В зоопарке выясняется, что Любимцев не просто так решил погулять, а с пользой — снять сюжет к своей новой авторской программе «Городское путешествие» для канала «Домашний». Съемочная группа во главе с шеф-редактором Машей выгружается, оглядываясь по сторонам. По эту сторону телевизора Павел Евгеньевич Либерман (это его настоящая фамилия) вовсе не выглядит любопытствующим всезнайкой со смешным тонким голосом. Серьезный человек с голосом профессионального чтеца и редким терпением. Идем по центральной аллее.
Павел Любимцев: — Нам сейчас про зоопарк нужен сюжет минут на 10 — самые интересные и эффектные ваши зверушки. Ну, например, про фламинго я помню историю с зеркалом...
Александр Липкович, заместитель директора зоопарка: — Да-да.
Любимцев (заговорщицки, с надеждой): — Ну что, она подействовала?
Липкович: — Подействовала в каком плане — построили гнезда. Но ни одного яйца не снесли.
Любимцев: — Сволочи! А вот стервятник прелестный у вас, который яички бил... он живой?
«Главный»: — А что за история с зеркалом?
Любимцев: — Фламинго не размножаются, когда их мало, меньше 30. И если в зоопарке нет такой большой популяции, ставится большое зеркало, которое в их глазах...
«Главный»: — А-а-а, обмануть надо птичек?
Любимцев: — Да. Ну вот то, что они построили гнезда... гнезда остались?
Липкович: — Были такие вулканчики из грязи. Они почти все их растоптали.
Любимцев: — Стервятники у вас прелестные... Теперь нам нужен какой-нибудь старый павильон.
Маша, режиссер: — Нужен элемент старой архитектуры.
Любимцев: — Именно архитектуры. Это же дачный поселок был?
Липкович: — Да, это все были дачи богатых ростовчан, известные фамилии.
Любимцев: — Они бросили эти дачи в 20-е годы, конечно?
Клавдия Константиновна Мирошникова, директор музея зоопарка: — Они бросили эти дачи еще раньше. Потому что холера была в Ростове.
Сотрудник с питоном на шее: — А с питоном не хотите сфотографироваться?
Любимцев (косо глянув на питона): — Подождем. (Подумав). Кстати, Маша, можно и с питоном, пожалуйста, если хотите. Я могу рассказать и про питона.
Маша (уныло): — Пал Евгеньич, это так банально. В любой город приезжаешь, тебе вешают на шею питона.
Любимцев: — Вам не нравится? Ну хорошо, что у нас старого?
Мирошникова: — Вот дача Субботина. Вопросы по истории задавайте.
Любимцев: — Кого это дача? Парамонова?
«Главный»: — У нас не все в городе Парамонова!
Мирошникова: — Дача купца Суб-бо-ти-на. Самое старое здание. Архитектор Соколов.
Любимцев: — А какого это времени?
Мирошникова: — Лет 150 тому назад. Такой адрес и был: Городские дачи. Самая большая дача — купца Дутикова. Она стервятником служила у нас.
Липкович: — У нас есть и красивые уголки современные. Динозавр тот же. Узнаваемый.
Любимцев (с сомнением): — Динозавра посмотрим. А из живых?
Липкович: — Тот же бородач. Озеро фламинго.
Любимцев: — Озеро хорошо и стервятник, я просто его помню, очаровательного. А они все яйца бить умеют? Вы ж мне говорили: один умный, а другой тупой.
Липкович: — Нет-нет. Умеет каждый, но тупые — все.
Любимцев (хихикает): — Я читал, что в Африке они камешками колют яйца.
Липкович: — Ну, наши из Азербайджана.
Голос из толпы: — А жираф как же?
Липкович: — Есть и жираф.
Мирошникова: — Есть жирафиха. Но она одна. Подарили жениха, да не довезли.
Любимцев: — Да что вы?!
Мирошникова: — Да, подарил берлинский зоопарк, но мы же не смогли привезти его.
Любимцев: — Погиб что ли в дороге?
Мирошникова: — Отчего же в дороге? В первый год надо было 12 тысяч евро заплатить за транспортировку, потом — уже 14, но город не нашел таких средств. А на третий год позвонили — уже погиб этот мальчик. Клаус. Для нашей Елизарки.
Любимцев: — Ай-яй-яй.
Липкович: — Значит, у нас есть эксклюзив, которого нет ни в одном зоопарке.
Любимцев: — Во-от, давайте.
Липкович: — Буквально в прошлый понедельник я привез двух птенцов кавказского тетерева. На сегодня ни один зоопарк мира их не имеет. Птица совершенно интересная. Ну, внешне они, конечно... цыплята и цыплята.
Любимцев: — Ну-у, это интересно. А какие-нибудь крупные и экзотические?
Липкович: — Крупные. Крупные — наш пожилой носорог Барман. Кстати, самый красивый носорог бывшего СССР. В свое время выиграл конкурс всесоюзной красоты среди носорогов.
Любимцев: — Да-а? (Смеется). Бармен? А сколько ему лет?
Мирошникова: — БармАн. Сколько? Да сейчас ему 43 года точно.
Липкович: — ...у нас совершенно потрясающая горилла. И у нее любимый — кот. Она все время в обнимку с котом. Идет на трех лапах, ложится, кота кладет на грудь... Но она в такую жару не выходит.
Любимцев: — Она девушка, эта горилла?
Мирошникова: — Она бабушка, 38 лет ей.
«Главный»: — А кот ее тоже полюбил?
Мирошникова: — Ну конечно. Он привык. Привык, что она его так прижимает. И тоже полюбил...
Маша: — И она сидит все время с котом?
Липкович: — Ну почти. Иногда ему удается убежать. Как и все пожилые дамы, она любит котов.
Мирошникова: — Вот смотрела сегодня этого колобуса и почти его не заметила, такой маленький.
Любимцев: — Колобус что? Ребенок у вас колобус?
Мирошникова: — Да, совсем маленький.
Любимцев: — Ах, боже мой! А это, между прочим, большой успех, если родился маленький.
Мирошникова: — Нет, это не у нас! Это в Калининграде, они там строят новые обезьянники, поэтому к нам привезли пару орангутангов, красных мартышек, колобуса этого...
Любимцев: — А у них, значит, размножается? Это случай довольно редкий.
Мирошникова: — Это случай очень редкий. У нас когдато жила пара колобусов, через Гамбург, Москву поступили к нам. Мы их назвали Ромео и Джульетта. И только после смерти выяснилось, что это два деда старых!
«Главный»: — Вот так номер! Ха-ха-ха.
Мирошникова: — Оля, а ты бы зашла хоть ко мне в музей, посмотрела бы такие редкости, которых нигде и никогда не увидишь.
«Главный»: — Зайду, Клавдия Константиновна. Мы сегодня все вместе зайдем.
Любимцев: — А вот еще я помню, в прошлый раз был у журавлей...
Липкович: — О, в этом году у нас два птенца японского журавля.
Любимцев: — Шикарно! Просто чудо. Это очень трогательно, мы видели в Питере: девочка, за которой они бегают, как за мамой. Но там не японские, а венценосные.
Липкович: — Венценосные у нас тоже есть.
Маша: — Очень много птичек получается, Пал Евгеньич.
«Главный»: — А медведь, которого выкупил Эрик Робертс, остался? (Три года назад актер, будучи на сочинском кинофестивале «Кинотавр», у входа в ресторан увидел маленькую клетку со взрослым медведем, ужаснулся и пожелал забрать его с собой в Америку. Забрать не вышло, но шума было много. Общественность заволновалась. Степана передали в ростовский зоопарк).
Липкович: — Остался. Но это обычный среднерусский медведь, ничем от других не отличается.
«Главный»: — Разве только судьбой.
Липкович: — Разве что. Только Эрик Робертс его не выкупал, он просто обратил внимание, а деньги заплатил Первый канал.
Мирошникова (указывая на старый особняк): — Это наш террариум. А до этого была дача Машонкиной, хозяйки цирка городского. На его месте построен потом современный цирк.
«Главный»: — Как-то близко они друг к другу дачи ставили... Павел Евгеньевич, а вы дома держите зверей?
Любимцев: — Нет.
«Главный»: — А в детстве?
Любимцев: — Ну, собак и кошек, конечно, держали, но не очень много. Никакой экзотики. Да у меня на это и времени нет... А что, дачи были отделены заборами какими-то?
Липкович: — Заборов как таковых не было, а были они отделены деревьями. Тут была липовая аллея, на которую приходили дышать ростовчане в 20-х годах. Возле обезьянника.
Любимцев: — А новые какие-то павильоны делаются?
Мирошникова: — Делаются. Но это все настолько дорого! Вот слоновник... все просят слона: «Когда да когда?». А ему ж надо помещение. Меланья ведь в 38 лет умерла. Жила в неприспособленном помещении. Как люди в подвальных квартирах. Болела. А так бы еще долго прожила...
Любимцев: — Нет, ну слоны живут в среднем 35–40. Но это на воле. А в неволе дольше.
Мирошникова: — Дольше! Я знаю, что самая старая слониха умерла в московском зоопарке в 85 лет. Лет 70 точно прожила бы Меланья.
Любимцев: — В этом смысле у вас есть старожилы. Если вашему носорогу 43 года, то для носорога это очень много.
Мирошникова: — Ну, у нас и дальневосточный леопард прожил 15 лет, и пантера — 17. Так они лет пять на искусственном питании — зубов не было, и мы для них готовили вырезку конины: без жилки, без косточки. Молоко, сырые яйца, витамины. И олень Давида, самочка, она прожила в Москве 12 лет и у нас — еще 12! Мы ей готовили катышки из сена, такие вкусные — сам бы ел!
Любимцев: — Конечно, трагедия у нас в зоопарках в том, что не хватает денег.
«Главный»: — А в каких зоопарках их хватает?
Любимцев: — У-у-у. Зоопарки в Европе и в Америке — это очень богатые организации. Хотя зоопарк нигде не приносит чистого дохода! Всегда — спонсорская помощь. Это очень широко развито. В Праге на вольерах есть таблички, кто поддерживает данное конкретное животное — кто опекает. Нигде зоопарк не приносит дохода, этого не может быть.
«Главный»: — А московский?
Любимцев: — Что касается московского, то ему в свое время очень щедро помог Юрий Михайлович Лужков. За что ему спасибо. Лужков как-то этим увлекся. Ну, у него, как я понимаю, дочки были маленькие, и они ходили в зоопарк, была заинтересованность. В результате — хорошая пышная реконструкция. Снимается первый эпизод на фоне террариума.
Оператор: — Тишина, пожалуйста, съемка. Мотор идет.
Любимцев (в камеру): — История ростовского зоопарка весьма необычная. Она началась в 1927 году, но корнями идет в 1923-й. Учитель биологии, которого звали Владимир Вильгельмович Кегель, он организовал прекрасный кружок юных натуралистов и живой уголок, который был так хорошо сделан, так там интересно содержались животные, что... секундочку... что-то я неправильно говорю, Клавдия Константиновна?
Мирошникова: — Ну вы все правильно говорите.
Маша: — Тогда, если все правильно, мы (справляется с раздражением) попросим тишины. Потому что иначе мы сбиваемся все.
Любимцев (в камеру): — История ростовского зоопарка весьма необычная. Она началась в 1923 году, правда, тогда зоопарка еще не было, а был кружок юных натуралистов в одной из ростовских школ. Руководил этим кружком замечательный человек, учитель биологии Владимир Вильгельмович Кегель. При кружке существовал живой уголок, великолепно организованный. Он был открыт для посещений ростовчан. В 1927 году было принято решение организовать ростовский зоопарк, то есть взять этот зооуголок на бюджет. А Владимир Вильгельмович Кегель стал первым директором нового зоопарка. В 1929 году зоопарк получил прекрасную территорию в пригороде Ростова. Этот район назывался Городские дачи. Многие посетители ростовского зоопарка удивляются, почему здесь такие своеобразные старинные колоритные постройки. Вот мы (показывает рукой назад) можем видеть одну из них сейчас. А дело в том, что это дачи богатых людей, многие из которых были оставлены еще до революции, а многие — после, когда хозяева уехали отсюда, потому что революция им благополучия не несла. Вот позади меня сейчас дом Машонкиной — дамы, владевшей ростовским цирком. Клавдия Константиновна Мирошникова, одна из старейших сотрудников зоопарка, она мне рассказала, что в общем выяснили про каждую дачу, кому она принадлежала. Вот эта дача, кажется, Селютина.
Мирошникова (тихо, в сторону): — Дутикова.
Любимцев: — ...тут есть еще свидетели тех давних лет — деревья, старые липы. Когда липа весной начинала цвести, сюда приезжали ростовчане нездоровые легкими для того, чтобы дышать этим самым липовым цветом. Вот с 1929-го зоопарк принимает свою нынешнюю территорию. Давайте коротко прогуляемся по нему и познакомимся с некоторыми из его обитателей... (заложив руки за спину, медленно выходит из кадра).
Маша: — Пал Евгеньич, дублик сделаем.
Любимцев: — Так что, фамилии правильные?
Мирошникова:— Да. Только это дом Дутикова, а Селютина — это вон та, маленькая, там слоновник раньше был.
Любимцев: — А-а-а, так совсем неправильные. Хорошо, давайте еще.
Мирошникова (задумчиво): — Матвей Дутиков.
Любимцев (в камеру): — История ростовского зоопарка...
Любимцев: — Ну, куда пойдем? К фламинго, наверное.
Мирошникова: — Заодно пройдем мимо самого старого дуба в Ростове, высота которого больше 30 метров.
«Главный»: — Прямо лукоморский дуб.
Мирошникова: — Это дерево было еще до организации дач. Здесь тогда были заросли в излучине Темерника. Прекрасная природа. Купцы нашли самое лучшее место для своих дач.
Любимцев: — А это именно купеческие были дачи?
«Главный»: — Ну да. Купцы в Ростове — главные люди.
Мирошникова: — А здесь старая-старая груша. Груши падают, разбиваются! Мы медведей кормим грушами.
Любимцев: — Они кушают груши с удовольствием?
Мирошникова: — Ну-у, что вы! Они любят груши. А этот водоем, вы знаете, кто его копал? Те, кому давали 15 суток.
«Главный»: — Хулиганы то есть.
Мирошникова: — Да, в 32-м году. Первый пруд делали. А остальные — в 74-м.
Любимцев: — У вас территория замечательная. А в Ленинграде, например, повернуться негде — теснейший малюсенький зоопарк!.. (Подходим к дубу). Сколько ж этому дереву лет?
Мирошникова: — Больше двухсот.
Любимцев: — Ох, мать честная!
Мирошникова: — Когда мы его оформляли на охрану государственную, было 200, а сейчас 245. Ободрал вон его кто-то. Самое старое дерево Ростова. А какие тут были тополя! Столетние тополя. Последний упал в 2000-м, на 250летие города. Дуб распускается, между прочим, позже всех. И мы все думаем: ой, ой, распустится или нет в этом году? Помните, как тот дуб в кинофильме «Война и мир»?
«Главный»: — Ну конечно.
Мирошникова: — Так дело вот в чем, по охранным обязательствам здесь не должно быть никаких дорожек в радиусе дерева. Мы его ограждали, но потом все было утрачено. (Оборачиваясь). А вот в этом месте у нас был кабанятник, его всегда заливало. Теперь тут гиена живет.
«Главный»: — А гиене ничего, что заливает?
Мирошникова: — А сейчас и не так заливает. Из Темерника берут же на орошение, течение очень медленное стало, заиливается. А в 32-м году здесь проходили соревнования на лодках — регата! Вот здесь, в районе зоопарка. Это мне рассказывали люди, которых я знала живыми, я же с 60-го года здесь работаю. История была неизвестна никому. Война прошла, здания горели. Люди уволились, умерли. Ну вот так.
Маша: — Тишина, пожалуйста.
Оператор: — И можно отойти подальше?
Мирошникова: — Да можно отойти подальше, можно, но дырки же на коре надо было закрыть. Дерут, дерут эту дубовую кору для дубления!
Маша: — Тише, пожалуйста!
Любимцев (в камеру): — Дуб, под которым мы сейчас идем, он долгожитель. Такое вот чудесное раскидистое дерево. Таких дубов здесь было много, но в свое время был в Ростове страшный ураган, и многие деревья упали, вырванные с корнем.
Мирошникова (в сторону): — В 35-м году ураган был.
Любимцев: — ...липовые аллеи, которые растут еще с дореволюционных времен... Мирошникова (тихо): — Интересно, что полог веток закрывает лучи, и температура в парке на 4—5 градусов ниже городской. Идем к озеру фламинго.
Любимцев: — Там террариум? А чем вы кормите ваших змей?
Мирошникова: — Крысами!
Любимцев: — Живыми?
Мирошникова: — Ну да. И в определенное время, когда люди не видят. Но любители острых ощущений есть. Один милиционер подходил, спрашивал: «Скажите, вы когда кормите змей? Я хочу в это время быть».
Любимцев: — Мы снимали одного из последних «Натуралистов» прошлой осенью в киевском зоопарке, и гоббонской гадюке дали крысу... Ну-у, это вообще зрелище захватывающее, но приятного мало.
Мирошникова: — Мало. А когда кролика — питону? Это вообще.
«Главный»: — То есть он постепенно так его заглатывает...
Мирошникова: — Ну, конечно, он же ест неделю. Мы за неделю даем ему 6–8 кроликов. Он наестся...
Любимцев: — ...и дальше полгода может ничего не есть.
«Главный»: — Прямо шляпа Экзюпери.
Любимцев: — Да-да, похоже. (Подходя к фламинго). Так-таки ничего и не снесли? Мерзавцы. Но, может, еще снесут? А они у вас бледненькие. Вы им даете для подкрашивания?
Липкович: — Конечно-конечно, даем все, что нужно. Каротин и прочее.
Маша: — Пал Евгеньич, пройдите на мосточек. Не уходите!!! Вы хорошо стоите! Мы отъедем от вас и потом крупный пропишем. Пал Евгеньич, поговорите.
Павел Евгеньевич говорит, перекрикиваемый душераздирающим кряканьем фламинго. Слышен обрывок: «....фламинго называют «красногрудым гусем» потому, что представляют собой нечто среднее между аистами и гусями...».
Маша (глядя записи в блокноте): — 7.20 у нас уже.
Любимцев: — Маша, не волнуйтесь, мы этим резко увеличим аудиторию «Городских путешествий». Можно смело и беззастенчиво этим пользоваться. Или вы хотите застенчиво?
Маша: — Я застенчиво все-таки хочу этим попользоваться.
Любимцев: — Это создает объем.
Маша: — Ну безусловно! И это создает разнообразие, но надо, чтобы это не перетягивало одеяло на себя.
Любимцев (фламинго): — Вот глупые, не понимают, что им зеркало поставили.
Женщина сбоку: — Когда вы разговаривали, они танцевали.
Любимцев: — А они реагируют на голос, начинают отвечать. Крыска! (фламинговый островок перебегает крыса).
«Главный»: — О, боже мой!
Любимцев: — Почему «о, боже мой»? Посмотрите, какая она симпатичная. Иди отсюда. Негодяйка.
«Главный»: — А вообще, за какими животными интереснее всего наблюдать?
Любимцев: — Вообще за всяким интересно — надо только иметь терпение. Но изумительная история была в заповеднике Масай Мара в Кении. Тогда мы были свидетелями того, как прайд львов нехорошо себя вел по отношению к семейству слонов. Был уже вечер, и львы группировались в какой-то неприятной близости от слонов. Слоны совещались-совещались, и один отважный слон-подросток побежал разгонять львов: «Ах вы! Пошли отсюда!». Они встали и так полукругом легли подальше, на холмах, а слоны — в низине, у речушки. Юноша, разогнав львов, пошел бабушке отчитываться. Бабушка еще ему что-то сказала, он еще раз пошел их отгонять. Они еще дальше отошли. А потом стало темнеть, и финала мы не видели. Конечно, это было зрелище невероятное, я никогда не видел ничего подобного в дикой природе.
«Главный»: — Но в дикой природе лев разве не агрессивнее слонов?
Любимцев: — Не-ет, большого слона лев прогнать не может. Маленького может, да. Но там же группа. Львов было человек 14. И слонов — столько же. ...А как-то мы поехали на каньон реки Колка, это чуть ли не самое глубокое ущелье в мире, потому что там где-то в горах — популяция кондоров. Где гнезда — непонятно, все в таких кручах! Ехали целую ночь по страшной дороге через жуткий холод, чтобы снять полет кондора. Причем неясно, прилетит он или нет. Но одного сняли. Мы были на краю каньона, а он летал под нами... размах крыльев — 3 метра, черный, с белым воротником, очень красивый.
«Главный»: — А случалось бояться своих героев?
Любимцев: — Не без того. В Южной Африке мы были в питомнике крокодилов в Сент-Лусии. Там переселяли крокодилиху из одного вольера в другой, потому что ее бойфренд для нее слишком внушительный. Нам сказали, что она quiet girl, спокойная девочка, замотали сеткой... Но тут выскочил ее приятель из воды, а он — метра три в длину, и так бодро к нам побежал. Сотрудники нас в обиду не дали — один схватил тачку тяжелую и так его этой тачкой по морде... А я даже не сообразил, куда убегать.
«Главный»: — А по каким-то признакам можно понять, собирается ли на тебя нападать зверь или нет?
Любимцев: — Это все по-разному! У тигров и у львов, у них на лице все написано, а у медведя — ни-че-го. Цирковые дрессировщики так и говорят: медведь — самый опасный зверь. Не тигр и не лев — медведь.
«Главный»: — У него совсем индифферентное выражение?
Любимцев: — Вообще у него никакого выражения. Вот волк — он скалит зубы, морщит нос, а у медведя — непроницаемое лицо. Он такой симпатичный-симпатичный, а потом раз — и руку откусил.
«Главный»: — Какая сволочь. А у других животных с мимическим языком как?
Любимцев: — Если у слона хобот свернут в кольцо, лучше отойти подальше. Он когда собирается напасть, прячет его.
«Главный»: — Чтобы не мешал?
Любимцев: — Чтобы не повредили. Если хобот поднят, он топает ногами, машет ушами, то он нехорошо настроен, но это менее опасно, чем когда он хобот подворачивает. У нас такое было в ЮАР. На дороге. Слон такой, в самом расцвете сил, здоровенный и очень на нас пер. Рейнджер сказал: «Только не выскакивайте из машины!». Но слон решил не связываться.
«Главный»: — А случалось вам ретироваться? Или есть приемы борьбы со страхом?
Любимцев: — Да что вы, что вы. Это так вы меня спрашиваете, как будто я бог знает какой отважный следопыт и охотник. Это все не соответствует действительности.
«Главный»: — ...и вы вовсе не Синдбадмореход.
Любимцев: — Я вовсе не Синдбад-мореход.
Голос сбоку: — А правда, ЮАР очень интересная страна?
Любимцев: — Очень. Очень цивилизованная.
Голос: — Цивилизованная, да? То есть там города приличные?
Любимцев: — Конечно. Там вообще безболезненно прошел процесс прекращения апартеида, потому что в Зимбабве — там война: грабь награбленное, экспроприация экспроприаторов, это все мы знаем. И в результате цветное население, которое все захватило, оказалось не способно с этим справиться. А в ЮАР Нельсон Мандела был довольно мудрый президент, он сказал: «Мы у белых должны учиться, чтобы быть хозяевами на нашей земле». Он все это соображал. А Мугаве этот самый — лидер Зимбабве, ничего не смог.
Молодой человек в спортивном костюме: — Извините-пожалуйста-а-можно-я-просто-ваш-поклонник-сфотографироваться-попросить?
Любимцев: — Да, конечно!
Молодой человек (выбрав фон с динозавром): — Можно мы туда станем? Быстро подбегают жена с ребенком, и Любимцев послушно фотографируется. Идем мимо копошащихся под брюхом глиняного диплодока пеликанов.
Липкович: — А вот пеликаны у нас... они же считаются моногамными птицами... много лет живут вместе, и вдруг в этом году пожилой самец выбрал себе молодую пеликаночку. Построил гнездо, усадил ее туда и производил все брачные демонстрации: приносил букеты, раскрывал крылья, кланялся и совершенно забыл свою старую пеликаншу. В результате опять яиц никто не отложил.
Любимцев: — Потому что он оказался способен только на внешние проявления.
Липкович: — Нет, они спаривались. Может, она еще слишком молода...
«Главный»: — Интересно, как на это брошенная жена отреагировала.
Маша: — Да, чем закончилась эта пеликанья история?
Липкович: — Да ничем. Просто брачный период прошел. Это же не люди!
Любимцев: — А вот и олень Давида.
«Главный»: — Так это Давида? А мы осенью когда были здесь, у него рога полностью были покрыты мелкой шерстью. Я еще подумала, что теперь-то могу сказать: «Вот ты какой, северный олень».
Любимцев: — Молодые рога покрыты мягкой шерстью, да, так называемые панты. Сейчас они уже достаточно твердые. Но это не осенью, а весной.
«Главный»: — А почему Давида?
Любимцев: — Потому что его в ХIХ веке открыл Арман Давид, путешественник и натуралист. В то время, когда в дикой природе их уже и не было.
Мирошникова: — Когда он был в природе, он назывался олень милу.
Любимцев: — Да, милу — «не похожий ни на одного из четырех».
«Главный»: — Как это «не похожий ни на одного из четырех»?
Любимцев: — Не похожий ни на оленя, ни на корову, ни на лошадь, ни на козу.
Мирошникова: — Это самый древний олень, у него все не так, как у других — шерсть завитушками, козетка на рогах вниз, копыта с «пальцами», чтобы по болотам ходить, хвост длинный. Он в Китае жил, но их же всех поели китайцы. Их же уже 300 лет нет. Этот прибыл по особому распоряжению. А до него были две самочки. Одна жила долго, до 24 лет. А вторую убили. В то время учились убивать велосипедной спицей. Спицей в горло. Несколько лет назад. Прямо днем.
«Главный»: — Господи, откуда такая жестокость!?
Любимцев: — Ну что вы. Нелюди.
Мирошникова: — Учились. Я знаю женщину, которую потом так же закололи спицей в сердце.
«Главный»: — Я слышала, ламу у вас недавно зарезали. Вроде как бомжи. На закуску.
Мирошникова: — На закуску, да. Детеныша. Над меланхолично жующим траву оленем Давида слышится: «...удивительный зверь, очень странный. В XIX веке эти олени уже были только парковыми животными, при дворце императора в Пекине. Арман Давид с риском для жизни проник в парк и потом их описал. Несколько оленят вывезли в Европу. А в Китае случилось восстание, дворец был разрушен, олени разбежались и все погибли. И нынешнее поголовье — это потомки тех пар, которые были украдены из дворца. На свободе нет ни одного — только в зоопарке...».
Липкович: — У меня к вам небольшая просьба — поздравление зоопарку на камеру и фотография с коллективом.
Любимцев: — С большим удовольствием. Пойдемте. (В камеру). Дорогие друзья, ростовчане, сотрудники ростовского зоопарка. Я вас всех поздравляю с замечательным юбилеем — с восьмым десятилетием зоопарка (говорит прочувствованную речь, делая мягкий акцент на финансовой помощи).
Мирошникова: — В Ростове 430 миллионеров и 10 миллиардеров, вот об этом надо было тоже упомянуть.
Любимцев: — Ну-у, дело в том, что сразу поинтересуются, откуда у меня такие сведения.
Незнакомый мужчина (решительно): — Добрый день.
Любимцев: — Здравствуйте.
Мужчина: — Извините, пожалуйста, можно вас на минутку? Оксан, подойди сюда (подходит Оксана с годовалым карапузом, высовывающим язык). Сынок, поздоровайся с дядей. Всегда смотрю ваши программы — очень интересные, исторические, всякие. Можно сфотографироваться? Благодарю. Вдоль перил, мимикрируя под беззаботные пары, прокрадываются новые поклонники.
Застенчивая женщина (шепчет): — Ой, я стесняюсь. Нет, я не пойду. Пошлите отсюда.
Подруга Застенчивой (стоя на почтительном расстоянии): — Ой, я его так люблю. Интересно рассказывает. Такой голос... Я всегда засыпаю.
«Главный»: — А что вы нашли интересным в Ростове, что снимали?
Любимцев: — Снимали памятник Елизавете, крепость, от которой, естественно, ничего не осталось, Богатый колодезь, будем снимать таможню, место, где она была, Темерник. Снимали рынок, будем снимать собор, конечно, театр, снимать сюжеты, связанные с Изабеллой Юрьевой, что еще?
Доброжелатель сбоку: — Надо обязательно снять город в лучах заходящего солнца! Вот сейчас надо ехать.
Любимцев: — А собор?
Доброжелатель: — А собор успеете.
«Главный»: — Вы вроде бы в 44 странах были? Где, по вашему мнению, стоит побывать любопытствующему путешественнику?
Любимцев: — Знаете, это совет довольно сволочной. Если я человеку, не имеющему материальных возможностей, посоветую съездить в Кению, к примеру. Как говорится, съездить-то он съездит, но кто ему даст? Если же говорить о том, где интересно побывать — много где, но природа, животные интереснее всего в Африке. Там они как на выставке, саванна очень благоприятное место наблюдений. Я был в национальных парках Индии, это несопоставимо труднее для восприятия — там же лес. Мы искали тигров, но...
«Главный»: — ...они прятались.
Любимцев: — Да. Мы так их и не видели. Остались несолоно хлебавши.
«Главный»: — А что касается таких трюизмов, как лев — царь природы, а человек — венец ее?
Любимцев (презрительно): — Человек — не венец. Человек — часть природы. Это важно осознавать. Потому что ощущая себя венцом, человек наломал таких дров... не снилось никаким пришельцам и динозаврам. Не знаю я... это очень трудный вопрос. Человеку дан разум в отличие от животных. Разум, абстрактное мышление, вера в бога. Многое, чего нет у животных. Это разные миры. Ну как-то мы с вами заехали вообще...
«Главный»: — А вы дарвинист или теист?
Любимцев: — Я не атеист. Но и Дарвин не был атеистом. Дарвин, более того, говорит, что «моя теория только подтверждает мудрость творца, который дал импульс к развитию». Это же слова Дарвина.
«Главный»: — Значит, вы согласны с его теорией?
Любимцев: — Конечно, но она нисколько не отвергает веру в бога, в высший разум. Эволюция в воле творца, она в его руках. Одно другого не исключает. Мимо клетки с медведем движемся к выходу.
«Главный»: — Давайте от темы животных уйдем. Я знаю, вы недавно играли Фамусова.
Любимцев: — Да, в прошлом сезоне.
«Главный»: — Скажите, Фамусов с его выгодной женитьбой, вниманием к мненью света — сегодняшний герой или это век минувший?
Любимцев: — Я думаю, он вечный персонаж! Павел Афанасьевич. Современная фигура. Сегодня не так просто понять, что такое барин, но что такое крупный чиновник... а он ведь управляющий в казенном месте, директор архива. И вот это мышление его, очень консервативное, но при этом основательное, неглупое, оно есть сегодня. Вообще «Горе от ума» звучит так, будто написано сейчас. Там, например... «Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты, защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, великолепные соорудя палаты, где разливаются в пирах и мотовстве, и где не воскресят клиенты-иностранцы прошедшего житья подлейшие черты?! Да и кому в Москве не зажимали рты обеды, ужины и танцы!».
«Главный»: — Но это Чацкий.
Любимцев: — Да, это Чацкий, но это абсолютно сегодняшнее, не нуждается в осовременивании. И Репетилов с его либеральной болтовней очень напоминает демократов. Кстати, спектакль этот поставил Михаил Борисов, которого вся страна знает как ведущего «Русского лото», там он зарабатывает на жизнь. А вообще, он очень хороший режиссер и профессор щукинского института.
«Главный»: — Вы в одном интервью довольно резко высказались о состоянии нынешней режиссуры. В том числе задели нашего земляка Кирилла Серебренникова, которого иначе как «надеждой театра» не зовут. Это интересная точка зрения, потому что даже Марк Захаров, он мнется, но говорит в защиту всех экспериментов Кирилла. А мне и нравится, ведь академизм — это скучно, но иногда напоминает театр, описанный Ильфом и Петровым, где Подколесин ходит по проволоке и жонглирует сковородой.
Любимцев: — Академизм — это не скучно. Нет ничего интереснее, чем живая жизнь живого человека. И нет ничего труднее для воспроизведения на сцене. (Заводясь). Скучно это тем, кто не умеет заниматься режиссурой. Лезет в нее безосновательно. Который успех свой строит только на эпатаже. Вот им это скучно. Но их потуги не менее скучны. Потому что эпатаж этот надоедает за считанные секунды. Там не за чем следить. Там нечем интересоваться. Там нет ни жизненной позиции, ни культуры, ни профессионализма. Ни-че-го! Только эпатаж. Можно, конечно, снять штаны и показать публике свою пятую точку, может быть, даже это вызовет какой-то интерес, но надолго ли!?
«Главный» (подливая масла в огонь): — Можно сказать что-нибудь голосом Путина — как Чурсин в монологе Буланова, в «Лесе».
Любимцев: — Ну тоже бред! Ну что это!? Не о чем тут говорить. Хорошее искусство — это живая жизнь. Если нет ее — ерунда это все. И режиссер — это не автор, а исполнитель, и если он этого не понимает, тогда он не режиссер.
«Главный»: — Так в чем причина вашего раздражения? Вы против эпатажа?
Любимцев: — Причина моего раздражения в том, что эти проходимцы захватили власть в театре. Если бы они оставались в подполье, где им самое место, они бы не вызывали моего раздражения — всегда существуют те или иные эксперименты, но они так и остаются андеграундом. А то, что представители академических театров мямлят, что они не понимают нового языка и надо учиться его понимать... А че их понимать-та?! Вместо того чтобы просто и определенно сказать: «Пошли вон, дураки», как Агафья Тихоновна у Гоголя. Понимаете? Тут можно поразному относиться к тому, как живет Малый театр, но вот этих экспериментаторов они на порог не пускают, и слава богу.
«Главный»: — Что вы говорите своим студентам на вводной лекции (Любимцев — преподаватель кафедры актерского мастерства института им. Щукина. — «Главный»)?
Любимцев: — Ну-у, у нас же практические занятия. Вообще, их положение сложнее. Потому что я-то останусь в институте, а им надо выходить и работать с вашим великим земляком. Почитая это за счастье.
«Главный»: — Может, к тому моменту появится другой великий.
Любимцев: — Ой (вздыхает), боюсь, что все исчезнет. Музей зоопарка.
Любимцев: — А-а, вот это музей какой... И он открыт независимо от зоопарка?
Мирошникова: — Как независимо? Кто хочет, тот заходит сюда.
Любимцев: — Ага, вот Кегель и вот эта первая афишка... (читает): «взимается плата с детей от пяти и более лет».
Мирошникова: — Кегеля же в 38-м году привлек НКВД за то, что погибли сразу три животных: слон умер — раковое заболевание, а кто тогда разбирался, раковое или нет. Морской лев умер. Вот за это его как вредителя от зоопарка отстранили. Ему было очень плохо, а в 40-м году его выслали в Сибирь, вместе с немцами. И он умер на станции Юрга в первую же зиму.
Любимцев: — А девушка на этой фотографии?..
Мирошникова: — Это девочка Ася, ей тут 9 лет, она была юннатом кружка и уже полной хозяйкой на школьном дворе. И когда 19 лет ей исполнилось, а в это время Владимира Вильгельмовича убрали из зоопарка, она попросила у мамы разрешения выйти за него замуж, чтобы спасти ему жизнь. А это первый аппарат — диапроектор.
Любимцев: — Да, я видел, в московском зоопарке был такой, слайды крутили.
Мирошникова: — Мне какие-то ученые говорили, что это даггероскоп, просили у меня в музей кинематографии, я не отдала. Потому что эти девочки, они ходили с ним на Сельмаш, читали лекции, получали полтора рубля и на эти деньги кормили всю живность на школьном дворе. Четыре года кормили за свой счет.
«Главный»: — А вот и вы, Павел Евгеньевич (фотография в окружении коллектива). Только моложе на 4 года.
Любимцев: — Да-а-а, а вот и я. Я не сильно изменился за эти годы, скажу вам честно. Ну, давайте договорим.
«Главный»: — У меня последний вопрос: как вы относитесь к идее вегетарианства?
Любимцев: — Очень хорошо, но я этой идее не соответствую.
«Главный»: — То есть все-таки едите братьев наших меньших?
Любимцев: — Да. Все-таки ем.
Перейти в архив