Впадает ли железный поток в «Тихий Дон»?

Главная тайна жизни Серафимовича связана с младшим собратом по перу — Михаилом Шолоховым. Народная молва связала их родственными узами, а филологи усмотрели в отмеченной Нобелевской премией эпопее «Тихий Дон» творческий почерк Александра Серафимовича.
Текст:
Ирина Родина
Фото:
Елена Костырина, Юлия Лукьянченко
Источник:
«Кто Главный.» № 44
03/06/2020 13:07:00
0

Русский советский писатель, чьим именем названа в Ростове бывшая Книжная улица, известен читателям прежде всего по своей главной повести — «Железный поток». Многочисленные рассказы, очерки, фельетоны и даже некогда знаменитый «Город в степи» — роман «в бальзаковском духе» — остались по преимуществу достоянием историков литературы.

Бородавка над правой скулой.
Донской казак с фамилией Серафимович — это не нонсенс, а добровольно избранный литературный псевдоним, выросший из природного отчества. На самом деле звали писателя Александром Серафимовичем Поповым. Но для детей эпохи, проникнутой антирелигиозным пафосом, «Попов» звучал слишком по-церковному, чересчур смиренно. Прежде чем Попов стал Серафимовичем, надо было прожить целых 26 лет и переместиться с благословенного Юга в суровые архангельские края. Начиналось же все в станице Нижне-Курмоярской Области Войска Донского, где 19 января 1863 года в семье есаула и военного казначея Серафима Попова родился сын Саша.

Следуя за находящимся на государевой службе отцом, семейство 10 лет провело в Польше, а после вернулось на Дон и осело в станице Усть-Медведицкой.

Среди сверстников маленький Саша выглядел увальнем и слыл страстным книгочеем. Уже в пятом классе гимназии он запоем читал Пушкина, Лермонтова, Тургенева и с особым чувством — Льва Толстого.

Неожиданная смерть отца вынудила мальчика рано заняться репетиторством, чтобы хоть немного помочь овдовевшей матери бороться с нуждой.

«Закачался бог. За ним рухнул царь, и черная ненависть к строю стала переполнять душу», — с гордостью подводил итоги своего гимназического бытия Серафимович.

В некотором смысле следующий этап его жизни был запрограммирован: в 1883 году Александр Попов поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, а властителем его дум стал создатель «Террористической фракции» партии «Народная воля» студент-естественник Александр Ульянов.

Когда в мае 1887 года террористы были повешены в Шлиссельбургской крепости, студент-физик Александр Попов написал прокламацию, в которой пытался объяснить единомышленникам причину провала и звал не складывать оружие.

Гуманная царская власть отправила паренька с «незаконченным высшим» отбывать административную ссылку в Мезень Архангельской губернии. На пять лет.

В 1890-м Департамент полиции составил краткую характеристику ссыльного Александра Серафимовича Попова, пользуясь собственными нехитрыми «художественными средствами»: «Сын умершего есаула, вероисповедания православного...

Холост, знает столярное и слесарное ремесло. Роста 2 аршина 6 вершков, телосложения среднего, волосы на голове, усах и бороде темно-русые, лоб высокий, глаза темно-карие, нос широкий, подбородок круглый, лицо чистое. Особые приметы: бородавка над правой скуловой костью».

От «Капитала» к «На льдине».
Параллельно со столярным и слесарным ремеслами Александр начал постигать недавно залетевший из Европы марксизм. Новая премудрость притягивала, но давалась с большим трудом.

Позже Серафимович признается, что ему приходилось просиживать несколько часов, чтобы как следует осилить десять строчек из «Капитала».

Он впервые попробовал писать сам — тоже по десять строк в сутки, с бесконечным количеством поправок. Такой туговатый, замедленный и при этом веский стиль окажется его фирменным знаком. В 1889 году дебютный рассказ «На льдине», подписанный именем новорожденного писателя Серафимовича, был опубликован в «Русских ведомостях» и приветственно встречен мэтрами — Владимиром Короленко и Глебом Успенским. Нехитрая история о том, как бедного рыбака уносит в открытое море на отколовшейся ледяной глыбе, потому что он предпочитает умереть, но не бросить кровью и потом добытый улов, была передана без всяких сантиментов, с холодящей душу скупостью и пронзительностью красок.

...По причине слабого здоровья срок архангельской ссылки Серафимовичу скостили и уже в 90-м отправили на родину — под гласный надзор полиции. Архангельские наблюдатели строчили письма донским «коллегам», снабжая их ценными рекомендациями:

«Согласно постановлению особого совещания 11 января 1890 г. Александру Серафимову Попову разрешено было переехать на родину в Область Войска Донского с оставлением его под надзором полиции по 11 июня 1892 г. Вследствие сего 26 июня 1890 г. он прибыл из Пинеги в ст. Усть-Медведицкую.

Имеет мать, вдову есаула, Раису Александровну, проживающую в станице и владеющую там домом. Обыскать, арестовать и препроводить в распоряжение начальника Донского областного жандармского управления, уведомив о сем Департамент полиции».
Оказавшись на свободе, Серафимович осмотрелся и принялся за старое. Литература и революция превратились в основное содержание его жизни.

Водить за нос полицию он научился на славу. В апреле 1892 года ротмистр Яковлев, сочиняя донесение начальнику Донского жандармского управления, остается в приятном заблуждении относительно непорочности своего «объекта»:

«...При обыске у Александра Серафимова Попова не было обнаружено социально-революционных изданий подпольной типографии или каких-либо взрывчатых веществ, а также каких-либо признаков, по которым бы можно было вывести заключение, что производившиеся им на чердаке работы имели характер преступной в политическом отношении деятельности».

Жандармы обнаружили: III том сочинений Добролюбова, несколько тетрадей собственноручных сочинений Александра Серафимова Попова и переписку с писателями Глебом Успенским и Владимиром Короленко.

Ротмистр Яковлев делает вывод: «Причем, не будь Попов политически пострадавший человек, его произведения вряд ли были бы печатаемы, настолько они, по идеям и своему содержанию, безынтересны».

У жандармов Серафимович действительно не пользовался никаким успехом, и они искренне считали его претенциозной бездарью.

 

С чеховской силой.

В 1890-х Александр Серафимович тренирует свое перо, занимаясь журналистской поденщиной в новочеркасской газете «Донская речь» и в либеральном «Приазовском крае». Темы его корреспонденций и фельетонов вызывающе злободневны, заголовки — почти агрессивны: «О том, как в мутной воде рыбу ловить», «Гангрена», «Сумерки», «О чем думают ростовские обыватели, когда им не спится».

Журналист пишет по принципу «что вижу, то пою» — о произволе полиции в обращении с городской беднотой, о судебных издевательствах над мужиком, об эксплуатации портовых грузчиков подрядчиками, о хищниках-хлеботорговцах, о беспризорных детях... И делает выводы: «В Мариуполе становится страшно жить». Или: «Ростов — город чистых буржуа. Здесь все покупается: любовь, дружба, знакомства, человеческие отношения».

Тем не менее, Серафимович замечен ценителями российской словесности — он даже попадает в Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, самую крупную, престижную и универсальную дореволюционную энциклопедию.

«С. — бытописатель трудящихся масс по преимуществу; сфера его наблюдений — в значительной степени этнографическая, — пишет Брокгауз. — В общем, рассказы С., при всей своей внешней эскизности, разработаны вдумчиво и серьезно».

За один из таких рассказов, а именно — «Каплю», опубликованную в 1898 году в «Донской речи» с подзаголовком «Сказочка для детей», издание было прикрыто, а сам автор лишился работы.

Серафимовичу, недавно женившемуся на коренной донской казачке, выпускнице женской гимназии, полиглотке и обладательнице прекрасного голоса Ксении Петровой, оказалось совершенно не ко времени лишаться статуса кормильца и главы семейства.
Безработному очень пригодились симпатии Короленко.

Съездив на пару дней в Петербург, Александр Серафимович заручился обещанием патриарха русской литературы издать сборник рассказов «донского самородка» с прочувствованным предисловием. Обещание было исполнено: книга вышла в 1901 году.

Несколько рассказов Серафимовича увидели свет в короленковском журнале «Русское богатство».

Блестящие отзывы Успенского и Короленко помогли Серафимовичу уже в 1902 году перебраться в Москву и войти в близкий Горькому круг — литературно-художественное общество «Среда».


По милому обычаю все участники общества носили прозвища. Серафимовичу досталось «Кудрино» — за ясно обозначившуюся лысину. Второй шуточной кличкой стал «Лысогор».

Насколько неуверенно поначалу чувствовал себя донской писатель среди литературных «монстров», свидетельствует рассказ Серафимовича о его первой встрече с Горьким. «...В длинной столовой за громадным столом сидело человек восемьдесят, все знаменитости, и никому из них не было дела до меня, никто не повернул головы. В отдаленном конце стола поднялся широкоплечий, высокий, с длинными откинутыми назад волосами, с открытым, смело глядящим лицом. Раздвигая стулья и людей, он подошел ко мне, взял за руку, сжал так, что у меня пальцы склеились, со славной улыбкой тряхнул и коротко: Горький...

Это первое впечатление от Горького потянулось через жизнь». С 1903 года Алексей Максимович привлек Серафимовича к сотрудничеству в своем издательстве «Знание». Чуть-чуть снисходительно, со скидкой на провинциальность и «плебейские темы», интеллигентская Москва приняла даровитого «степняка».

Его фельетоны «на злобу дня» вполне могли бы быть опубликованы и сегодня: хоть в донской прессе, хоть в столичной. Времена похожи.

Лев Толстой поставил на полях повести «Пески» «5 с плюсом» и добавил, что в повести есть «чеховская сила».

К 1912 году Александр Серафимович заканчивает свой главный дореволюционный роман «Город в степи». О «капитализме по-русски». О превращении бывшего трактирщика, ростовщика, бандита и сутенера Захарки Короедова в почтенного гражданина города, отца-благодетеля, крупного капиталиста-«цивилизатора».

 

Второй после Горького.

Во время первой мировой войны Александр Серафимович пишет с театра военных действий фронтовые корреспонденции для «Русских ведомостей».

Война в его заметках — колоссальное народное бедствие, развязанная империалистами бойня.

Писатель безоглядно принимает и февральскую революцию, и октябрьский переворот. С первого дня Октября Серафимович начинает открыто сотрудничать с большевиками, чего не прощают ему высокоталантливые друзья-писатели из общества «Среда», отказывая в членстве.

Сам Серафимович весьма картинно поведал об инциденте, произошедшем вскоре после его назначения заведующим художественным отделом «Известий» Моссовета:

«Вдруг встает один художник и говорит: «Господа, прежде чем приступить и так далее, должен сделать заявление: среди нас находится лицо, которому не место здесь. Это лицо сотрудничает в газете Московского Совдепа. Я вынужден предложить этому лицу оставить собрание... и так далее». Юлий Бунин, помню, тогда председательствовал. Потом встает один из молодых писателей. «Я, говорит, горячо присоединяюсь к предложению. Что у нас может быть общего с большевиками, этими узурпаторами, не признающими свободы печати». Тут я подумал: «Пожалуй, выгонят, сукины дети!» Я и говорю: «Что же? Все присоединяются?» Все как в рот воды набрали. Я нервничал, конечно. Повернулся к выходу. Один писатель, тот, что говорил об «узурпаторах», протянул ноги. Я споткнулся, чуть не упал. После там, говорят, были восторги такие, что трудно описать. «Русские ведомости», захлебываясь, писали об этом».

Чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений на счет политических симпатий писателя, в 1918 году Серафимович вступил в ВКП(б) и, как не без оснований шептали злопыхатели, стал агентом ЧК.

Карьера «советского писателя» набирала обороты. Кроме «Известий», он «служил революции» в «Правде», Наркомпросе, на посту редактора журнала «Октябрь» и в правлении РАППа.

В 1924 году Серафимович написал «идейную» повесть «Железный поток», превратившуюся в его визитную карточку. Повесть — об отступлении Таманской дивизии с Кубани, охваченной контрреволюционным восстанием.

Прототип главного героя комиссара Кожуха — комкор Ковтюх — назвал книгу Серафимовича «настоящей правдой без прикрас». Позже, в конце 30-х, героического комкора арестуют, подвергнут пыткам, но он так и умрет, не подписав обвинений.

Можно предположить, что в 1934 году, после образования Союза советских писателей, Серафимовичу выдали бы членский билет № 2. Второй после Горького. Так, наверное, и было бы. Если бы на горизонте не появился Шолохов.

 

«Старик Державин» благословляет «орелика».

В советском литературоведении принято было рисовать следующую картину: в 1925 году маститый автор (Серафимович), достигший чинов и регалий «на службе у революции», знакомится с молодым безвестным писателем из донской станицы, цепким оком разглядывает в парнишке необычайный талант и благословляет на славный литературный путь. Вроде как еще в «Донских рассказах» Михаила Шолохова Александр Серафимович сумел прозреть будущий «Тихий Дон».

«Молодой орелик, желтоклювый, а крылья распахнул!» Гораздо более высокопарно Серафимович представил гостям «орелика» на приеме зарубежных писателей в 1927 году:

— Друзья мои! Перед вами — молодой писатель Земли Русской. Он моложе меня более чем на 40 лет, но я должен признаться, во сто раз талантливее меня. Имя его еще многим не известно, но через год его узнает весь Советский Союз, а через два-три года — и весь мир.

У нас сейчас нет ни повода, ни резона разбираться в достоверности различных гипотез относительно написания «Тихого Дона» и проверять на прочность ту или иную систему аргументации. Проследим только, какая роль отводится в этих системах Серафимовичу.

Официальные шолоховеды уверяют: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил».

Есть и другие мнения.

Выводы ростовского историка Андрея Венкова, сделанные им в исследовании 2000 года «Тихого Дона»: источниковая база и проблема авторства, в сжатом виде они сводятся к тому, что исходно существовал некий литературный архив, «редакторский портфель». Он состоял из литературных, газетно-журнальных и мемуарных работ разных авторов. На основе этого архива уже в советские годы Шолоховым были написаны, а Серафимовичем отредактированы, исправлены и дополнены тексты, составившие известный нам на сегодняшний день роман «Тихий Дон».

«Мы ни в коей мере не отрицаем авторство Михаила Александровича Шолохова, — заявляет историк. — Им бесспорно написано более четвертой части всего текста, в основном в частях 7—8 романа и огромные монологи в предыдущих частях. Кроме того, ему принадлежит правка некоторых глав первоначального варианта, «костяка». Но основная правка первых частей романа, в том числе и любовного сюжета, — дело рук Александра Серафимовича. Ему же, видимо, принадлежат главы с Бунчуком и Анной.

Батальные сцены, сцены из офицерской жизни — обработанный материал донских литераторов Пузанова, Попова, Старикова, Мельникова. В тексте есть заимствования у Крюкова, Кумова, Краснова — авторов «Донской волны». Язык диалогов первых частей романа, детали любовного сюжета, даже имена второстепенных героев — это все от Ивана Филиппова».

Писательница Людмила Вайнер из Чикаго видит в Серафимовиче «мощную интеллектуальную силу», которая спланировала и направила работу Шолохова над рукописью неизвестного автора, доставшейся ему по какому-то случаю. Шолохов показал рукопись Серафимовичу, и тот сразу понял, что перед ним великая книга, которую надо издать.

В 1928 году первые части «Тихого Дона» были явлены миру в журнале «Октябрь», редактором которого был в это время Александр Серафимович.

 

Отец родной.

Скандальная гипотеза была выдана на-гора сотрудником Государственного Эрмитажа Михаилом Аникиным. Подключив группу специалистов по математической лингвистике под руководством профессора филфака СпбГУ Михаила Марусенко, Аникин сравнил построение фразы у Серафимовича и Шолохова и сделал сенсационное открытие: оно полностью совпадает! Как и все остальные крупные произведения, приписываемые Шолохову.

— Такой обман был нужен русcкой литературе, — уверял Аникин еще в 2007 году. — Потому что иначе эти произведения не могли появиться в печати. Это был договор двух авторов — вроде как профессор отдает в аренду первокурснику свою докторскую диссертацию.

По довольно спорной версии сотрудника Эрмитажа, Александр Серафимович не был вполне честен в своей любви к молодой Советской Республике, а посредством бурной пролетарской деятельности только маскировался. В глазах новых вождей он был безнадежно дискредитирован слишком долгой жизнью при «проклятом царском режиме».

— Серафимович не переставал создавать шедевры и при советской власти, но понимал всю опасность публикации их под своим именем, — развивает свою сенсационную теорию Михаил Аникин. — Его бы тут же сослали на Соловки за один только «Тихий Дон», в котором он блестяще показал страдания обычного человека от большевиков. Нужен был автор с безупречной по советским меркам репутацией. Именно таким автором стал Шолохов.

Слухи о плагиате поползли по обеим столицам уже в 1928 году, сразу после публикации двух первых частей в «Октябре». Да и в Вешках, на родине великого романиста, никто не верил, что книга написана им.

Созданная по инициативе Марии Ульяновой комиссия РАППа, в которую, разумеется, входил сам Серафимович, в 1929 году исследовала рукопись, быстренько признала его авторство и в газете «Правда» разразилась угрозами в адрес «завистников» талантливого юноши.

Подтверждением версии Аникина является и тот факт, что после смерти Серафимовича в 1949 году Шолохов воистину осиротел и уже не смог создать ничего художественного. Ведь, по версии Аникина, даже «Судьба человека» была написана его «крестным отцом» в конце 40-х годов и только перекопирована Михаилом Александровичем в 1955-м.

Впрочем, Михаил Аникин идет еще дальше и записывает Серафимовича не только в крестные, но и в биологические отцы Шолохова! Доказательств — два. Первое — якобы бросающееся в глаза сходство портретов.

По правде говоря, кроме усов идентичной формы, какое-либо другое подобие двух очевидно разных физиономий не улавливается.

Второе — биографический факт. Известно, что во время Великой Отечественной Шолохов внезапно сорвался с места и за тысячи верст помчался на Орловский фронт, чтобы вызволить полуслепого и больного Александра Серафимовича, решившего в свои 80 с копейками снова поработать военным корреспондентом. И потом до конца жизни старший писатель пользовался безграничным гостеприимством младшего. Что ж, если Аникину хочется отнести это на счет сыновних чувств одного писателя-коммуниста к другому, кто вправе ему помешать?

 

Как дела — голова еще цела?

Долгую, трудную и наполненную неразгаданными тайнами жизнь прожил Александр Серафимович. Он даже родился и умер в один день — 19 января, правда, с разницей в 86 лет. Его именем был назван город — бывшая станица Усть-Медведицкая, причем еще в 1933 году, когда писатель пребывал в полном здравии.

Три года спустя рабочие судостроительного завода «Красный Дон» подарили ему персональную яхту из красного дерева, пионеры забрасывали его цветами, молодые литераторы становились в очередь за «уроками мастерства».

Возможно, биография Александра Серафимовича еще ждет своего вдумчивого исследователя, который расставит, наконец, все точки над «i».

Что касается жизни после смерти, то она нередко превращается в трагифарс. Нечто подобное произошло и с бронзовым бюстом Серафимовича, который с 1981 года стал символом Волгограда, будучи водружен на специальный постамент перед входом в Волгоградский педуниверситет.

По нерушимой студенческой традиции каждая получившая дипломы группа должна окроплять голову классика шампанским, сопровождая сие действо ударом бутылкой по той же самой голове. Многие участники обряда потом признавались, что им было жаль Серафимовича, но отступить от общего правила они не могли.

Не случайно спустя два с лишним десятка лет пустотелый памятник культуры регионального значения обрел жалкий вид: у головы проломился нос, смялись обе скулы, продавился лоб. Когда одной прекрасной ночью изуродованная вандалами голова исчезла, а на месте преступления осталась только кирпичная кладка со зловещей надписью мелом: «Здесь был я!» — по городу поползли нехорошие слухи.

Ларчик просто открывался. Оказывается, руководство вуза решило отреставрировать памятник, а городские власти выделили на это 150 тысяч рублей.

Возможно, это просто совпадение, но этот прекрасный эстетический импульс родился у начальства как раз накануне визита Дмитрия Медведева, тогда еще первого вице-премьера России. Обновленный и похорошевший Серафимович вернулся на свое место вовремя. И снова взирает на племя младое, незнакомое со своего высокого постамента. А мимо течет — нет, не железный — просто людской поток.

Читайте также:


Текст:
Ирина Родина
Фото:
Елена Костырина, Юлия Лукьянченко
Источник:
«Кто Главный.» № 44
03/06/2020 13:07:00
0
Перейти в архив