Илья Хржановский: В страшном сне не мог увидеть, что Шнуров станет супер-поп-звездой

Краткое содержание фильма «4»:
Четверо ненароком сталкиваются в баре и начинают убедительно врать про свою работу: проститутка становится специалистом по маркетингу, поставщик мяса – поставщиком питьевой воды для президента, а настройщик роялей – лаборантом НИИ по клонированию людей (не врет только бармен – он спит). Неожиданно после этого реальность начинает кусаться, подозрительно напоминая высказанное вранье. Оголяющиеся провинциальные старухи, куклы с лицами из мякиша, круглые инкубаторские поросята, беспробудно пьющая Россия и прочие были восприняты критиками весьма резко. Однако наград у фильма больше, чем врагов.
Так вышло, что Ростов первым получил права на прокат скандальной картины Хржановского с пометкой «детям до 18». Экрана добился сторонник арт-хауса – кинотеатр «Буревестник». Он и стал отправной точкой нашего променада.
Площадь Советов
«Главный»: Смотрите, Илья, здесь когда-то стоял АлександроНевский собор, а теперь вот – памятник конармейцам-революционерам. Коню, между прочим, причинные места отдельно доделывали.
Стоим, задрав головы и любуясь монументом Вучетича. Илья показывает на всадника.
Илья: Ну, точно это Буденный, вон усатый какой... А в Москве та же история с памятником Долгорукому: отдельно отливали яйца для его коня.
«Г»: А место теперь между собой называют Площадь 12 яиц.
И: Хорошее название. А почему 12? 3 человека и конь – это 8 яиц.
Фотограф: А вон же еще два льва!
«Г»: Есть такая легенда... Мол, львы оживут, когда мимо них пройдет девственница.
И: Что вы хотите сказать, что в городе не осталось девственниц? Почему такая странная легенда?
«Г»: (смутившись). Ну зато на набережной выбиты стихи Ошанина про то, что ростовчанки – люди всесоюзной красоты. И: А вот что поэт Ошанин прав, я сразу отметил.
Движемся к Ворошиловскому мосту.
«Г»: Меня попросили узнать: когда вы будете для людей фильмы снимать, а не для фестивалей?
И: (нехорошо усмехается). Фильм может и для фестивалей, но во многих странах выходит в прокат. В Англии, к примеру, его дистрибутирует Институт современного искусства на Трафальгар - сквер. Да, я снял странную картину. Она часто вызывает резкую реакцию. Один критик сказал, что ему стыдно быть со мной гражданином одной страны. Видимо, собирается эмигрировать. Я не понял, отчего стыдно, но чувство стыда у критика – это уже прекрасно... Главное, в чем меня обвиняют, – нелюбовь к Родине. А я Родину от себя не отделяю. Это вроде отношений с самим собой: иногда утром встаешь и себя ненавидишь. Но деться-то от себя некуда! И все время собой восхищаться – тяжелая болезнь. А представьте, как бы приняли сейчас Гоголя! Дороги – оскорблены, люди – уроды. Просто страшное позорище. А, между прочим, царь подарил Гоголю за «Ревизора» золотые часы, сказав, что «больно, но справедливо».
Ворошиловский мост
«Г»: Вот здесь у нас условная граница между Европой и Азией.
И: То есть левобережные рестораны у вас в Азии? Ага...
«Г»: А еще отсюда иногда люди на спор прыгают.
И: Да? И выживают?
Фотограф: В год по 10 человек сигают. Погибают не все.
Сворачиваем от моста налево, идем мимо дома, где в войну было гестапо.
И: Да вы что! Вот в этом симпатичном домике? Слушайте, у меня странный день сегодня: с утра я поехал на ваше кладбище, потом узнал, что в подвале кинотеатра, где проходит презентация моего фильма, были застенки НКВД...
«Г»: А что вы на кладбище делали? Если не секрет.
И: Да мне просто сказали, что оно невероятных размеров, и что там специальные современные памятники. Я не могу себя назвать большим любителем кладбищ, поверьте. Но интересуюсь различными формами жизни, в том числе и таким ее продолжением, как смерть. Впечатление? Произвело.
«Г»: «4» ведь не по одному конкретному произведению снят?
И: Нет, это по моей идее специально написан сценарий Сорокиным.
«Г»: А вы могли бы сказать, что вам нравится все, что он пишет?
И: Глупый вопрос! Разве можно сказать, что любишь все, что написал Толстой? Большие таланты, они неровные. Некоторые вещи мне очень нравятся: «Очередь», «Тридцатая любовь Марины», «Лед» – потому что он писался со сценарием и многие темы переходили туда, в «Лед»... Вы не обиделись на «глупый» вопрос? Просто это прозвучало так, будто вы считаете меня идиотом.
«Г»: Нет, не считаю. Просто у меня к Сорокину отношение сложное, у него многое строится на противоестественных вещах.
И: Вы зря употребляете термин «противоестественно». Есть много естественного, но скрытого. И Сорокин, и Триер, и Гоголь, и Босх, и Брейгель, и Шнитке, и Мейерхольд наше сознание с этим сталкивают. И то, что мы пугаемся, – это нормально. То, что мы реагируем, пытаясь разобраться, но разобраться не можем, – это тоже нормально. А что здесь сейчас? (верх каменного забора завершают круглые мотки колючей проволоки).
«Г»: Это мореходное училище им. Седова. А вот смотрите, какая чудная улочка. Называется... Нефтегорская.
И: Это какая-то старая кладка (смотрит под ноги).
«Г»: Еще дореволюционная. Только ее все пытаются асфальтом закатать.
И: Вот у нас удивительно, что красиво – спрячут! А то, что лучше бы закатать в асфальт, возведут в культ.
Проходим мимо наполовину разбитого дома, за которым растет высотка.
И: Смотрите, что происходит: великолепный дом, его рушат, чтобы возвести это, прости господи, уе...ище. И это богатый город Ростов. Богатый областной город. А вот, гляньте, какое потрясающее сочетание бетонного потолка и хрустальной люстры. Это тоже русский, такой контраст: богатые и бедные одновременно.
«Г»: Что есть богатый человек?
И: Богатые люди в начале 80-х выделялись кроссовками Nike. Они были страшно дорогие. Я помню это ощущение в метро, когда все плохо одеты и вдруг – кроссовки. А дальше у него их обязательно снимали.
Улица Станиславского
Подходит к лоткам с причудливой формы картошкой и задумчиво берет одну:
– Как странно, что они вот так срастаются.
– Чо? – интересуется продавец.
И: Ну то, что они вот так срастаются. Как побратимы.
– Земля попала, - объясняет картофельный хозяин. – Не понял, а чо вы тут снимаете?
«Г»: (защищая фотографа). Не волнуйтесь, он картошку снял.
Продавец: Для чего?
И: Для вечности. Картошку, которую съедят, оставят для вечности.
Продавец: Слышь, братан, тут, короче про вечность чесать не надо. Картошку бери. Тут все рассортировано по авторскому праву.
Обиженный фотограф: И в чем оно заключается, это авторское право?
Продавец: Как в чем? Выращена нами. Щас демократия, а что вы думаете? И причем без химикатов. Можете снять анализ в любой лаборатории. Голланды за такую... Конечно, вкусная! Могу дать попробовать, вот домой зайду и через 10 минут будет готова.
И: Вы тут живете? Двор у вас потрясающий, очень уютный (двор-колодец на Станиславского).
Продавец: Вы не хотите купить мою квартиру? 7 штук баксов, и она ваша.
«Г»: Видите, купеческий город – вместе с картошкой и квартиру продадут.
И: Город на самом деле прекрасный. Погода хорошая. Это ж помните, как писал Чехов в «Трех сестрах»: «Живем в таком климате, что того и гляди пойдет снег». Вот приятно, что Ростов не вписывается в эту фразу. Я считаю, это счастье города Ростова.
«Г»: А знаете, на что ростовчане больше всего жалуются? На жару и пыль.
И: Пыль? Пыль – это вообще отдельная история. Не-ет, она не потому, что степь рядом. Убирать надо! Вот мы, русские люди, всегда хотим себя оправдать: нам так грязно, потому что – степь и заводы.
Фотограф: Раньше машины со стройки когда выезжали, должны были мыть колеса.
И: Даже еще в начале 90-х были акции чистоты. Но прилетаешь в Шереметьево, это ведь лицо страны, да? И первое, что видишь, – страшно засранный асфальт. Причем ездят машины более дорогие, чем во многих странах мира...
Фотограф: У меня на это своя версия. Когда я смотрю на эти деньги, мне хочется революционером стать.
И: Вот почему, когда мой фильм рассматривают с точки зрения очернительства действительности, мне смешно. Я к этой действительности даже не приблизился! Интересно, что проблематика, ну за исключением чистоты, во всех странах одинаковая: это глобализация сознания, это манупулятивные технологии масса-медиа, это затирание человеческой индивидуальности. Ведь что произошло у нас в стране? Дискредитирована вся демократическая идея. И вдруг создается партия Родины – фашистская по сути партия. И набирает голоса! И эти тихие подмены идей происходят и в Америке, и в Англии.
Фотограф: Мне как-то негр за границей продал часы за 20 $, а там стрелки приклеенные. Возвращаюсь, а он уже палатку свернул.
И: И он абсолютно прав! Так же, как правы были МММ. Они обращаются к сидящему внутри каждого из нас халявщику. В какой-то степени мошенники – воспитатели общества. Это глупо звучит, но это так. Вы ведь хотели купить за 20 то, что выглядит на 300?
Фотограф: Зато школа хорошая. Я за 20 долларов такой опыт приобрел!
И: Скажите спасибо этому прекрасному негру.
Театральная площадь
И: Ой, что это она как проколотая чем-то? (о «золотой» Нике). А сейчас мы стоим под юбкой Ростова, да? Замурованной.
«Г»: Это центр, тут все народные гуляния по праздникам. А тут колокола, но у них отрезали языки – чтобы не беспокоить жителей.
И: (всматриваясь в барельеф). Глядите, какой тонкий намек на Сталина. Стопроцентно вам говорю!
Осматриваем остальных гипсовых солдат и приходим к выводу, что все они весьма горбоносые.
И: (оборачиваясь). Это ж конструктивизм настоящий. Необыкновенный какой. А что за театр?
«Г.»: Театр драмы им. Горького. Величественно, да? На Мавзолей немного похоже, ага. Вас когда первый раз повели в Мавзолей?
И: Никогда не был в Мавзолее. И не тянет. Что за развлечение на покойника смотреть? Я в принципе мумию видел: забальзамированного академика Павлова, в музее. А тело человека, каким бы он ни был, должно быть предано земле. Это и по-христиански, и по-человечески.
«Г»: А памятники Ленину? Считается, что они – часть истории и все их демонтировать нельзя.
И: Но ведь нигде в Германии памятника Гитлеру не осталось!
Улица Пушкинская
И: Вот смотрите, взяли и выкрасили здание в розовый!
«Г»: Это, кстати, крематорий. При мединституте.
И: Ну вот, здание, которое мне сразу же понравилось, в контексте нашей беседы оказывается крематорием, не иначе. Какой потрясающей красоты улица (переулок Нахичеванский). Даже чистая. Ох, у меня в детстве был такой диванчик (старая софа, усыпанная листьями, во дворе).
«Г»: А выбор Сергея Шнурова на роль настройщика роялей чем был обусловлен?
И: Надо учесть, что я эту картину делал очень долго – 4 года.
«Г»: А знаете, что в Японии 4 – число смерти?
И: Конечно, знаю. А в других странах – число счастья. 4 – одна из главных цифр Каббалы. У человека – 4 хромосомы. Всадников апокалипсиса – четверо. Дважды два четыре. Хотя не всегда...
«Г»: Как вам библиотека наша Публичная?
И: Очень страшная Публичная библиотека.
«Г»: Это – как бы тома.
И: Н-да... Тома, которые могут на вас упасть.
«Г»: А вот эта, зональная, была домом Парамонова. Говорят, здесь до сих пор бродит призрак его дочери. А тут (обходим особняк) был фонтан, садик, а осталась только веранда и то вот-вот рухнет. На ней, кстати, в 1915-м пел Шаляпин.
И: Вот на такую херню (показывает на новостройку, вытеснившую фонтан) есть деньги, а восстановить эдакую красоту – нет... Но у меня есть надежда, что появятся новые Парамоновы... Мы, правда, до этого можем не дожить. А что это у вас такое? (к мужику со стеклянной булавой в руке). Ах, это бутылочка такая? Вы ее в подарок несете кому-то?
Мужик: Приобрел. А вы откуда приехали? У вас русский разговор.
И: Я из Москвы и мне друзья город показывают.
Мужик: А чего они вас завели в этот разбитый институт, который критикуют каждую неделю по телепрограмме «Дон»! Что администрация не выдает денег на реконструкцию этого здания.
И: (в сторону). Важно, что администрация денег так-таки и не выдает.
Печально бредем по бульвару.
И: А возвращаясь к Шнурову... Я увидел у своего приятеля его рассказ и он мне понравился. Я долго пробовал неактеров на эту роль – мне нужны были качества, которые не сыграешь. Шнурова тогда никто не знал: он только сменил Игоря Вдовина в «Ленинграде» и записал первый альбом. А петь его заставил Леня Федоров из «Аукцыона»: Шнуров очень стеснялся петь на людях. Он вообще невероятный интеллигент, блестяще образованный и, кстати, не особенно пьющий товарищ. Я, конечно, в самом страшном сне не мог представить, что он станет супер-поп-звездой. Был уверен, что беру человека из андерграунда. Мне продюсер говорил: «Давай хоть одну звезду возьмем». А я: «Нет. Мне свежие лица нужны!» И вдруг такое. Но я, конечно, совсем не жалею. Это, кстати, первая его роль в кино. Хотя за эти годы он успел сняться еще в трех. Всего 4, да.
Заходим в кафе «Рафинад»:
И: Чудесное место. Понятно, за что платишь. И знаете, я потрясен и рад вниманию к туалетам. Прекрасно сделано, с придумкой. Вообще, это – легенда для своего кармана, что в дорогие места не надо ходить: в дешевом потратишь ненамного меньше, а удовольствия никакого.
Подходит официант, Илья заказывает омлет с куриной печенкой, эспрессо и фреш (свежевыжатый сок).
«Г»: Смотрите, что мы нашли (показываем найденный на улице кусок мрамора с выбитым словом «убит»).
И: Удивительно странный день сегодня: сначала кладбище, потом НКВД, гестапо, затем я точно выхожу на крематорий и в итоге это вот «убит». Я, конечно, снял сюрреалистичный фильм. Но насколько же сюрреалистична жизнь!
Через 4 часа после того, как мы, четверо, расстанемся, Хржановский сядет в машину с номером 404 и улетит в Москву