Споры об авторстве «Тихого Дона» оказали Федору Крюкову дурную услугу. С одной стороны, его имя стало известно самым широким массам. С другой стороны, для большинства он так и остался либо «белым офицером, рукописи которого попали к Шолохову», либо самозванцем, претендующим на роль автора «Тихого Дона». Между тем, судьба и творчество Федора Дмитриевича заслуживают внимательного рассмотрения вне связи с известным романом и его удостоенным Нобелевской премии автором.
«В России, да и по всему миру, про казаков всегда рассказывали небылицы. Где-то в Германии при каких-то раскопках был найден череп странного существа: не то обезьяна, не то человек. Ученые заинтересовались и стали доискиваться, строились разные теории и предположения. Одни говорили, что это череп существа переходного периода от обезьяны к человеку, существа жестокого и кровожадного; другие, споря с ними, полагали, что это череп человеческий, но принадлежащий патологическому субъекту. Из этих последних один ученый обратил внимание на то, что череп найден в местности, по которой лежал путь русских войск, гнавшихся за Наполеоном, и вот он, совершенно серьезно, в строгом научном труде высказал предположение, что череп принадлежит казаку, «представителю этой странной нации, населяющей юг России».
Это строки из газеты «Донская волна» (1918 год, № 23). Номер посвящен 25-летию творческой деятельности писателя Федора Крюкова. Редактор газеты Н.А. Казмин пишет: «До Крюкова мы могли извинить русского интеллигента за его заблуждения на счет казаков. Теперь мы вправе ему не прощать. Ибо теперь в ответ на всякие россказни мы можем сказать:
— Ты — невежда. Ты так говоришь потому, что не знаешь русской литературы. Есть большой русский писатель, почитай его, тогда ты поймешь, кто такие казаки, и ты поймешь также, почему мы, казаки, гордимся нашим Крюковым».
Федор Крюков родился 14 февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа области Войска Донского. Отец — станичный атаман, мать — донская дворянка. Всего в семье — трое детей, наш герой — самый старший. В 1880 Федор поступил в Усть-Медведицкую гимназию. Его соучениками были: будущий классик советской литературы Александр Серафимович Попов, выпуск 1883 года; будущий командир 2-й Конной армии Филипп Миронов (1872–1921) и Петр Громославский (1870–1939), будущий атаман станицы Букановской и тесть Михаила Шолохова. Любопытная компания.
Гимназию Федор Крюков окончил с серебряной медалью и поступил в Петербургский историко-филологический институт. По окончании института Крюков подал прошение министру Народного просвещения: «прошу освободить от обязанностей службы по министерству, так как имею намерение поступить в духовное звание». Это 1892 год. Однако 29 сентября 1893 года Крюкова Федора Дмитриевича назначили исполняющим должность воспитателя пансиона Орловской гимназии. Сам ли так решил молодой человек или его прошение не было удовлетворено, неизвестно.
В октябре 1893 года в журнале «Русское богатство» (редактор Владимир Галактионович Короленко, автор всем известных «Детей подземелья») появился рассказ «Казачка», написал его Федор Крюков. Молодую казачку станичники подозревают в измене мужу и мажут дегтем ворота ее дома. Красавица действительно изменила мужу — отомстила за неверность. Казачка вешается, всем ее жалко: «Чего она и думала? Мужа боялась? Да он, глядишь, не зверь… Ну, где побил бы, а где бы и пожалел... Жизнь не радость, да и в смерти нет находки». В общем, такая общечеловеческая история о женской несвободе в жестоком мужском мире. В 1896 году Крюков послал в «Русское богатство» рассказ «Двасоседа». Короленко ответил: «Написан он (рассказ) вполне литературно, правдиво, порой с проблесками юмора. К сожалению, однако, при полном отсутствии действия этих проблесков недостаточно, чтобы поддержать интерес к несколько растянутому описанию слишком безразличных и мелких событий... быть может, Вы попытаетесь его пристроить в другом журнале…» С одной стороны, вроде плохо, что рассказ отвергли (а за рассказы тогда платили неплохие деньги), но, с другой стороны, сам Короленко заметил молодого автора, письмо заканчивалось фразой: «С совершенным уважением желающий Вам успеха. Вл. Короленко».
В 1898 году в «Русском богатстве» появился новый очерк Крюкова «На тихом Дону». «Всякий раз, как и теперь, когда я въезжал в свою родную станицу, — было ли это ночью, вечером или днем, — глубокая, точно притаившаяся, ни о чем не помышляющая тишина ее властно и безапелляционно захватывала меня, окутывала каким-то снотворным облаком покоя, лени и бездействия, погружала в свою глубь, и я, даже не пробуя барахтаться и выбиваться наверх, топором шел на самое дно тихой жизни, точно в мягкую и вязкую тину, и только первое время осматривался с некоторым любопытством, удивлением и отчасти грустью». На самом дне тихой жизни Крюков находит любопытных обитателей: вот участники станичного сбора, которые никак не могут дойти из кабака до канцелярии. А вот священники, опасающиеся, что государство станет платить им жалование, и тогда они будут вынуждены отказаться от поборов с прихожан, а поборы заведомо превосходят предполагаемое жалование. Еще автор сетует: «В северной части Донской области, где не занимаются виноделием, натурального донского вина нельзя достать ни за какие деньги: все фальсифицированное, и притом же фальсификация
неискусная и грубая…
На Дону, на всей обширной территории, нет ни одного не только среднего сельскохозяйственного учебного заведения, но даже и низшего. Вполне естественно, что приемы выделки вина, не говоря уже о садовой культуре, самого первобытного свойства».
Короленко пишет, что заботливая рука цензуры обработала очерк Крюкова. «Священник Благовидов весь истреблен именно цензором... У нас теперь насчет священников можно выражать лишь опасения, что все они будут живыми взяты на небо…»
Пишет Крюков и о школе, в которой работает. Под псевдонимами, чтобы начальство не вычислило разоблачителя школьных порядков. Вот фрагмент его очерка «Картинки школьной жизни» (1904 год).
Педсовет рассматривает вопрос об изгнании из школы талантливого, но слишком дерзкого и независимого ученика:
« — Ведь способен шельмец!.. Но…Батюшка развел одними перстами и склонил голову к левому плечу, а взор пустил вправо.
— Эти разные казуистические вопросы его… Конечно, для потехи класса… Насчет Толстого, например. Да, как-же!.. Большой почитатель великаго таланта!
— У меня однажды на уроке заявил: «признавать собственность есть мещанство и пошлость», — мрачно сказал «историк».
— А-а, — с изумлением и деланным ужасом прошипел шепотом батюшка, высоко поднявъ брови и вытягивая шею.
— За такия слова, — говорю ему, — тебе перо следуетъ вставить!.. А он и ухом не
повел.
— Да, замысловатый мальчик! — почтительно приподнявшись, опять заметил
надзиратель Благоглаголев.
— Замысловатый? — переспросил директор с неопределенным выражением.
— С душком! С ба-а-льшим душком! Усы директора зашевелились от усилия сдержать улыбку.
— Не смею, — заговорил Благоглаголев, значительно шевеля бровями, — не смею навязывать своего, так сказать, внутреннего размышления, но... думаю, что он даже в Бога не верит. В церкви, например, когда стоит, то нет того человека, чтобы он, так сказать, не пронзил бы взглядом!.. С насмешкой с такой… с презрением!.. Просто, как говорится, насквозь пронзит взглядом!.. Пропаганду порядочную может развести в гимназии... Под-зе-мель-ный человек!..»
Крюков публикует «Картинки школьной жизни» в «Петербургской газете» под псевдонимом «А. Березинцев». Публикация вызывает скандал, разоблаченного Крюкова обвиняют в очернительстве, из Орловской гимназии его переводят в Нижегородское реальное училище.
В 1918 году новочеркасская газета «Донская волна», отмечая 25-летие творческой деятельности Крюкова, опубликовала статью «Неюбилейные строки». «Заслуги Федора Дмитриевича перед родной донской землей и русской литературой велики, и о них еще многое скажут… Строгому прокурору тоже нашлось бы что сказать уважаемому юбиляру. Дорогой писатель! В бочку заслуженного вами юбилейного меда разрешите влить мою
прокурорскую ложку дегтя.. Вы писатель милостью мудрого донского неба, вместо того чтобы дать за двадцать лет вашей деятельности только два томика своих рассказов, могли бы дать значительно больше. Вместо писательства, вы изволили гнуть спину над исправлением ученических тетрадок в орловских и прочих гимназиях... Вы, забыв свой дар бытописателя, шли в Государственную Думу депутатом от родного Дона и, вероятно, скажете в свое оправдание, что произнесли там прекрасную речь о казачестве и его нуждах. Дорогой Федор Дмитриевич, для речей есть, были и будут Родичевы,
Маклаковы и Милюковы, а в литературе Крюковых очень мало. Первая Дума - учреждение весьма почтенное, но для вас более удобная трибуна — страницы «Русского богатства».
Депутатом Крюков стал в 1906 году «В начале марта 1906 года я получил казенный пакет с печатью глазуновского станичного правления. Сообщалось, что глазуновский станичный сбор, во исполнение Высочайше утвержденного положения о выборах в Государственную Думу, выбрал меня выборщиком в окружное избирательное собрание по Усть-Медведицкому округу области Войска Донского», — пишет Крюков в статье «Выборы на Дону» (1916 год). Выборщики должны были выбрать депутатов от Донской области. Неожиданно в числе депутатов оказался и сам Крюков. Как известно, первая Дума вместо пяти лет просуществовала всего 72 дня. Императору не понравились ее требования: амнистия всех политзаключенных, отмена смертной казни, правительство в отставку… В разгар думских дебатов в Петербург прибыл подъесаул Филипп Миронов, тот самый, с которым Крюков познакомился в гимназии. Миронов привез Крюкову, так сказать, наказы избирателей Усть-Медведицкой станицы. Крюков пообещал «озвучить» наказы перед депутатами. 13 июня Федор Дмитриевич выступил в Таврическом дворце. Довольно любопытные, надо сказать, были наказы.
Например, казаки считали оскорбительным для себя участие в подавлении внутренних беспорядков. В Войске Донском, по их мнению, должно быть восстановлено самуправление, вся земля должна принадлежать казакам на общинном пользовании, земля, которую государство незаконно раздало офицерам, чиновникам и помещикам, должна быть выкуплена у них и возвращена казакам. Ну и, свобода всем политзаключенным! За отмену смертной казни!
Когда 9 июля депутаты пришли на очередное заседание, они обнаружили, что двери в Таврический дворец заперты, а рядом висит манифест о роспуске Думы. 180 (из 524-х) депутатов решили ехать в Финляндию, в Выборг, и там продолжить свою деятельность. Однако из Выборга депутатов попросили.
Перед тем как покинуть Финляндию, депутаты подписали воззвание к народу.
«Граждане! Стойте крепко за попранные права… Ни одного дня Россия не должна оставаться без народного представительства. У вас есть способ добиться этого...»
В воззвании предлагалось не платить налоги и не идти на военную службу. Крюков был среди подписавших. Как, например, и отец писателя Владимира Набокова. Так что вместо пяти лет Федор Дмитриевич пробыл в столице всего 72 дня. Вернувшись домой, в Глазуновскую, Крюков сразу же попал под гласный надзор полиции. Его даже попытались осудить за организацию несанкционированных митингов (народ интересовался, как там в столице, что с Думой), но не успели — всех подписантов Выборгского воззвания собрали в Петербурге — на скамье подсудимых. «Путчисты» были приговорены к трем месяцам заключения и лишены избирательных прав, в дальнейшем стать депутатами Государственной Думы они уже не могли. Достаточно мягкий приговор. Крюков готовил себя к многолетней каторге и ссылке в Сибирь — ему, помимо подписания воззвания, в вину вменялась и организация Народно-социалистической партии.
Следующий этап в жизни Крюкова вполне можно назвать «В гуще литературной жизни».
В 1907 году вышла в свет первая книга очерков и рассказов Крюкова — «Казацкие мотивы». Он познакомился с Горьким, который предложил сотрудничество в сборниках товарищества «Знание». Крюков предложение принял. В 1909 году Крюков становится пайщиком товарищества по изданию журнала «Русское богатство», с 1912 года Федор
Дмитриевич — редактор этого журнала по разделу беллетристики, там же в основном и публикуются его очерки и рассказы. Это не очень хорошо. «Русское богатство» — журнал скорее политический (народно-социалистический), и не очень популярный в эти годы среди широких читающих масс.
Тем не менее в ближайшем окружении Крюкова — Горький, Алексей Толстой, Бунин, Куприн, Серафимович, Андреев, Сологуб, Мережковский. Лучший друг — уже упомянутый Филипп Кузьмич Миронов. Вышедший в 1914 году в Московском издательстве писателей первый том «Рассказов» Крюкова привлекает внимание
критики. «Превосходно изданная, эта книга попадет, наконец, — надо надеяться, — в руки читателей. Можно быть уверенным, что она будет достойно оценена. Это будет началом давно заслуженного справедливого признания Крюкова среди русских читателей.
Увы, 1914 год — не лучшее время для чтения. С началом войны Крюков отправился на австрийский фронт — он военный корреспондент «Русских записок». В 1915 году Федор Дмитриевич уже на Кавказе — в составе 3-го лазарета Государственной
Думы. Для столичного литературного сборника «Щит» Крюков пишет статью о погибшей на фронте медицинской сестре Софье Ольшвангер, которая заразилась сыпным тифом и умерла, ухаживая за ранеными турецкими военнослужащими, попавшими в русский плен. «Чтобы принести жизнь свою в жертву родине в годину тяжких испытаний, Софье Ольшвангер пришлось пройти через ряд рогаток и препятствий, которыми так обилен тернистый путь сынов и дочерей ее племени. Еврейка. Общины, носящие Красный Крест, не зачисляют в свои кадры евреев. Только настойчивое ходатайство покойного кн. Варлама Геловани помогло Софье Ольшвангер, опытной земской фельдшерице, войти сестрой милосердия в комплект 3-го лазарета Государственной думы. Единственное, может быть, счастье, которым подарила ее родина, скупая на ласку и привет к ней, дочери обделенного правами народа! И за то она должна была принять чистую жертву бедной падчерицы своей — ее прекрасную жизнь: и маленький холмик каменистой земли среди величавых гор, за Мерденеком, — в Ольштинском направлении, — будет в ряду славных русских могил».
Вот что пишет в 1918 году новочеркасская газета «Донская волна» (автор заметки — С. Арефин).
«В соследний год Крюкову (вернувшемуся на Дон. — «Главный») пришлось, видимо, пережить очень много. Большевизм с его упрощенными схемами людских отношений, с его «экспроприацией экспроприаторов», переведенной на общепринятый доступный для масс язык формулой «грабь награбленное», внес сумятицу и в донские полки, а через них и в станицы, и Дон увидел у себя «советы», и советскую власть со всеми атрибутами последней. В частности, не избежали этого поветрия и Усть-Медведицкий округ и Глазуновская станица, в которой жил Ф.Д. Конечно, Ф.Д. попал в разряд «буржуев», был зачислен в контрреволюционеры, и ему пришлось скрываться и, в конце концов, быть арестованным красноармейцами своей же Глазуновской станицы, навербованными из иногородних, сидеть в глазуновской «холодной» и испытать прелести большевистского этапа… Как удалось ему выцарапаться невредимым из всей этой передряги, я не знаю. Но он потом принимает участие в организации восстания в округе против большевиков и, кажется, участвует в самом восстании. Он не любит рассказывать о своей деятельности, но один раз в разговоре со мною у него вырвалась
такая усмешка:
— Вот пришлось собою и генерала на белом коне изображать».
Спас Крюкова Филипп Кузьмич Миронов.Именно к нему, теперь уже красному командиру, из глазуновской «холодной» отправили измученного Федора Дмитриевича.
Миронов отпустил Крюкова, посоветовав держаться подальше от всей этой политики, а переключиться только на литературную деятельность. Увы, это было
уже невозможно. Большевики расстреляли младшего брата и глухонемую сестру
Крюкова, разграбили его дом. Крюков пишет: «Может быть, придет когда-нибудь время — беспристрастный, эпически спокойный повествователь с достаточной полнотой и последовательностью изобразит ту картину, которую сейчас в силах передать лишь сухой протокол, — картину крестных мук Дона Тихого, картину великой скорби, ужасов и унижения, смердящего торжества подлости и продажного предательства, общей испуганной немоты и общего порыва возмущения души народной, очищенной великим страданием. Может быть, волшебной силой художественного слова облекутся в плоть безмолвные обугленные руины хуторов и станиц, горестные братские могилы и одинокие холмики под новыми крестами, в траве
белеющие кости… Сейчас это сделать нет сил… Только протокол, один протокол,
сухой и бесстрастный… Беспристрастный протокол даст сухие цифры: скажет, что в Усть-Медведице, по подсчету самого трибунала 23-й дивизии, застрелено свыше трех тысяч контрреволюционеров. Протокол подведет итоги планомерного опыта тов. Троцкого в Урюпине: около девяти тысяч расстрелянных...»
Любопытно, что в очерках Крюкова появляется и Филипп Миронов. Для него Федор Дмитриевич не находит красок — ни светлых, ни черных. Просто бесстрастно констатирует: «Миронов встал, Миронов пошел, сказал, достал револьвер». Командира Второй конной армии Миронова расстреляют в феврале 1921 года по личному распоряжению Льва Троцкого, считавшего, что хороший казак — это мертвый казак.
В 1970-х сын донского казака Юрий Трифонов напишет роман «Старик», прототипом главного героя (точнее, одним из прототипов) стал Филипп Миронов…
25 сентября 1919 года главный редактор «Донских ведомостей» и Секретарь Войскового круга Федор Крюков был зачислен в Усть-Медведицкую дружину. А в конце декабря началась эвакуация, а точнее — бегство казаков в Новороссийск. Федор Дмитриевич прибился к группе табунщиков. Февраль на Кубани был холодным, и Крюков заболел тифом. 4 марта 1920 года он умер. Где он похоронен, известно лишь приблизительно — где-то у станицы Новокорсунской, у монастырской ограды. Короленко, редактор закрытого Лениным «Русского богатства», написал: «Очень жалею об этом человеке. Отменный был человек и даровитый писатель».
Донской историк Михаил Астапенко пишет, что в университетские годы Федор Крюков был влюблен в свою бывшую ученицу — орловскую гимназистку Зинаиду Румницкую, которая потом переехала в Петербург и жила недалеко от адмиралтейства. «Семейное предание, рассказанное мне М.А. Асеевой, говорит о письме Крюкова Румницкой, в котором он пишет: «Если родится дочь, назови ее Аксиньей, если сын — Григорием».
У Асеевых Крюков жил во время учебы в Петербурге. А. Асеев — земляк Крюкова, впоследствии крупный ученый металлург. Мария Акимовна — его дочь, она сохранила часть архивов Крюкова. Но Крюков так никогда и не женился. Но усыновил подброшенного кем-то ребенка. Мальчика он назвал Петром. Петр стал поэтом, публицистом и прозаиком. Петр Крюков погиб, участвуя во французском Сопротивлении… В 70-х Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской и шести Сталинских премий писатель Константин Симонов предлагал переиздать сочинения Крюкова (чтобы все увидели, что Федор Дмитриевич — рядовой литератор, не чета Шолохову, так он полагал). Но издавать Крюкова не стали, полагая, что самим фактом издания государство вступит в ненужную дискуссию об авторстве «Тихого Дона».
Впервые после смерти писателя его произведения были переизданы лишь в начале 90-х.
…Сегодня Усть-Медведицкая — это город Серафимович, названный в честь классика советской литературы. В википедийных списках выдающихся граждан, имеющих отношение к городу Серафимовичу, Крюкова почему-то нет. Правда, в честь 140-летия писателя в станице Глазуновской установили мемориальный камень, а в Волгограде назвали улицу…В Ростовской области ничего такого нет.
Перейти в архив