Большинство легенд не находят документального подтверждения — как автор марки Корольков в каталогах не значится, у президентских голов другой скульптор, да и американскую ассоциацию вряд ли доверили бы человеку, едва знающему английский язык. Но и без марок с головами Сергей Корольков вошел в историю. Как первый иллюстратор шолоховского «Тихого Дона», как автор двух горельефов на Ростовском театре имени Максима Горького.
Сын конезаводчика.
Есть люди легендарные и нелегендарные. Нелегендарные — это те, у кого биография ограничивается записями в трудовой книжке плюс несколько строк о себе в анкете при приеме на работу. Это не хорошо, не плохо. Так на роду им было написано.
А есть люди легендарные. Это граждане, которые на каком-то жизненном этапе совершили нечто из ряда вон выходящее. «Ну, раз они ТАКОЕ сделали, то могут еще и не ТО сотворить» — примерно так рассуждают люди, разбирая биографию легендарного человека. Корольков как раз из легендарных. Ничем иным не объяснить то количество «подвигов», которое людская молва приписывает нашему герою.
Как и у всякого легендарного человека, в биографиях Сергея Королькова, написанных разными авторами, очень много разночтений. Понятно, что до перестройки имя Королькова было под запретом — «предатель, уехал в США», но с середины восьмидесятых прошло уж, слава богу, более двадцати лет. К тому же в архивах ростовского КГБ имеется достаточно много документов, связанных с Корольковым, в том числе автобиография художника. Но все равно, авторы гадают, где родился наш герой, сражался ли отец Королькова с большевиками и отчего умер? В жизни человека-легенды должны быть загадки.
Однако кагебешная биография дает однозначные ответы на эти вопросы. Из нее мы можем узнать, что Сергей Григорьевич Корольков родился в 1905 году в хуторе Павлове Константиновской станицы Северо-Кавказского края.
«Мой отец в сословном отношении казак, — пишет Корольков, — владел конным заводом на 500–600 голов где-то вблизи Сальска. Ввиду того, что отец был болен раком, он в 1911 году был вынужден продать свой конный завод, так как из-за болезни не мог вести дело, и переехал для лечения на постоянное место жительства в г. Новочеркасск. Здесь он умер от рака в 1913 году... Я, моя мать — дочь казака Старочеркасской станицы, торговца-бакалейщика — Евдокия Степановна и мои две сестры: Таисия Григорьевна, 1897 года рождения, и Евдокия Григорьевна, 1899 года рождения, продолжали жить на средства, оставшиеся от продажи конного завода. На эти средства мы прожили примерно до 1919–1920 годов... Осенью 1915 года я был отдан в первый класс Новочеркасского реального училища, в котором проучился до 1918 года, и, закончив три класса, выбыл из него, потому что большая часть наших денег находилась в Московском банке и с момента октябрьского переворота (именно так «переворота». — С. М.) — погибла, в силу чего к этому времени наша семья в материальном отношении начала оказываться в стесненном положении».
Весной 1918 года разорившаяся в результате злополучного переворота семья Корольковых разделилась: Сергей уехал на хутор Водяной Елизаветовской станицы к своей тетке, сестре зажиточного казака, Марии Степановне Зарайченковой, на полевые работы. Мать осталась в Новочеркасске. Так выжить было легче.
Знакомый Сергея, житель Новочеркасска Борис Иванович Попов, вспоминает:
— В подворье Сербиновых на улице Архангельской № 7 появились братья Корольковы. Старшему было лет тридцать, младшему — 18–19. Роста он был выше среднего, сухощав, со взрослыми не знался, имел привычку зимой появляться во дворе в одном белье. Говорил, что так выгоняет лихорадку, быстро сдружился с дворовыми, сказал, что жил в Старом Городе (Старочеркасске. — С. М.), любит ловить рыбу. Однажды показал альбом с рисунками из станичной жизни.
Попова поразило изображение дворовой кошки, каждая шерстинка которой была выполнена очень тщательно.
Как пишет сам Корольков, в начале 20-х он действительно болел. Поправился от брюшного и сыпного тифов только осенью 1922 года. «Начиная с весны этого года вплоть до осени 1928 года я занимался рыболовством в станице Елизаветовской, на выручаемые средства от чего жил сам и содержал свою мать».
Рыбак должен учиться.
Одним из первооткрывателей Королькова — уже в послевоенное время — стал ростовский искусствовед Валерий Рязанов. Первая его публикация о Королькове относится к 1989 году. — Я работал в музее изобразительных искусств с 1964 года и долгие годы мне никто не мог сказать, что за горельефы украшают театр имени Горького. Кто их автор и как сложилась судьба этого человека? Ответа не было.
Приезжавшие из Москвы «художественные» начальники, в частности Олег Комов (народный художник, академик и проч.), видя горельефы, тоже удивлялись — ничего подобного в русском и советском искусстве нет. Но кто автор, не знаем. Единственное упоминание о Королькове в 1964 году можно было найти в книге 1935 года, посвященной открытию театра имени Горького. Там были строки про молодого скульптора Сергея Королькова, который только что закончил работу над левой частью горельефа «Гибель Вандеи» и приступает к работе над правой — «Железный поток».
В 1969 году появились еще несколько строк о Сергее Григорьевиче — на хранившемся в Ростовском музее краеведения экземпляре первого выпуска романа «Тихий Дон».
«Тем охотнее распишусь на этой книге, т. к. она снабжена поистине уникальными в своей правдивости и знании донского быта иллюстрациями Королькова. М. Шолохов 12.1.1969 г.». Поговорив со старыми ростовскими художниками, Рязанов выяснил, что Королькова помнят многие.
— Резкий, но справедливый. Мог отдать последние деньги... Но спорить с ним было бессмысленно. Чужую точку зрения он и слушать не будет. Бывали случаи, когда в гостях, сидя за столом, если чей-нибудь рассказ или высказывание личного мнения Королькову было не по вкусу, он вставал и уходил в другую комнату.
Нашлись и друзья Королькова, в частности Александр Глуховцев (иллюстратор шолоховской «Судьбы человека». — С. М.).
Он посоветовал:
— Обратитесь к старым газетам...
Газеты двадцатых много писали о Королькове. Трудно представить статью такого рода в современной газете. А вот в «Большевистской смене» в статье под названием «Корольков будет учиться» (1928 год, 12 мая) мы можем прочитать:
«О талантливом художнике-самоучке с хутора Шмат Азовского района рыбаке Сергее Королькове мы рассказывали в «Большевистской смене»... После публикации судьбой Королькова заинтересовались художественные организации Ростова... Донпрофобра ставит перед Донисполкомом вопрос о посылке за государственный счет Королькова в академию художеств...» История появления рыбака Сергея Королькова на ростовской земле выглядит следующим — достаточно чудесным — образом.
Обнаружил Королькова ростовский художник Мытников. Тогда было принято отправлять на поиски талантов экспедиции. И вот однажды в низовьях Дона такая экспедиция наткнулась на глиняную фигурку казака.
Поинтересовались у местных жителей, кто же автор этой замечательной скульптуры?
— Да это наш Сережка.
Сережке к тому моменту стукнул 21 годик. Кроме скульптуры члены экспедиции нашли рисунки — казаков и лошадей.
Работы Королькова были практически во всех хатах Елизаветовки и хутора Шмат.
Поначалу члены комиссии не поверили, что автор работ вот этот «рыбак» — уж слишком профессионально они были выполнены. Королькову предложили доказать свои способности. Доказал — за несколько минут набросал рисунок под названием «Закуривают».
Сергею порекомендовали отправиться в Ростов на учебу, в Чиненовскую школу (официальное название — художественнопромышленный техникум).
Знакомые Королькова впоследствии описывали его явление в техникум на Университетском (тогда — Ткачевском переулке) следующим образом: «Пришел в огромном тулупе, в забродских сапогах, подпоясанный кушаком из куска сети. Физически сильный, характера резкого. Его отличала большая сила воли и огромная работоспособность».
Приемную комиссию художественно-промышленного техникума Корольков поразил не только внешним видом. Экзаменационную работу он выполнил по памяти, в соседней комнате, лишь один раз взглянув на предложенную ему гипсовую голову. Сергей не любил рисовать с натуры.
По словам хорошо знавшего Королькова литературоведа Михаила Васильевича Миллера, однажды Сергей буквально за минуту на клочке бумаги нарисовал портрет человека, виденного им мельком лет за двадцать до этого.
Поразил Корольков и Веру Белоусову, студентку того же техникума. Она стала его женой.
...Корольков таки — как и хлопотала «Большевистская смена» — отправился в академию. Только учиться он там не стал.
На сей счет есть своя легенда. Корольков якобы сказал директору академии художнику Исааку Бродскому:
— Ну вы же понимаете, что я не могу на первый курс. Мне бы на третий, в крайнем случае — на второй.
Исаак Бродский объяснил, что у них так не принято, чтобы минуя первый.
— Ну, а с другой стороны, чему мы вас, обладающего ТАКИМ характером, можем научить.
Из Москвы Корольков вернулся с новой женой — эстонкой Елизаветой, художницей.
Яркий тип контрреволюционера.
Друзья описывают Королькова как человека темпераментного. Очень темпераментного.
Он мог выйти из мастерской на Большую Садовую — в мелу и глине. В таком виде сесть в трамвай, в трамвае достать из кармана ножку от стула, нож. Через некоторое время — тут же в трамвае — деревяшка начинала превращаться в обнаженную женщину.
Как следует из легенд о Королькове, Сергей (высокий и голубоглазый) пользовался успехом у женщин. Они приходили в его мастерскую стайками.
— Что у вас, Сережа, нового из скульптурных работ? Однажды Сережа порадовал своих поклонниц — достал из закромов нечто, накрытое тряпкой. — Вот моя последняя работа.
Когда Корольков убрал тряпку, дамы увидели огромный фаллос. Подобный фаллос молодой художник прилепил и к одной из женских фигурок — в античном стиле, со стрелой, украшавших городской сад (сейчас это парк имени Горького. — С. М.). Женская фигурка располагалась рядом с рестораном «Голубой Дунай», в котором любили собираться местные художники. Они оценили выходку коллеги.
Были у молодого Королькова и другие — нехулиганские — инициативы. Так, по словам искусствоведа Валерия Рязанова, он предлагал украсить весь город античными скульптурами, к которым, как мы видим, он питал большую слабость.
Корольков предлагал установить на Театральной площади памятник освободителям Ростова от белогвардейцев. Его команда даже победила в творческом соревновании на право вылепить бойцов Красной Армии. Однако памятник почему-то так и не установили.
Как гласят легенды, проблемы у Королькова начались после того, как он отказался лепить бюст Сталина, а также передовиков производства. Мол, не дорос. Корольков попал в поле зрения органов. В архивах ростовской ФСБ есть любопытный документ. Ничего подобного я еще не читал. «29 апреля 1933 года уполномоченный 2 отд. ООПП и СКВО Савицкий, рассмотрев следственный материал по делу и приняв во внимание, что гр. Корольков Сергей Григорьевич изобличается в том, что систематически проводит контрреволюционную агитацию и распространяет провокационные слухи, постановил гр. Королькова привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58 п. 10 УК, мерой пресечения избрать содержание под стражей при ДПЗ ПП ОГПУ СКК».
ДПЗ ПП ОГПУ СКК — дом предварительного заключения полпредства объединенного государственного политического управления Северо-Кавказского края. Такие тогда были полпредства.
Статья 58 п.10 — это, между прочим, шпионаж. Наказание — вплоть до расстрела.
29 апреля ОГПУ выдало ордер № 585 на производство обыска и арест Королькова.
Любопытно, что в архивах есть и показания коллег Королькова, «раскусивших» скульптора.
«В идеологическом отношении Корольков — яркий тип контрреволюционера. Все мероприятия советского правительства Корольков отвергал, иронизировал над ними. Он говорил: «Коллективизация — это сплошной анекдот в истории человечества... Политика советской власти по вопросу о частной собственности является грабежом среди бела дня». В своем «объяснении по существу» Корольков не отрицает обвинений:
«Чистосердечно признаюсь перед органами ОГПУ, что советскую власть я рассматривал как неприемлемую для народа, и в первую голову для себя власть. Почему я негодовал на советскую действительность? Потому что, во-первых, она лишила меня того имущественноправового положения, которое я бы имел при буржуазной структуре государства, и, во-вторых, она лишила меня материального благополучия. Особенно возмущала меня политика правительства по коллективизации. На мой взгляд, крестьянин должен иметь индивидуальное хозяйство, ибо он по психологии своей всегда являлся собственником... Я понимал, что саботаж на Кубани — это историческая схватка остатков зажиточного казачества в станицах, по существу непримиримых врагов коммунистическому строю, с советской действительностью. Мои политические симпатии были на стороне казачества, которое пострадало во время саботажа».
Как поясняет Корольков, на эту тему он разговаривал с рядом молодых художников (фамилии приводятся). «Возражал мне только Вучетич, всегда старавшийся доказать, что я по данному вопросу грубо ошибаюсь».
Однако 17 мая 1933 года уполномоченный Савицкий пишет: «Контрреволюционная деятельность Королькова не подтвердилась, за исключением нескольких случаев антисоветских высказываний, не носивших характера агитации».
Вывод: «дело прекратить, Королькова из-под стражи немедленно освободить».
Почему власти так мягко обошлись с дерзким скульптором? Ростовский архитектор и краевед Андрей Петрович Зимин считал, что отпустили Королькова потому, что надо было доделывать горельефы для нового драмтеатра (его начали строить в 1930 году. — С. М.). А горельефы должен был делать обязательно местный автор.
Скульптора Королькова ценили архитекторы Гельфрейх и Щуко, спроектировавшие знаменитый «трактор». «Театр без Королькова, что книга без иллюстраций» — это слова Владимира Гельфрейха.
Голые красноармейцы.
С корольковскими горельефами связан громкий скандал, о котором в начале тридцатых говорила вся городская интеллигенция.
Дело в том, что первоначально тела участников гражданской войны были без одежд. Как на Пергамском алтаре.
Пергамский алтарь — памятник эллинистического периода, сохранившийся до наших дней. Получил название по месту своего создания — городу Пергам в Малой Азии. Основная тема рельефных изображений — битва богов с гигантами. Как считает ростовский искусствовед Валерий Рязанов, в своей работе над горельефом Корольков опирался именно на Пергамский алтарь.
Старые художники рассказывали, что действительно свои горельефы Корольков называл «моим Пергамским алтарем». Сходство очевидно — стоит лишь открыть энциклопедию с изображением древнегреческого памятника.
...Когда чиновница из краевого культурного ведомства увидела обнаженных бойцов Красной Армии, сражающихся с обнаженными же белогвардейцами, разразился скандал. Мало того, что неприлично, а как без формы различить, где наши, где чужие? Еще и без оружия.
Говорят, что Корольков выгнал чиновницу из мастерской. Тем не менее бойцы обрели одежды. Но винтовок в руки так и не получили.
Хорошо, что чиновница не присмотрелась к лицам участников битвы — там есть на что посмотреть. Поскольку мастерская Королькова находилась в театре имени Максима Горького, в горельеф попали актеры театра (в частности, Григорий Леондор), есть там и уже упомянутый приятель Королькова — Андрей Зимин. Одна из голов (раненого бойца) очень напоминает голову Буденного.
...Есть и другая причина, почему Королькова могли отпустить из ДПЗ ПП ОГПУ СКК — скорее всего, сотрудники ОГПУ нашли у Королькова его переписку с Шолоховым.
Как уверял Андрей Зимин, именно от него Шолохов и Корольков узнали о существовании друг друга. Зимин дал почитать Сергею Григорьевичу «Тихий Дон»», а Шолохову показал казачьи рисунки Королькова.
Есть и другая (официальная) версия знакомства Шолохова с Корольковым.
В тридцатых годах перед выпуском романа «Тихий Дон» Михаил Шолохов пожаловался Горькому: не могу найти иллюстратора, который бы хорошо знал казачий быт. Якобы Шолохов сказал, что Дон, где, по идее, и надо искать иллюстратора, не так уж богат художниками.
Горький посоветовал Шолохову найти Королькова. Художника из Ростова Алексей Максимович мог знать по работе в московском ИЗОГИЗе, где Сергей Григорьевич работал в 1931 году.
«Дорогой Королек! Не подводи, пожалуйста. Крайне необходимо дать рисунки ко 2-ой книге в ближайшее же время, т. к. 1-ая книга выходит в июле и нежелательно, чтобы в выходе книг был разрыв. Черкни т. Лукину, когда можно ждать рисунки. Жму руку. М. Шолохов. Москва, 27 мая 1935 г.».
Иллюстрации к «Тихому Дону» (напечатали к 37-му году) вызвали споры. На выставке «Книжная иллюстрация» (1938 год) о них сказали: «Точность есть, но нет обобщения».
Типа зафиксировал реальность, но не осмыслил в нужном ключе.
Под маркой Гитлера.
Самая «скандальная» страница жизни Сергея Королькова — это война. В Красную Армию его не взяли — проблемы со здоровьем, что-то с ногой. Есть версия, что Королькова посчитали политически неблагонадежным.
Валерий Рязанов, собравший немало свидетельских показаний по «делу Королькова», рассказывает, что, встретившись перед самой оккупацией со своим приятелем Глуховцевым — Глуховцев тоже оставался в Ростове, но начальником штаба партизанского отряда, — Корольков мрачно пошутил:
— Не знаю, когда еще и встретимся, может быть, мы окажемся по разные стороны баррикад.
Очевидцы рассказывают, что в период немецкой оккупации Корольков вел замкнутый образ жизни. Как пишет племянник Сергея Григорьевича Владимир Быкадоров, «сам Корольков рассказывал мне, что для приобретения хотя бы каких-нибудь средств, ему приходилось продавать знакомым с русским искусством немцам личные зарисовки, в том числе и несколько оригинальных иллюстраций к роману «Тихий Дон». Жена Сергея Григорьевича — Лиля держала собственный салон, куда приходили высокопоставленные немецкие чиновники. Наверное, среди них и были знатоки русского искусства.
По словам Рязанова, Корольков нарисовал портрет ростовского бургомистра. Известно, что художника приглашали в Германию — на преподавательскую работу, но он отказался.
Уезжать в Германию вместе с отступающими немецкими войсками Корольков не хотел. Очевидцы рассказывают, что на отъезд его толкнула жена Елизавета:
— Тебя же повесят — из-за портрета бургомистра.
Отъезд был бурным — с целованием земли и материнских ног — мать скульптора Евдокия Степановна уезжать не собиралась. Лиля договорилась со знакомыми немецкими офицерами о машинах — из Ростова Корольковы уехали на двух автомобилях — на легковом и грузовике. Самая спорная легенда в истории Королькова — это марка с изображением Гитлера.
Якобы, добравшись до Германии, Сергей Григорьевич изваял бюст фюрера. И настолько удачно, что его в конце концов перенесли на почтовую марку. Однако родственники Королькова, в частности, его племянник Владимир Исакович Быкадоров (американский историограф донского казачества), считает, что «марка Гитлера» — это фантазия, придуманная советскими следователями на тот случай, если Королькова удастся выманить из заграницы. Чтобы факт предательства без лишних слов был очевиден каждому советскому гражданину.
Доводы Быкадорова: во-первых, кто бы доверил русскому изготовление бюста фюрера, разве поручили бы немцу портрет Сталина?
Во-вторых, все марки занесены в каталоги, и авторство их установлено. Королькова среди авторов немецких марок нет.
По словам сына Сергея Королькова Александра (он родился в 1944 году в Баварии), Корольковы в Берлине никогда не были.
Царство за коня.
В австрийском лагере для перемещенных лиц Корольков прожил до 1948 года.
Близкий друг Сергея Григорьевича Михаил Миллер в своих воспоминаниях написал, что «все искали приработка к лагерному пайку, и он (Корольков. — С. М.) непрерывно рисовал и лепил... Как-то, как всегда хмуро, ткнул мне в руки рукопись и сказал:
«Прочтите! Сам знаю, что хорошо написал, но хочу, чтобы и вы знали».
Корольков скрупулезно описал рыбную ловлю на рассвете вблизи станицы Елизаветовской... В конце 1948 года семья Королькова (он, Лиля и Александр) перебираются в США. Помог родственник — Николай Корольков, эмигрант первой волны.
Не владеющему английским языком скульптору пришлось заняться рисованием узоров для тканей. Говорят, что эта работа ему не нравилась. Тем более, что сам Корольков считал себя прежде всего скульптором, а уж во вторую очередь — рисовальщиком.
В американских каталогах и сейчас можно найти книгу 1957 года «His Kingdom for Horse» («Царство за коня»), иллюстрированную Корольковым.
Широкую известность (в кругах людей, интересующихся казачьей историей) получило живописное полотно Королькова «Выдача казаков в Лиенце» — согласно договоренности, достигнутой на Ялтинской конференции между Сталиным и Черчиллем, британское правительство обязалось выдать после окончания войны советскому правительству всех перемещенных лиц, бывших гражданами СССР на 1939 год. Эту выдачу, в ходе которой погибло много казаков и членов их семей, как раз и изобразил Корольков.
В Америке Корольков все же изваял памятники — Ермаку, Степану Разину... Они стоят в Нью-Джерси. Но славы — среди местных скульпторов — эти работы Сергею Григорьевичу не принесли. Так что вряд ли американские скульпторы избрали бы своим председателем Королькова.
— Как они могли выбрать на такую должность не говорящего на местном языке обездоленного политического беженца, — считает Владимир Быкадоров.
То что головы американских президентов на холме в Южной Дакоте работы Королькова — сказка. Понять ее происхождение достаточно сложно. Автор этой работы точно известен — это совсем другой человек — Гудзон Борглум.
Господи, помилуй раба твоего.
Помимо следователей КГБ, в возвращении Королькова в Советский Союз был заинтересован и Михаил Шолохов. У него был свой интерес.
Как-то в разговоре с Анатолием Софроновым (советский драматург, редактор журнала «Огонек». — «Главный».) Шолохов упомянул об иллюстрациях к новому изданию «Тихого Дона».
Шолохов попросил земляка:
— Какие иллюстрации были у Королькова, да вот, дурак, уехал в Америку! Напишите ему письмо, может, вернется.
Письмо написали друзья Королькова по Ростову — Черных, Глуховцев, Вучетич.
Корольков ответил резко. В письме Черныху (от 1 октября 1959 года) он пишет: «Дорогой Саша! Безмерно был поражен, прочитав на конверте адрес отправителя, но, распечатав письмо, понял, что зря обрадовался... «Неужели и на чужбине умирать будешь?» — пишешь ты... Ушел я на Запад не затем, чтобы передумать и возвратиться обратно, ползать раком, вымаливая себе прощение у палачей и убийц многих и многих миллионов невинных людей.
Пытались они заполучить меня силой в 1945–1946 годах, но номер не удался (американцы не отдали)... Лучше доживу свой век в свободной стране.. О своей жизни здесь могу сказать, что живу в достатке, в довольстве и в покое за завтрашний день».
В конце 1959 года в США приехал Хрущев. Вместе с ним в Америку отправился и Шолохов. От встречи с будущим Нобелевским лауреатом Корольков отказался.
...Умер Сергей Григорьевич в 1967 году. По словам Валерия Рязанова, это произошло следующим образом.
Еще только переехав в США, Корольков перенес сердечный удар; по совету врачей он бросает курить, абсолютно отказывается даже от алкоголя. Однако уберечь сердце от ударов судьбы Корольков не смог.
Осенью 1967 года, после долгого простоя, скульптор получил выгодный заказ от англичан. Надо было ехать в Великобританию.
Прежде чем отправиться за билетами Сергей Григорьевич пошел в банк — снять деньги. Однако долларов на его счету не оказалось. Азартная Елизавета Ивановна проиграла совместные сбережения в казино. Корольков был потрясен. Его сердце не выдержало — инфаркт.
Елизавета Ивановна пережила мужа на два года. Они похоронены вместе — на казачьем кладбище в Нью-Джерси.
На могильном камне надпись: «Скульптор Сергей Корольков. Казак станицы Константиновской Всевеликого Войска Донского. 1905–1967. Помилуй раба твоего».