такие советские пятиэтажки. Угрюмые. Советский вид у всего. А все такое родное. Так много прекрасных домов сохранилось моего любимого XIX века.
«Главный»: — Похоже на Ярославль?
Петров: — На самом деле у вас даже больше старины. В Ярославле старый центр — всего три километра. Но у нас, конечно, храмы. Нам повезло, что не посшибали их коммунисты. То есть они посшибали, конечно, но остались все равно храмы с дивными росписями. Я обратил внимание, что над Ростовом как-то мало куполов.
«Главный»: — Да, когда-то было 22 храма. А теперь... даже не знаю. Новоделов много.
Кожин: — Сейчас еще какая беда — то, что называется «реставрация». Берут проекты подешевле — белят, красят, и мы получаем свежепокрашенную старую церковь. Но то, что она старая, это трудно понять. Зато эта осталась нетронутой. Видите, тот желтый дом с эркерами рядом — это дом Панина, он...
«Главный»: — Он гвозди, кажется, делал. «Покупайте гвозди Панина!» — где-то в старых газетах видела.
Кожин: — Он много чего делал, но главное, он был богобоязненный человек. И после него эта церковь осталась. Проходим мимо вытрезвителя.
Кожин: — Уходящая эпоха. Табличку тут хочу повесить: «Здесь были многие».
«Главный»: — Правильно. Причем лучшие люди... Александр Константинович, все хотела спросить: «Почему все талантливые аниматоры бородатые? Ну, кроме женщин». (Петров делает большие глаза). ... Норштейн, Миядзаки, Алдашин, Тумеля, Максимов, вы.
Петров (задумывается): — Бронзит не бородатый. (Константин Бронзит — известный аниматор, лауреат многих премий, автор «Switchcraft», «Алеша Попович и Тугарин Змей», «Уборная история» и др.). Какую вы странную связь усмотрели между бородой и талантом.
«Главный»: — Я думала, вы мне расскажете про то, что бриться некогда, к примеру.
Кожин: — Про «некогда» лучше не надо. Мне вот все некогда было к стоматологу сходить, теперь без зубов совсем остался.
«Главный»: — Зато с бородой! Давайте, может, уже и пообедаем? Заходим в кафе «Панчо» на Садовой.
Петров: — Красиво... Я бы первое что-нибудь поел. Вы что из первого посоветуете?
Официантка: — Суп сырный очень вкусный. Вкусный сырный суп налит в пиалу и накрыт выпеченным хлебом, напоминающим небольшой хлебный взрыв.
Петров (ест греческий салат и посматривает на суп опасливо): — Как все-таки изменились времена. Но вы, наверное, не знаете даже, как было раньше.
«Главный»: — Нет, почему, знаю. Кафе-мороженое было. С пломбиром и сливочным.
Кожин (пьет «Крушовицу»): — Ага. И пиво было двух сортов: разливное и бутылочное.
«Главный»: — А вас родители вообще активно воспитывали? Давали вам читать или смотреть что-то такое ...развивающее?
Петров: — Да нет, они у меня простые совсем были. Ну, грамоту, понятное дело, знали. У мамы вообще-то было два образования. Но она всю жизнь работала заведующей универмагом.
Кожин: — Ого. Завмаг! Это тогда был первый человек вообще. Столько привилегий.
Петров: — Да, возможно, но она как-то не умела ими пользоваться. Правда, вот от нее перепал мне роскошный альбом «Галерея Уффици» (энциклопедия лучших художников. — «Главный»). И я был просто потрясен. С него и началось все рисование.
«Главный»: — Как заставить современных детей читать, смотреть хорошие мультфильмы, слушать хорошую музыку?
Петров: — Я своего сына никогда не заставлял. И даже гордился этим. Но как-то у нас был откровенный такой разговор... И он сказал: «Я все ждал, что ты меня направишь, подскажешь. Рукой мастера. А тебе было все равно».
«Главный»: — Н-да, обидно. Он вам помогает?
Петров: — Ну так, наскоками. Он сейчас между Питером и Ярославлем разрывается, жена у него учится в Питере.
Кожин: — Дедом сделали уже вас?
Петров: — Что? А, дедом. Да, скоро. Ждем. Побаиваемся и ждем. Признаться, это новое для меня качество.
«Главный»: — А вы помните свой первый мультфильм? Ну тот, который вас зацепил?
Петров: — Помню. (Пауза. Петров смотрит мимо и еле заметно улыбается). Он назывался «Мой зеленый крокодил». Он был кукольный.
«Главный»: — В детстве все ненавидели кукольные.
Петров: — Я тоже не любил. Но этот... сюжет такой: крокодил влюбляется в корову, с огромными такими глазами, с ресницами длинными. Влюбляется и начинает сочинять для нее стихи. Стихи вполне определенные: «Бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу». Они гуляют и все прекрасно, но тут звери в лесу начинают шептаться: как это так — корова с крокодилом! И это общественное мнение очень действует на корову. Она вдруг смотрит на него другими глазами: действительно, зачем крокодил? Да еще такой зеленый. Она уходит и начинается осень. Ураган — и крокодила закручивает в этом урагане, он летит и цепляется за ветку дерева. И превращается в зеленый листик. И все листья опадают, а он один остается и трепыхается, трепыхается на ветру.... Вот такой конец мультфильма. Он меня так потряс, что я... я просто рыдал и ужасно злился, что какой-то там мультфильм может меня заставить плакать.
«Главный»: — А у меня совершенно снес крышу «Властелин времени» Рене Лалу. Но знаете, что самое странное? Французы не знают своего великого Лалу. Кстати, в «Буревестнике» параллельно с вашей ретроспективой будет фестиваль мультфильмов студии Ghibli.
Петров: — А я, кстати, был в студии Ghibli.
«Главный»: — Да вы что!
Петров: — Думал, что это огромное здание какое-то, корпорация целая, все механизировано. А там домик в два этажа. Они сами его построили, кажется. В таком тихом живописном местечке. Спрашиваю: «У вас, наверное, вниз идут еще этажей 10?».
«Главный»: — А на самом деле никаких подземных этажей и никаких летающих роботов.
Петров: — Никаких. Меня это приятно поразило. Миядзаки — настоящий трудяга-рисовальщик. У него практически полностью ручное производство. Эскизы рисуются, даже киностанки стоят. Только фон компьютером накладывается. Сын его показывал мне рабочий материал к своему первому фильму ...м-м...
«Главный»: — «Волшебник Средиземноморья»?
Петров: — Да, точно. Я был на его презентации, и французы там так носом кривили: «Мол, да-а, это не папа, конечно».
«Главный»: — А вам понравился?
Петров: — Я, стыдно сказать, так и не видел. С презентации ушел, думал: а, все равно посмотрю. Так и не посмотрел... Возвращаемся на встречу со зрителями в кинотеатр «Буревестник».
«Главный»: — Ой, чуть не забыла. Поставьте, пожалуйста, автограф (даю диск с записью «Сон смешного человека»). Это первый ваш фильм, который я увидела. И потом одержимо смотрела все, что удалось найти, спасибо друзьям.
Петров (смущенно): — Да? Ну, конечно (немного думает, пишет: «Надеюсь, это тот самый фильм. Петров»). Я тут пытался пошутить, как всегда, неудачно.
«Главный»: — Нет, это тот самый, тот самый. Я вообще, когда увидела мультфильм по Достоевскому, была сражена. Не могла представить, что такое возможно. А из чего принципиально нельзя сделать мультфильм? Вот такие сложные метафоры речевые, что не переведешь на язык анимации? Набоков?
Петров: — «Защита Лужина» — вообще готовый сценарий. Я когда читал, буквально раскадровку видел. Он удивительно написан. Особым образом. Там все зрительно разложено.
«Главный»: — Норштейн сколько делает «Шинель»? 20 лет уже. У вас, по-моему, самый большой срок был три года?
Петров: — Три с половиной. Я стал думать, что надо работать быстрее. Я, конечно, могу сказать продюсеру: «Ты подожди».
«Главный»: — И он подождет.
Петров: — Подождет, куда ему деваться. Но я-то понимаю, какие деньги, сроки и обстоятельства в этом замешаны. Просто бывает момент, когда я сутками работаю в студии, а бывают страшные дни, когда все, не идет, тупик. Я не знаю, как это делать.
«Главный»: — Долго такое может длиться?
Петров: — Месяц. Два. Это самые жуткие периоды. В том же «Сне смешного человека» есть фраза: «Кончилось тем, что я развратил их всех! Как это могло совершиться — не знаю, не помню ясно». У Достоевского нет — как именно развратил. И я долго думал: как показать? Мучился. И придумал: главный герой подкрадывается к спящей девушке, и на нем — маска. Девушка сначала не понимает, у нее на лице отражается несколько состояний: испуг, недоумение, потом интерес: ах, так это игра! Она срывает маску и убегает с ней. Такой, в общем, ход. Метафора лицемерия. А что касается «Шинели»... нет, 20 лет я бы, наверное, не выдержал. С ума бы сошел.
Перейти в архив