Их называли «ночными ведьмами». Не знаю, кто так их назвал. Считается, что немцы. Но, скорее всего, журналисты.
Но если что и было общего у 20-летних девушек со сказочным персонажем, так это средство передвижения. У ведьм была летающая конструкция из палки и веток, у наших летчиц — из дерева и ткани. Советская метла называлась самолет У-2 (после смерти конструктора Покрышкина его стали называть ПО-2).
— Мама называла их этажерками. Фанера и ткань. Говорила, что они на них учились летать, — вспоминает Инна Акимовна Никулина, дочь Евдокии.
А вот что написала в своих воспоминаниях однополчанка Евдокии Никулиной — Ирина Ракобольская:
«Деревянный биплан с двумя открытыми кабинами, расположенными одна за другой, и двойным управлением — для летчика и штурмана. Без радиосвязи и бронеспинок, способных защитить экипаж от пуль, с маломощным мотором, который мог развивать максимальную скорость 120 км/час. На самолете не было бомбового отсека, бомбы привешивались в бомбодержатели прямо под плоскости самолета. Не было прицелов, мы создали их сами и назвали ППР (проще пареной репы). Количество бомбового груза менялось от 100 до 300 кг. В среднем мы брали 150–200 кг».
До 1944 года парашюты в комплект ПО-2 не то чтобы не входили, теоретически они были. Но считалось, что они по большому счету не нужны: в плен лучше не попадать, а если собьют над нашей территорией, то, даст бог, сумеешь посадить самолет. (Однажды Никулина села прямо на автодорогу, хотя была ранена.)
Вместо парашюта брали бомбы. 20 кг.
Чтобы бомба поразила врага, лететь надо было низко, над самой землей, — выше тысячи метров ПО-2 не летал.
Первый самолет, попавший в перекрестье немецких прожекторов, должен был отвлечь внимание на себя. Другие в это время облетали прожекторы с флангов.
Бомбардировщики ПО-2 назывались ночными по большому счету потому, что в светлое время суток они бы просто не долетели до линии фронта.
В общем, юные летчицы не были ведьмами. Они были смертницами.
В смертницы шли добровольно. В основном это были студентки и недавние выпускницы физфака или мехмата. Считалось, что эти умненькие девочки освоят и летную технику.
Есть песня «Деревянный самолет» на слова Юрия Визбора:
Зовет нас небо постоянно
И защитить себя зовет.
И вот летит — хоть деревянный,
Но все-таки военный самолет.
От пуль он защищен не слишком,
Построен не на долгий век.
Его пилот — совсем мальчишка,
Но все-таки военный человек.
В нашем случае пилотами были не мальчишки, а девчонки. Хотя со стороны девушек можно было принять за мальчишек. Согласно приказу по авиагруппе всех летчиц подстригли «под мальчика». «Волосы спереди до пол-уха». Эту прическу многие летчицы носили всю оставшуюся жизнь. В том числе Евдокия Никулина.
Из воспоминаний Ирины Ракобольской:
«Однажды, когда девочки с мехмата встретили своих однокурсников и шли с ними после обеда не в строю, мы, «университетчики» , собрались и сказали им, что они позорят университет, что мы напишем об этом в вузком комсомола... Девушки плакали и обещали больше никогда с мужчинами не разговаривать...
Нам казалось тогда, что война скоро окончится и это время надо прожить, отрешившись от всего личного. Но со временем мы поняли, что война — это и есть наша жизнь и что разговаривать с мужчинами не грешно».
Не грешно вышивать после задания. Не грешно брать с собой в полет букет цветов. Поначалу после возвращения с задания летчицам давали вино, потом вино закончилось, и девушки стали успокаивать нервы водкой и самогоном.
На фоне большинства девушек Евдокия Никулина была летчиком-асом.
К началу войны за плечами 23-летней Дины (Никулину называли именно так, иногда Дусей) была авиационная школа в Батайске.
— Мама очень хотела летать, — рассказывает Инна Никулина. Евдокия Андреевна рассказывала в одном из интервью, что когда она училась в третьем классе, к ним в деревню — Парфеново, Смоленская область — прилетел небольшой самолет. Невиданная в деревне машина произвела фурор, даже пришлось прекратить занятия.
Потом самолет улетел, но, как говорится, оставил след в девичьей душе.
Проучившись три года в фабрично-заводском училище при цементном заводе, Евдокия поступила в авиационную школу — учиться на авиатехника. На втором курсе она решила, что хочет быть летчиком.
После учебы девушку направили в Смоленский авиационный отряд Гражданского воздушного флота. Никулина два года доставляла авиапочту и уничтожала комаров.
А в 1941-м началась война.
— Сначала мама служила в Подмосковье, при штабе Западного фронта, а когда Марина Раскова начала формировать три женских авиаполка, получила назначение в город Энгельс, — рассказывает Инна Никулина.
Сегодня мало кто помнит о Расковой. А в 1938 году об отважной летчице знала вся страна — 26-летняя Марина была удостоена звания Героя Советского Союза — «За мужество и героизм, проявленные при беспосадочном перелете по маршруту «Москва — Дальний Восток», во время которого было преодолено расстояние в 6 450 км. При вынужденной посадке самолета Раскова прыгнула с парашютом в тайгу. Ее нашли спустя десять суток. Из продовольствия у летчицы было лишь две плитки шоколада.
Именно по инициативе Расковой и были созданы женские авиационные подразделения РККА. В октябре 1941 года Народный комиссариат обороны СССР выпустил приказ № 0099 «О сформировании женских авиационных полков ВВС Красной Армии».
В мировой военной истории такого еще не было.
Раскова, командовавшая одним из женских полков, погибла в 1943 году — в авиакатастрофе под Саратовом. Не справилась с управлением в сложных метеоусловиях.
До конца войны как чисто женский из трех полков дошел только один — 588-й, с 1943 года он стал называться 46-м гвардейским Таманским Краснознаменным ордена Суворова 3-й степени ночным бомбардировочным авиационным полком. Им командовала опытная летчица с 10-летним стажем — Евдокия Бершанская. Заместителем командира по политической части была Мария Рунт (она сменила ушедшую в штурманы Евдокию Рачкевич). Штаб полка в разное время возглавляли Мария Фортус и Ирина Ракобольская.
Только женщины. Включая обслуживающий персонал…
После гибели командира эскадрильи Любови Ольховской летом 1942 года на ее место была назначена Евдокия Никулина.
Штурманом ее самолета стала Евгения Руднева, третьекурсница отделения астрономии механико-математического факультета Московского государственного университета, одна из лучших студенток курса. Девочки называли ее «Звездочетом». Женя Руднева писала матери:
«Ну, а изо всех летчиц самая лучшая, конечно, Дина. Не потому, что она моя, нет, это было бы слишком нескромно, а потому что она действительно лучше всех летает.
Мамочка, независимо от того, получишь ли ты ее письмо, пришли Дине хорошее письмо: ведь она вам почти дочка. В самых трудных условиях мы с ней вдвоем — только двое, и никого вокруг, а под нами враги».
По словам Инны Никулиной, Дина и Женя были близкими подругами.
Газета «Крылья Советов» в номере за 28 февраля 1942 года писала о храбрых летчицах: «Машины стоят в полной готовности. Летчики с нетерпением ждут боевого вылета. Прошло немного времени, и сигнал подан. Один за другим плавно отрываются от земли самолеты, исчезая в синеве ночного неба. Первым ложится на курс орденоносный экипаж лейтенанта Никулиной. В 250 раз летит он на врага. Уверенно ведет Никулина свой самолет. На этот раз приказано разрушить железнодорожную станцию противника... Еще издали, услышав шум моторов, вражеские пулеметы открывают пальбу, а прожекторы начинают беспокойно шарить своими щупальцами по темному небу. Но все это не может остановить бесстрашных патриоток, идущих к цели. Станция обнаружена. Бомбы, метко сброшенные младшим лейтенантом Рудневой, ложатся по назначению. На земле блеснули яркие вспышки взрывов, и густые клубы черного дыма заволакивают цель…»
Девушки летали каждую ночь.
«Лишь только наступали сумерки, вылетал первый экипаж, через 3–5 минут — второй, затем третий. Когда на вылете стоял последний, мы уже слышали тарахтенье возвращающегося первого. Он садился, пока летчик докладывал о выполнении задания и наземной обстановке, на самолет подвешивали бомбы, поднимая их с земли под плоскости руками, помогая коленками (ах, как тяжелы бывали «сотки»), заправляли машину бензином, и экипаж снова летел на цель. За ним второй… и так до рассвета, и так каждую ночь…»
Это строки из воспоминаний Ирины Ракобольской.
Женя Руднева писала:
«Я поздравила Юшину: теперь и ты стала старой летчицей — спишь в полете». Писала и про себя: «В один из полетов летим домой, я веду, но мысли сонные, сонные и где-то бродят… Посмотрела на курс… Как будто домой идем. Разбудила Раю: «Мы домой идем?» — «Да». — «А бомбы я сбросила?» — «Конечно»…
А вот дневниковая запись Рудневой от 1 августа 1943 года:
«22-го утром я с командиром полка поехала к Дине в Краснодар (в госпиталь, к раненым летчице и штурману. — «Главный»). Дина доложила о выполнении задания, а я даже подойти к ней не могла — полились слезы. У Дины — рана в голень навылет, у Лели — осколки в мякоти бедра, она потеряла много крови. Сели они прямо к полевому госпиталю. Динка просто герой — так хладнокровно посадить машину! Предварительно она сбила пламя, но мог загореться мотор, потому что там бензин. У Лели было шоковое состояние... Мне не хочется никакого пафоса, но именно о Дине, о простой женщине, сказал Некрасов: «В игре ее конный не словит, в беде не сробеет — спасет, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».
После ранения Никулина перестала отбивать чечетку на вечерах полковой самодеятельности, зато стала петь.
В книге «Красные соколы. Советские летчики 1936–1953» есть фрагмент, записанный со слов самой Дины. Кстати, речь идет о переправе через Дон в Ростове.
«Внизу вспыхивают огоньки.
— Как будто переправа, — сказала Женя.
Подошли ближе: действительно, переправляются гитлеровские войска. Они не только соорудили понтонный мост, но и организовали переправу на лодках. Сделали мы заход, и Руднева сбросила одну из бомб. Бомба угодила в край моста. Теперь и второй «гостинец» туда же. Но что это? Один раз самолет прошел над целью, второй, а бомба не сбрасывается.
— Что-то случилось с бомбосбрасывателем, — сообщила Женя через переговорное устройство.
— Дергай за трос крепче! — говорю я.
Еще два круга сделали мы, но безрезультатно. А тут зенитки открыли ураганный огонь.
— Женя! Тяни еще.
— Я руки в кровь ободрала, — говорит Руднева, — а бомба не отрывается, и только. Сделать ничего не могу. Попробуй бросать самолет.
Я начала швырять машину вниз, в стороны… Зенитки бьют так, что, того гляди, попадут в самолет. Решила возвращаться. Бомба резко кренила самолет, и держать его в горизонтальном положении было трудно. Правда, мне помогала Руднева. Она бралась за вторую ручку управления и тоже вела самолет. Тогда я отдыхала. Во время одной из передышек взгляд упал на бомбу. По правде сказать, от того, что я увидела, перехватило дыхание. «Гостинец» продолжал висеть под левым крылом, но… контрящей вилки лопасти взрывателя не было. Это очень опасно. Достаточно удара силой в 5 килограммов по обнаженному взрывателю — и бомба взорвется. Руднева мужественно приняла новость. Решили рисковать, но все-таки посадить машину. Собственно, другого выхода и не было».
Девушкам повезло. Бомба легла на траву и не ударилась о бугорок. Женя не дожила до победы. В ночь на 9 апреля 1944 года 23-летняя старший лейтенант Евгения Руднева погибла в районе Керчи. В ту ночь Женя Руднева совершала свой 645-й вылет — на этот раз с летчиком Панной Прокопьевой. Самолет был обстрелян из автоматических зенитных пушек.
Из воспоминаний Ирины Ракобольской:
«Сначала медленно, спиралью, а потом все быстрее самолет начал падать на землю, казалось, что летчик пытается сбить пламя. Потом из самолета фейерверком стали разлетаться ракеты: красные, белые, зеленые. Это уже горели кабины… а может быть, Женя прощалась с нами».
Но вернемся к Евдокии Никулиной.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками гвардии майору Никулиной Евдокии Андреевне присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 4741). Свое последнее боевое задание командир эскадрильи гвардии майор Евдокия Андреевна Никулина выполнила 7 мая 1945 года.
Спрашиваю Инну Никулину:
— Часто мама говорила о войне?
— Если вспоминала, то только веселые моменты. Как плясала, как пела. Если вспоминала трагические моменты, на мамины глаза наворачивались слезы. А когда я говорила, что вот, Женя про тебя пишет, она отвечала: Я не хочу эту тяжесть вспоминать». А к Жениным родителям они с однополчанами постоянно ездили.
— Когда после войны она поселилась в Ростове, ее многие спрашивали: «Почему ты выбрала этот город?» Она отвечала: «Я его так полюбила, хотя видела только с высоты». Мама дважды
освобождала Ростов. Некоторое время после войны она пожила в Москве, но ее так тянуло сюда, мама говорила: «Я даже не могу понять, почему». В 1947 году она приехала в Ростов, — рассказывает Инна Никулина.
В 1948 году Евдокия Никулина окончила Ростовскую партшколу, в 1954 году — педагогический институт, филфак. Работала в городском комитете партии. Личная жизнь, увы, не сложилась. С Героем Советского Союза, орденоносцем, летчиком Акимом Павловичем Карпенко им пришлось расстаться. Так что дочерей — Инну и Валентину Евдокия воспитывала самостоятельно. По словам дочери, Дина была удивительно добрым, отзывчивым человеком.
— Она работала председателем парткомиссии. Это сейчас считается, что эти люди работали только на себя. Она была не такой. Она постоянно стремилась помочь кому-то, что-то сделать, добиться справедливости.
В обкоме, надо сказать, платили очень неплохо — 600 рублей в месяц. Плюс персональная пенсия — 180 рублей.
— Мама много путешествовала... Часто ездила за рубеж, была руководителем группы, — вспоминает Инна Никулина. — Любила театр, дружила со многим актерами — с Бушновым, Богодухом, Кржечковской. Любила выехать на природу. Но со своими — с детьми, с братьями, их женами... Два раза в неделю мама ходила в парикмахерскую «Интуриста» — на укладку. Маникюр, стрижка — для нее это было важно.
В 1974 году Евдокия Никулина стала Почетным гражданином Ростова-на-Дону, шестым в советской истории города. А в 1975 году семья Никулиных получила квартиру в престижном доме на Журавлева, 104. Это был один из двух-трех ростовских домов, где имелась охрана. Как удалось грабителю проникнуть в такой дом — вопрос, на который нет ответа до сих пор.
— Как потом выяснилось, дня за два до трагедии какой-то парень ходил, спрашивал, где живет Никулина, — вспоминает Инна Акимовна события 7 июля 1992 года.— Сестра была в отъезде, а у меня с утра на душе было неуютно. Сижу на работе, набираю номер, занято и занято. Думаю, быть такого не может.
Внучка — ей тогда четыре года было — сразу бы схватила трубку… Потом мама рассказала, что пришел человек, от каких-то общих знакомых, чтобы пригласить на свадьбу. Но мама ходила в гости только к близким друзьям, и она отказала… Гость ушел, ей показалось, что она закрыла дверь, пошла на кухню и в этот момент ощутила удар, будто током. Потом мы нашли при входе окровавленную палку типа биты.
Инна Акимовна считает, что бандит специально пришел за орденами.
— Тогда Звезда Героя стоила до 25 тысяч долларов. А он забрал три Ордена Красного знамени, два ордена Отечественной войны — 1-й и 2-й степеней, орден Красной звезды, Золотую звезду Героя, Орден Ленина. Орден Александра Невского не успел открутить. Еще взял видеомагнитофон, что-то по мелочи, то, что висело в зале.
В больницу привезли и внучку, и бабушку. Евдокию Андреевну врачи не узнали.
— Наш хороший знакомый Коля Буданов, дежурный хирург, подошел ко мне — а я сидела, рыдала — и говорит, мол, Инна, подожди, сейчас там какую-то бабулю привезли, не знаем, что с ней делать, там не голова, а месиво. А я ему говорю: «Коля, это моя мама».
Евдокию Никулину выписали из больницы в начале августа.
— Она ходила, за внучкой по Пушкинской бегала, принимала гостей. Но здоровье было подорвано, и мы за нее переживали. А в январе 1993-го мама поднималась по ступенькам, упала и слегла. Последние два-три дня у нее умирал мозг. Перед смертью она открыла глаза, что-то очень тихо сказала, по щеке скатилась слеза. Сестра прислушалась: «Мама говорит, что умирает». Через пять минут ее не стало. Это было 23 марта.
В городе Спас-Деменске Калужской области на Аллее Славы установлен памятный обелиск. Одна из улиц Ростова-на-Дону (на Болгарстрое) носит ее имя. На стене дома, где она жила, установлена мемориальная доска. А прошлой осенью у Никулиной появилась своя звезда на ростовской «Аллее звезд».
Ну а преступление до сих пор не раскрыто.
Перейти в архив