Михаил Бушнов: «У меня был очень хороший Ленин».
Вместе с единственным на Юге России народным артистом Советского Союза, лауреатом госпремии и почетным гражданином Ростова «Главный» исследовал лабиринты театра имени Горького, выяснил, как надо общаться с чиновниками и чем определяется амплуа актера.
Источник:
«Кто Главный.» № 58
КТО ТАКОЙ.
Михаил Ильич Бушнов — советский и российский актер театра и кино, народный артист СССР (1985 г.), лауреат премии «Золотая маска». Родился 21 октября 1923 года в Ростове-на-Дону. В конце 1942 года был призван в Красную Армию, прошел войну, был демобилизован в 1947 году. В 1951 году окончил театральное училище им. Б. Щукина. По окончании училища сталактером Ростовского театра комедии, где проработал по 1957 год. С 1957 по 1962 гг. служил в труппе Ростовского театра Ленинского комсомола, после чего перешел в Ростовский академический театр драмы. Начиная с 1961 года, Михаил Бушнов занимается педагогической деятельностью. Среди его учеников: Александр Кайдановский, Николай Сорокин, Александр Олешня, Сергей Лозовенко. Бушнов — Почетный гражданин города Ростова-на-Дону.
Бушнов:
— Значит, мы начинаем нашу прогулку сверху, с СТД (Союз Театральных Деятелей. — «Главный»), а потом будем спускаться вниз, в театр?
«Главный»:
— Если идти одному, то наверняка заблудишься.
Бушнов:
— Запросто... Когда театр был восстановлен, это помещение отдали СТД, тогда ВТО
(Всероссийское театральное общество. — «Главный»). Председателем ВТО был товарищ Шатуновский. Потом Провоторов, потом Молчанов. В 1973 году Бушнов Михаил Ильич пришел руководить этим отделением. Все эти витражи, туалет с Адамом и Евой — все это сделал Бушнов как прораб. Нашему отделению будет 95 лет в 2011 году.
«Главный»:
— Раньше здесь часто проводились какие-то вечеринки...
Бушнов:
— Сейчас — редко. Только какие-то актерские праздники, дни рождения... Вот, смотрите, мы сами сделали буфетную стойку... Раньше нам выдавали деньги на творческую работу, «развлеченческую». Сейчас финансируют в основном фестивали — «Минифест», «Русская комедия», «Декада донского театра», «Мельпомена»... Про меня написано много. Не так уж, конечно, чтобы очень... В последнее время все меньше и меньше пишут. Потому что играю я все меньше... Театр — такое дело, что все зависит от репертуара.
«Главный»:
— А эта часть здания существовала и до того, как здание было разрушено в 1942 году?
Бушнов:
— Думаю, что была... В 1942 году была взорвана вся середина театра — половина зала, службы, сцена. В театре было две тысячи мест, два яруса. Сцена по объему была такая же, но она была не там, где сейчас, а немного дальше, когда будем проходить вдоль окон, мы ее увидим. Потом, когда театр восстанавливали, его укоротили, сузили, сделали 1100 мест и три яруса — партер, бельэтаж, балкон. Беда этого театра — не очень хорошая слышимость...
В ТЮЗе есть специальные кувшины, которые убирают эхо. Поэтому звук там чистый. А здесь есть провалы. Кстати, на балконе слышно лучше. Четче... В 1935 году в только что построенное здание приехал товарищ Завадский, и примерно четыре года он здесь работал. С Марецкой, Пляттом и всеми остальными.
«Главный»:
— А вы в детстве ходили в театр Завадского?
Бушнов:
— Ходил. Самое большое воспоминание о Мордвинове. Он был лысый, играл запорожского казака. У казака был оселедец. И по ходу спектакля оселедец отвалился. Никаких художественных впечатлений у меня не осталось, а это запомнил. И тогда я понял, что такое театр. Оказывается, наклеить можно все, что угодно. Потом, когда я начал лысеть, я этим пользовался. Из-за этого полысел еще больше.
«Главный»:
— А где располагался театр после войны?
Бушнов:
— В здании, где сейчас филармония. А в 1963 году он перешел сюда. Понятно? Здесь работали Никитин — герой-любовник и основной герой, Леондор — комик. Был Кольцов, который потом играл во МХАТе... Здесь работала целая плеяда прекрасных актеров — Ш еин, Швейцер, Шатуновский, Лобода, Чупрунова, Кузнецова, Кржечковская, Пашина... Из старшего и средне старшего поколений остался один Бушнов Михаил Ильич. Нет даже 70-летних... Кржечковская ушла из театра. Иногда она работает в отдельных спектаклях. Ушел из театра и Богодух, по каким-то причинам.
«Главный»:
— Прочитал, что вы видели, как горел театр и как вступали в Ростов немцы?
Бушнов:
— Нет, как горел театр, я не видел. Меня в это время в Ростове не было. Я был здесь во время первого наступления немцев на Ростов. С 20-го по 29-е ноября 1941 года. Тогда наши отбили Ростов. Театр не горел, а Ростов, да, горел — в основном из-за бомбежки. Шли грабежы, люди кинулись в магазины, на склады. Было такое... Можно час рассказывать, как мы, мальчишки, помогали входящим войскам, как помогали им провести рекогносцировку. Они нас благодарили за это. Помню, как бежали немцы, как они расстреливали людей около
дома на Нольной, там, где сейчас висит мемориальная доска. Людей расстреляли 29-го, часа в четыре утра, а мы там были через два часа после расстрела, а может, даже и раньше. Немецкие офицеры — уже бежавшие — на нас не обращали никакого внимания... Мотоциклисты мчались в нижнем белье. Потом я видел их убитыми...
«Главный»:
— Как я понимаю, в детстве вы не были каким-то пай-мальчиком?
Бушнов:
— Нет, пай-мальчиком я не был, но я не был и хулиганом. Я был упертым хорошим
мальчиком, который не понимал, что такое четверка. Почему нельзя пятерку получить? Я показывал своему сыну зачетную ведомость. «Отлично», «отлично», «отлично», «отлично». Он говорит: «Боже мой, какая скука».
«Главный»:
— Вы еще и на гитаре играли...
Бушнов:
— На гитаре играл. Это я так девчонок охмурял. Тем более, что у меня какой-то особый обертональный голос. Пою им: «Я не хочу...» Она сразу думает: «Боже мой, Бушнов, Бушнов...» А у Бушнова просто голос такой... А вон там, внизу, в парке Октябрьской революции был фонтан, он был частью системы охлаждения театра... В 1947 году я вернулся из армии, поступил сразу в три училища — в ГИТИС, в Щукинское и театрально- музыкальное училище имени Глазунова. Но выбрал Щукинское. Причем в Щуку поступал, когда уже был зачислен в ГИТИС. Потом я узнал, что члены приемных комиссий двух вузов обсуждали меня: как же так, он уже зачислен в ГИТИС, на что им отвечали, что мальчик хочет вахтанговскую школу. А в Щукинское училище я решил поступать, потому что среди моих друзей оно считалось лучшим.
Мы заходим в библиотеку СТД .
Бушнов (работницам библиотеки):
— Вот я привел вам корреспондентов. Вот наша выставка. Вот — Бушнов, кстати, и книжечка его. Оля, скажи, у вас мою книжку украли?
Оля:
— Какую?
Бушнов:
— Маленькую.
Оля:
— Вы же вторую книжку нам подарили. Вторую не украли.
Бушнов:
— Вот моя книжка, здесь есть и мои стихи, я еще стихи пишу, между прочим.
Оля:
— Мы поздравления получаем только в стихах.
Бушнов (открывает книжку):
— Вот, видишь, Ленин... Самое мое главное достоинство — пусть мои слова покажутся нескромными — это ящичек души, из которого можно извлекать разного типа эмоции, основанные на понимании данного типа характера в данных предлагаемых обстоятельствах. Я согласен с Банионисом, который говорил, что амплуа — это качество души, это ее амплитуда. Если ваша душа берет и героя, и злодея, значит, амплитуда большая. Например, я играл и Ленина, и деда Щукаря...
«Главный»:
— Тогда требовалось какое-то разрешение на роль Ленина?
Бушнов:
— А как же? Нужно было разрешение, нужно было посылать запись голоса. «Товагищи, революция, о котогой говорили большевики, совершилась». «Дорогая Надя, ну, все хогошо, все в порядке». И так далее. Нужно было послать голос, фотографию — анфас, профиль. И ЦК партии говорило: «Можно». У меня был очень хороший Ленин. Моя фотография Ленина совершенно неотличима от оригинала. С этой ролью связано много анекдотов. Как-то мы поехали в Новочеркасск, а я был в гриме. Нас остановил гаишник, спросил у водителя:
«Куда едешь?» — «В Новочеркасск». — «Кого везешь?» — «Ленина». — «Я тебе сейчас такого Ленина дам». И матом. «Все проколю, что у тебя есть». И идет к машине. Открывает дверь в салон, а там — Л енин. Спрашиваю: «Товагищ стагший лейтенант, на посту все в порядке?» Он сразу приложил руку к козырьку... Вот ты слышал такое выражение «Язык колом»? Тогда я впервые увидел, что это значит.
«Главный»:
— Это какой был год?
Бушнов:
— Конец 60-х или 70-х.
«Главный»:
— Интересно, что подумал милиционер... после того, как вы представились ему Лениным?
Бушнов:
— Ничего не подумал. Я потом был на приеме в ГАИ и рассказал им об этом случае. Они говорят: «Знаем, это старший лейтенант Иванов, он рассказывал». Что он подумал? Он с
ума сошел... Вот мои фотографии... Библиотека одна из крупнейших библиотек Юга. Филиал центральной библиотеки СТД. Здесь редкий фонд, дореволюционные архивы, рецензии. Вот у нас раздел «Сельское хозяйство», «Транспорт»... Здесь у нас висит портрет Шекспира, а не Станиславского. Еще Пастернак есть.
Оля:
— Скоро будет и Станиславский. Мы отобрали 6 режиссеров, планируем повесить.
Идем по коридору в сторону малой сцены.
Бушнов:
— А это малая сцена театра драмы. Оформление, занавес, все сделано по моим чертежам. Триста мест. Здесь играются спектакли и проводятся заседания СТД.
«Главный»:
— Когда-то здесь показывал свои спектакли и театр «Эпос».
Бушнов:
— Был такой.
«Главный»:
— Как вы считаете, достаточно ли Ростову четырех театров? Были попытки же организовать и другие театры.
Бушнов:
— Были. Но театр без поддержки государства, без меценатов не выживет. Поэтому вряд ли в Ростове появятся еще театры.
«Главный»:
— В Свердловской области 38 театров.
Бушнов:
— А у нас всего 8. Так сложилось... А вот доска, посвященная нашим актерам, погибшим на фронте. Их жены, по крайней мере жена Федосеева, сюда цветы приносили, когда ваза была... Ну пойдемте вниз... В 1951 году я вернулся в Ростов. Можно было идти или в театр Горького или в театр комедии.
«Главный»:
— А что это был за театр комедии? Прообраз ТЮЗа?
Бушнов:
— Нет, это был театр, который исследовал именно суть комедии. В репертуаре были разные национальные пьесы. Помню, что играл у Ашота Бабаяна молодого человека 14 лет, потом играл в какой-то азербайджанской пьесе. «Панимаэшь, да?» Имран Касумов написал пьесу «Мы так недолго живем». Режиссер вызвал меня и говорит: «Роль есть». Я: «Сколько лет?».
Он: «147». — «Ты что, с ума сошел? У меня есть молодые поклонницы». А он говорит: «Кроме тебя никто не сыграет». А это такая сладкая удавка, когда говорят, что кроме тебя никто не сыграет. Я сыграл. Хорошо. Приезжал автор, «сматрэл», да. Потом на сцену выходил, да? Галстук французский с «себе» снимал? Да? Мне на шею надевал, обнимал, целовал? И говорил, что народ-ные артисты Азербайджана играли эту роль, но душу азербайджанскую никто так не выразил. Целовал меня очень сильно. Мне всегда удавалось играть национальные характеры. Так было и с грузинским «Кохтой». Автор этой пьесы так меня полюбил, что хотел свою дочку за меня отдать. Это было еще в театре комедии, который располагался в помещении нынешнего ТЮЗа. А в 1956 году его переделали в театр Ленинского комсомола. Ленком был ростовский. И там я играл уже и в пьесах Шатрова — «Именем революции», «Продолжение». В пьесе Михайлика «И один в поле воин» я был немецким офицером, который на самом деле являлся русским разведчиком. Сыграли более ста спектаклей, более ста аншлагов. Я был тогда такой худой, надевал «толщинки» — ватные
подстилки, чтоб выглядеть толще. Играли в том числе и летом. Представляешь, каким я был после этого? В человеческом поте есть соль. И соль приходилось просто отряхивать, когда костюм высыхал. Его ж не могли стирать каждый раз. Там у меня уже появились поклонники и поклонницы. Между прочим, я похож на все национальности сразу. На еврея, на армянина, только не на русского, хотя все мои корни на Дону. Мать у меня из Боковской станицы, а отец — из Кочетовской. Но в роду есть греки и есть французы. Моя фамилия отчасти французская — Буш, (кустарник). Отец мне рассказывал, что казаки привезли с собой с войны 1812 года парнишку-француза, лет пятнадцати. Он у них был что-то типа сына полка. Парнишка женился на казачке. У них родились дети. О них говорили: «Буш старый и Бушновые», новые Буши. Меня отец, кстати, всегда называл Мишелем.
«Главный»:
— А кто ваш отец?
Бушнов:
— Сначала он был квартирмейстером в РККА (Рабоче-Крестьянская Красная армия. — «Главный»), потом работал бухгалтером. Он недолго прожил — отца осудили по 58-й статье, просто за то, что слушал анекдоты... Мать закончила немного классов, но она была артистической натурой, научила играть меня на гитаре. Она мне говорила: «Слышишь, как кастрюли кричат». Это значило, что кастрюлю надо помыть. Я потом сыновьям своим так говорил: «Слышите, как кастрюли кричат?» Жаль внуков нет. Но, может, еще будут...
Мы упираемся в дверь с надписью «Закулисье», это вход на экспериментальную сцену. За дверью репетирует артистка Юлия Борисова с партнером.
Бушнов:
— Это экспериментальная сцена... А вот пошивочный цех. Здесь работают люди, которые делают из дерьма конфетку.
«Главный»:
— А что это мы видим из окна?
Бушнов:
— Здесь как раз и была сцена, до того как театр сгорел. Видишь кругляшку — вот там
была сцена. За стеной — Зеленый театр. А раньше там были души, спортивные залы.
Целая пристройка, огромный дом. Я был там... Но продолжим. В 1962 году Ленком расформировали и меня перевели в театр имени Горького. Здесь я сыграл больше 200 ролей. Любимых — 70-80, не меньше. Не могу сказать, что у меня вообще не было провалов.
Но в общем и целом провалов не было. Я относился к работе серьезно и звания не просил. Они приходили сами. Документы на заслуженного артиста подали, когда еще работал в Ленкоме, а когда я пришел в театр имени Горького, мне сказали, подожди, дорогой, есть и другие, кому нужно получить звание. Народным я стал только через 17 лет, в 1968 году. В 1985 году получил народного артиста СССР, а в 2000-м — «Золотую маску» в номинации «За честь и достоинство».
У меня дома есть стенка, где развешано штук пятнадцать медалей. Больше места нет, и половина лежит в ящиках.
В коридоре рядом с пошивочной мы натыкаемся на невиданных размеров манекен.
Бушнов:
— Это манекен на крупную женщину. Да, у нас есть и крупные женщины... Вот и мужчина у нас есть толстый.
«Главный»:
— Первый раз вижу такие манекены.
Бушнов:
— А вот Сергей Галкин, заслуженный артист России, один из столпов театра, разговаривает по телефону... (Галкин не обращает на нас внимания). Далее идут грим-уборные... Вот здесь сижу я, а здесь — Николай Евгеньевич Сорокин, он и художественный руководитель, и
директор... Чтобы пройти на сцену, надо спуститься сюда.
На сцене — лошадка из папье-маше. На мой вкус, коротковатая.
Бушнов:
— Это наша лошадь, которая играет в спектакле по Чехову.
«Главный»:
— А раньше здесь был огромный лифт. В спектакле Кирилла Серебренникова.
Бушнов:
— Два раза здесь стояли лифты. Один раз лифт обвалился, между прочим.
«Главный»:
— Вы снялись в шести сериях серебренниковского «Ростова-папы», но фильм так полностью и не показали по телевидению.
Бушнов:
— Да, сыграл... А мог сыграть Сальвадора Альенде в фильме «Это сладкое слово «свобода». Я был на него очень похож, но театр не отпустил... А могла по-другому сложиться судьба. Я играл в «Оперативном псевдониме», в «Атамане».
Мимо нас по театральному фойе пробегает девочка.
Бушнов:
— Это мои ученицы. У нас есть филиал Санкт-Петербургской академии культуры, который по заявке театра вот уже четыре года воспитывает актеров. 14 человек. Пять бюджетников, остальные платят за свое обучение... В 1961 году я взял курс и сказал студентам: «Ребята, учимся вместе, я ничего не знаю про педагогику». Это был тот самый курс, на котором
потом учился Кайдановский. И другие ребята. Многие поумирали, хотя и моложе меня в пять раз... В училище искусств я выпустил 4 или 5 курсов, потом преподавал в колледже искусств, а потом — в филиале Санкт-Петербургской академии культуры. В 1997 году я получил звание профессора. Эту деятельность я люблю, она очень трудна, если к ней относиться серьезно. Вот уже несколько лет я преподаю сценическую речь. Четыре раза в неделю у меня занятия. Но я получаю удовольствие. Я педагог-воспитатель, потому что в моих руках судьбы 18–19-летних ребят. Все они из нашего региона. А наш регион — это скороговорка и орфоэпия. Многоударность. Школа не научила детей знакам препинания, а значит, построению фразы. Я вчера им говорю: «Мать твою, сто чертов, два курса уже прошло, мы все разобрали, а что
ж ты мне опять ставишь точку?» «Пятнадцать ослов, запряженных в телегу». После пятнадцати ослов они ставят точку. А это же деепричастный оборот. Чему их в школе учили?
«Главный»:
— Ваш самый известный ученик — Александр Кайдановский.
Бушнов:
— На третьем курсе, когда Кайдановский учился у Молчанова, по каким-то причинам они не сошлись. То ли Кайдановский не сошелся с ним, то ли он был пьяный. О Кайдановском говорили, что у него сложный характер, что он дерзит, что он делает только то, что хочет. Он еще тогда поломал руку, и Молчанов его выгнал. Это было на третьем курсе. А у меня был четвертый курс. И я его взял. Я вообще всех к себе брал. Были люди, которые говорили,
мол, она проститутка, что-то такое. Но я шел навстречу студентам. И что-то из них получалось. Иногда меня за это упрекали, но я такой. И я взял Кайдановского, дал две роли — Ш еремета в «Домике на окраине», в «Мещанах» он кого-то играл. У меня с ним не было ни одного конфликта. Кроме того, он играл на гитаре, и я играл на гитаре. Я был на его первой свадьбе. Мы были товарищами. У меня со всеми студентами товарищеские отношения. Преподаватель должен быть товарищем студенту, отцом. Это сейчас я отец, а тогда в 1960 году мне было около сорока... Конечно, это был сложный парень. Он экзистенциален, он необычен. Его нельзя было мерять обычными мерками. Для него должна была существовать сетка дисциплины, но особая. Вот и все. Но уже тогда я услышал у него трагические нотки... Натура его предполагала другой метод познания мира. И с этим методом многие могли быть не согласны.
«Главный»:
— И что это за метод?
Бушнов:
— Не знаю. Метод, который ему потом и портил жизнь, и помогал жить. Можно сказать, что он эгоцентрист? Да. Но это совсем не умаляет его качеств. У нас не было конфликтов. Пили вместе, играли... Потом мы встречались несколько раз. Но встречи были суше и суше. Недавно я разговаривал с Евгенией Симоновой, мы вспомнили его. Года три назад. Вот здесь,
в СТД, сидели. В книге о Кайдановском есть моя статья о нем.
«Главный»:
— Калягин как-то сказал, что он у вас учился работе с чиновниками и администрацией.
Бушнов:
— Калягин? Да, говорил я ему об этом. Он был вместе со мной на приеме у Чуба. Я разговаривал с Чубом без заискивания. Без излишнего пиетета. Я к нему очень хорошо относился, и он ко мне хорошо относился. Я ко всем хорошо относился и с Иваном Афанасьевичем Бондаренко (первый секретарь Ростовского обкома КП СС с 1966 по 1984
годы. — «Главный») у нас были прекрасные отношения... Вот у нас электрическое освещение, лампы, мамбы, швамбы...
«Главный»:
— Так чему научился Калягин?
Бушнов:
— Правильно со смыслом доказывать необходимость перемен. Не тушеваться. Наверное, так...
Перейти в архив