Однако когда на доме, принадлежавшем семье Шпильрейнов (ул. Пушкинская, 83), появилась памятная доска, уведомляющая, что здесь жила «знаменитая ученица Фрейда и Юнга», одна из местных газет опубликовала статью «Почему появляются доски любовницам известных людей?».
Спектакль о Сабине c участием Грациеллы Росси (драмтеатр готов был предоставить свою сцену для известной швейцарской актрисы) так и не состоялся. В ЮФУ недавно отказались проводить очередную шпильрейновскую конференцию: зачем еще раз разогревать уже всем надоевший борщ?
«Борщ» охотно «разогревают» в других странах. За последние пять лет о Сабине Шпильрейн снято два фильма — художественный «Сабина» (Италия, 2002 год) и документальный «Меня звали Сабина Шпильрейн» (совместное производство Швеции, Швейцарии, Дании и Финляндии, 2002 год). Немецкая писательница Барбер Ритц в 2006-м написала роман «Русская пациентка». В Цюрихе в 2005-м вышла биография «пионера европейского и российского психоаналитического движения, родоначальницы детского психоанализа» Сабины — «Почти жестокая любовь к науке» (автор Сабина Рихебехер), в мае прошлого года в Ростове состоялась презентация русского перевода этой книги. В Лондоне поставлен спектакль «Исцеление словом» (драматург и режиссер Кристофер Хэмптон).
В Ростове о Сабине Шпильрейн впервые заговорили в начале 1980-х. Тогда профессору РГУ Александру Когану пришло письмо из Италии. Преподаватель теории личности, профессор Римского университета Альдо Каротенуто прислал рукопись своей книги «Дневник тайной симметрии. Сабина Шпильрейн между Юнгом и Фрейдом» — в ней впервые опубликована часть архивов российской женщиныпсихоаналитика.
Итальянский ученый просил коллегу навести справки о его героине-ростовчанке, ведь о последних 19 годах жизни Сабины практически ничего не было известно на Западе.
Судьба Шпильрейн не заинтересовала Когана, и на письмо Каротенуто он не ответил.
Жаль. Тогда еще были живы соседки Сабины, ее ростовские пациентки.
Но все же информация, что, мол, была такая ученая женщина, в массы просочилась.
Потом несколько лет о Шпильрейн никто не вспоминал.
Вспомнили в конце 80-х, когда в Ростове появились телефоны доверия. Работавшим в этой службе сотрудникам требовались немедикаментозные методы успокоения звонивших. Сотрудники обратили свой взгляд на психоанализ. И на свою землячку Сабину Шпильрейн.
В 1994 году в Ростове состоялась первая международная конференция памяти Сабины Шпильрейн. Альдо Каротенуто прочитал на ней лекцию «Психоаналитические аспекты агрессии». Второй раз итальянский ученый посетил Ростов в 2004-м, за год до своей смерти.
По словам доцента факультета психологии ЮФУ Филиппа Филатова, к Ростову у Каратенуто было доброе чувство, он хотел побродить по его улицам, ему хотелось послушать музыку русской речи.
...Сегодня практически вся жизнь Сабины Шпильрейн — со дня ее рождения (7 ноября 1885 года) до 1923 года, когда она окончательно вернулась в Россию, разложена по полочкам и по косточкам. Мы знаем, в каком возрасте она страдала запорами и начала заниматься мастурбацией, знаем, что ей снилось, и что она рисовала. Вопросу — спала или не спала Шпильрейн с Юнгом, посвящены статьи серьезных ученых в серьезных журналах.
Думала ли она, что ее особа привлечет к себе столь пристальное внимание потомков? На сей счет, опять же, существуют разные мнения. Но если бы Шпильрейн не хотела, чтобы о деталях ее жизни узнали посторонние, она бы уничтожила свой архив. А она оставила его профессору Клапареду из Женевского психологического института. Предварительно сняв копии с писем и своих записей — все эти бумаги она забрала с собой в Россию. К тому же некоторые главы дневника по сути и форме являются обращением к своим будущим детям.
Мне кажется, Шпильрейн хотела, чтобы люди познакомились с ее жизнью в деталях. Хотя бы в научных целях. Необычное желание? А завещать собственный череп родной гимназии — обычное?
А еще, я думаю, она хотела, чтобы потомки знали, что из себя представляют эти ученые мужики. И не питали иллюзий на сей счет. Такая маленькая месть «малышки», как называли ее в переписке между собой Юнг и Фрейд.
Конец XIX — начало XX веков сегодня называют временем неврозов и истеричек. Невроз, по словам Фрейда, это социальная непригодность. Неумение найти свое место в меняющемся мире, приспособиться к нему.
Пассажирский поезд из Ростова в Москву идет еще 47 часов, скорый — уже 29 (непринципиальное отличие от нынешних дней). Слом эпох, канун научно-технической революции. В моде — декадентство, черные круги под глазами. Самоубийство — обычное явление.
У брата Сабины — после неудачной попытки суицида — врач спросит:
— Несчастная любовь?
— Нет, — ответит 15-летний юноша.
— Тогда революция, — догадается врач.
Сабина пишет: «Моя мать очень боялась, что может влюбиться в христианина или стать его возлюбленной... Некоему мужчине, христианину, уважаемому в Петербурге человеку, она сказала, что никогда не выйдет за него замуж, поскольку это могло бы убить родителей; на следующий день он застрелился».
...Отец Сабины — человек необычный. Вегетарианец. Зимой ходит без шляпы и пальто. Но это не протест, скорее, концентрированное выражение целесообразности — экономия плюс закаливание.
Николай Шпильрейн торгует комбикормами. Дело, по тем временам, новое и прибыльное — у семьи собственный трехэтажный дом на улице Пушкинской.
В доме то и дело скандалы. Аскет Николай считает, что его жена Ева (зубной врач по профессии) слишком расточительна («Зачем ты купила себе такое дорогое платье?»), а дети непослушны. Из дневника Сабины мы можем узнать, что «однажды папа приказал братьям — Яше и Сане один час бить друг друга. Саня два раза заскулил. Папа дал Сане вилку, чтобы тот выколол Яше глаза, но Яша не позволил Сане это сделать. Они шумели, и на крики прибежала мама и забрала Саню с собой. Папа на это сказал, что он запер бы обоих где-нибудь и заставил бить друг друга часа три, раз они не могут не ссориться». Сабину тоже наказывают. При братьях. Отец задирает у девочки юбку, а потом бьет ее рукой по голой заднице. После этого Николай протягивает дочери руку для поцелуя.
Сабина не может смотреть на отца во время обеда, ее тошнит при одном взгляде на его руки.
Однажды после очередных отцовских побоев Сабина бежит в холодный подвал и поливает себя водой — она хочет заболеть и умереть, и вообще, родителей тоже надо наказывать... После этих слов отец приходит в бешенство и говорит, что он первым покончит жизнь самоубийством.
В конце концов темпераментные родственники находят компромисс: отец не будет бить дочь, но та обязуется после каждого проступка, стоя на коленях, целовать портрет дедушки Мордехая — раввина из Екатеринославля. О дедушке говорят, что он ясновидящий, а значит, ни один проступок внучки не ускользнет от его внимания.
Такая система воспитания приносит плоды — Сабина заканчивает гимназию с золотой медалью. Блестящие успехи в учебе показывают и ее братья. Сам Николай Шпильрейн — уже при советской власти — за заслуги на ниве просвещения станет пенсионером союзного значения.
«Во мне всегда жил критик, понимавший, в чем состоит отличие реальности от фантазии. В это время я не хотела слышать от других никаких сказок: их я сама могла сочинить сколько угодно, я хотела знать правду», — пишет Сабина в своем дневнике. До правды девочка хотела докопаться в переносном и прямом смысле этого слова — каждый день во дворе своего дома она рыла яму. В ее планах было прокопать всю Землю насквозь и добраться до Америки, которая, по ее представлениям, — как раз на той стороне земного шара.
Еще Сабину интересовала проблема сотворения новой жизни. После того, как мать сказала девочке, что рожать детей та еще не может — только котят, Сабина захотела стать алхимиком. С некоторых пор она стала сливать остатки блюд и напитков, а потом все это тщательно перемешивать.
Как написала в своем дневнике Сабина, однажды случилось чудо: кусок ткани, помещенный в помои, вдруг превратился в бумагу, ей стало страшно.
Это, пожалуй, единственное, чего испугалась девочка. «К 6–7 годам я не боялась «ни черта». Моя смелость постоянно ставилась в пример брату, и я использовала это, выпрыгивая из темного укрытия или рассказывая ему страшные истории». «Черт», кстати, — любимое слово Сабины Шпильрейн. Не знаю, называла ли Ева Шпильрейн свою дочь «чертовкой», но это слово больше всего подходит для описания поведения невротической девочки.
Май 1900 года. Сабине — пятнадцать. Вместе с матерью и шестилетней сестрой Эмилией она отправляется в Швейцарию, на воды. В своем дневнике девочка пишет: «Немцы — внимательные и честные: человек здесь имеет право думать и сказать все, что он хочет, и вообще, человек свободен. Особенно мне нравится, что здесь каждый в возрасте от шести до четырнадцати лет должен ходить в школу. Как приятно, что здесь нет разделения на господ и крепостных и ко всем одинаковое отношение. Когда мы собирались уезжать из Карлсбада, какой-то мужчина подал маме руку, чтобы помочь ей выйти из лифта; извозчики и слуги непринужденно спрашивали, откуда и зачем мы приехали».
Наблюдательная умная девочка. Развита не по годам. Между тем, в Карлсбаде Сабина поссорилась с матерью, объявила голодовку и в очередной раз сказала, что покончит жизнь самоубийством. Доведенная до отчаяния Ева Шпильрейн (тогда ей было 37) готова сразу же после Карлсбада отправиться на лечение в Вену.
Сабина «сочувствует» матери: «Понятно, что мама в этом состоянии не думала о корзине, я была занята Милочкой. Поэтому корзина осталась на вокзале в Карлсбаде. Разумеется, нас очень обеспокоила потеря этой корзины, в которой находилось все наше имущество и даже мамины бриллианты». К счастью, имущество удалось вернуть.
Следующая поездка на курорт — в 1901 году — заканчивается трагедией. Эмилия заболевает тифом и умирает. Сабина позже напишет об этом времени: «Я отдалилась от всех людей; это было примерно в шестом классе после смерти моей сестренки, когда и началась моя болезнь. Я бежала в одиночество».
Весной 1904 года Сабина заканчивает школу. Что делать дальше еврейской девушке? Замуж не хочется, хотя приданое готово. Учиться в университете? Российские законы не позволяют. Бросить семью и уехать на учебу за границу? Так не принято в порядочных еврейских семьях.
Сабина впадает в очередную депрессию, и родители отправляют невыносимую девчонку в Варшаву, к родственникам. Визит в польскую столицу приводит к непредусмотренному результату: Сабина влюбляется в своего дядю Адольфа. Это ее вторая любовь.
Первым увлечением девочки был учитель истории, застенчивый, страдающий тиком мужчина, это случилось в пятом классе. Когда Сабина покинет Ростов, учитель истории сблизится с ее матерью.
Шпильрейн по этому поводу запишет в своем дневнике: «Должно быть, он тоже полюбил ее, и когда она уехала в Париж, он выбросился из окна, желая покончить с собой. Ему поставили диагноз — шизофрения... Я разрывалась между ним и дядей Адольфом, это был прекрасный пример «переноса» образа отца. По уму он не мог сравниться с учителем, но обладал отцовской настойчивостью и несомненными артистическими способностями... В конце концов дядя тоже влюбился в мою мать».
Родители принимают решение — лечить непокорного подростка!
Конечно, отдать ребенка в российский сумасшедший дом, где единственным способом врачевания души считались горячая и холодная вода, Шпильрейны не решились. Лечить, так в Швейцарии, в Интерлакерне.
...В Интерлакерне Сабина провела всего несколько часов: нарисовала на бланке клиники лысого мужчину, сидящего на женщине. У женщины — широко раскрытый рот и черные дыры вместо глаз. К ней тянется электрический провод. Рисунок называется «Гидролечебница». Под рисунком подпись «Чорт». В клинике отказываются лечить Сабину и с рекомендацией «она плачет и смеется попеременно, говорит, что в Интерлакерне — все лжецы и подлецы, не исключена паранойя, во всяком случае налицо — психоз» отправляют в другую клинику — в Бургхельцли.
Там пациентку госпитализируют по первому разряду — 1250 франков в квартал. Это дорого. Прожить месяц в Швейцарии, правда скромно, можно и за сто франков.
Лечащего врача зовут Карл Густав Юнг. Он на десять лет старше своей пациентки.
В Сабининой истории болезни Юнг запишет: «Мать — истеричная! Нервная (как и пациентка), зубной врач, страдает от кратковременного помутнения сознания инфантильного характера».
Впрочем, Юнга этим не удивишь. У его матери схожие проблемы, а о сестре (как о человеке, страдающем психическими заболеваниями) он написал статью в научный журнал. После чего помолвка сестры с женихом была расторгнута.
Позже Сабина напишет: «Он для меня — отец, я для него — мать (мать его была больна истерией). Теперь он влюбился в меня, истеричку, а я влюбилась в психопата; нужно ли объяснять, почему? Своего отца я никогда не считала нормальным. Его нездоровое стремление «узнать самого себя» полнее всего выражается у Юнга, для которого научное исследование важнее, чем все остальное на свете».
Сегодня бы Сабину назвали поздним подростком, сказали бы, что у девочки «подростковый кризис». Но тогда подростков не выделяли в какую-то особую группу граждан. Подростками и детьми позже займется сама Сабина.
В конце сентября отец Сабины получает обнадеживающее письмо: «Нам удалось заинтересовать госпожу Шпильрейн занятиями наукой, так что в течение некоторого времени она может отвлекаться от своих болезненных фантазий». Более того — весной Сабина собирается поступать в университет. А пока... За невнимание к себе Сабина мстит Юнгу: то пытается покончить с собой, то вдруг начинает хромать, ходит на внешнем ребре стопы и жалуется на невыносимую боль на подушечках стоп. Позже, в 1913-м, Сабина напишет на сей счет работу — «Удовлетворение посредством символики стопы». Стопа для нее — символ онанизма. «Все знают, с каким большим удовольствием малютки засовывают себе в рот ступню, чтобы ее сосать, а в определенном возрасте дети даже устраивают соревнования, кто сможет засунуть в рот большой палец ноги». Шпильрейн спокойно говорит своему лечащему врачу: «Я хочу терпеть боль, хочу, чтобы вы сделали мне что-то дурное, чтобы вы вынудили меня к чему-нибудь, чего я не хочу изо всех сил». Именно тогда, в 19 лет, Сабина пишет завещание «Моя последняя воля»: «после моей смерти я позволяю анатомировать только голову, если она не будет очень страшной... Мой череп я посвящаю нашей гимназии, его надо поместить в стеклянный ящик и украсить бессмертными цветами». Далее: «сожгите меня, а пепел разделите на три части. Одну положите в урну и пошлите домой. Вторую развейте по земле посреди нашего большого поля. Вырастите там дуб и напишите: «Я тоже была однажды человеком. Меня звали Сабина Шпильрейн».
Сабина смотрит на Юнга («мой Юнга») влюбленными глазами. Карл не отвергает девушку. У него уже есть любовница, но еще одна не помешает. «Юнга» даже считает, что Сабина двойственна его женской компоненте, которая живет в душе каждого мужчины.
Сабина помогает своему лечащему врачу с диссертацией, Юнг льстит ей: «Такие головы двигают науку вперед. Вы должны стать психиатром».
Жена Карла — Эмма обеспокоена, она на последнем месяце беременности.
В этот период Сабина сочиняет много песен о врачах больницы, но смех мешает ей спеть их. Еще она утверждает, что каждый вечер летает на Марс. 26 декабря 1904 года Юнг становится отцом, а Сабине по ночам начинают мерещиться кошки.
...В анкете для зачисления в университет Сабина написала, что живет в психиатрической лечебнице, пациенткой которой она и является. Ректор в недоумении — таких студенток у него еще не было. Он требует заключение директора клиники. Директор успокаивает ректора: «Госпожа Шпильрейн из Ростова-на-Дону не является душевнобольной. Она находилась здесь на лечении из-за нервозности с симптомами истерии. Мы рекомендуем ее к зачислению».
Учеба дается Сабине легко. Отец и мать гордятся дочерью и ежемесячно посылают ей 300 франков, почти столько же зарабатывает и сам Юнг.
Но на душе у Сабины не спокойно. То она пишет директору клиники о своем намерении покончить с собой, то крадет шприц и цианистый калий, едет в клинику — чтобы сделать укол любому, кто с ней заговорит. На самом деле шприц наполнен водой.
Сабине не жаль окружающих — «они такие пустые!». В эти дни Юнг пишет свое первое письмо Фрейду, оно о Сабине. «Согласно вашему методу я проанализировал картину болезни... В конце концов, раскрылась очень интеллигентная, способная личность с большой чувствительностью. В ее характере есть что-то беспощадное и несправедливое, также у нее отсутствует всякое чувство целесообразности и внешнего приличия, многое из этого можно объяснить особенностями русского происхождения... В период лечения пациентка имела несчастье влюбиться в меня. Теперь она восхищенно и демонстративно рассказывает об этом матери, причем немаловажную роль играет тайное злорадство по поводу переживаний последней».
Однако начинать переписку со знаменитым ученым с подобного письма Юнг не решается, он отправляет Фрейду совсем другое послание: «В настоящее время я лечу истерию вашим методом. Тяжелый случай, 20-летняя русская студентка, больна уже шесть лет».
Фрейд рад, что пациентка — студентка: «Необразованные люди для нас пока слишком непрозрачны».
«Когда началась наша поэма, — пишет Сабина в своем дневнике, — у Юнга были две дочери и должен был родиться сын (Франц родился в 1908 году)».
Слово «поэма» различными исследователями трактуется поразному. Одни считают его синонимом «секса». Другие полагают, что речь идет о возвышенных отношениях без физической близости, мол, Сабина не так воспитана.
Сторонники первой версии ссылаются на слова из дневника Шпильрейн о «близких эротических отношениях... однажды во время нашего обычного рандеву». Есть у Сабины и запись об отвергнутом ею предложении Юнга заняться любовью втроем — Сабина, он и его жена: «Эмма согласна, я поговорил с ней».
...Между тем, по Цюриху ходят слухи: доктор Юнг собирается бросить свою жену и жениться на пациентке. Карл испуган, он считает, что слухи распускает Сабина Шпильрейн.
Юнг пишет Фрейду, что «одна пациентка предала его доверие и дружбу самым оскорбительным образом и устроила громкий скандал лишь потому, что он отказал ей в удовольствии иметь от него ребенка».
Родители Шпильрейн получают письмо из Цюриха: неизвестный автор пишет, что Ева должна спасти дочь, иначе доктор Юнг ее уничтожит.
Ева в панике: что делать? Спокойствие сохраняет лишь Николай Шпильрейн: «Из него сделали бога, а он обычный человек».
Тем временем Сабина просит Фрейда о встрече, только он один может повлиять на своего молодого ученика, она не хочет скандалов, а всего лишь ищет пути, как расстаться по-хорошему. «Я пожертвовала ради Юнга своей девичьей гордостью».
Фрейд удивлен. Он пишет Юнгу: «Странно! Что это? Надменность, болтовня или паранойя? Срочно телеграфируйте, кто это такая?».
Юнг телеграфирует: «Шпильрейн — это та особа, о которой я вам писал. Это был, так сказать, мой показательный аналитический случай, поэтому я проявлял к ней особую благодарность и расположение... Она планомерно работала над тем, чтобы обольстить меня, что для меня было неприемлемым. Теперь она думает о мести...».
У истории неожиданная развязка — вдруг выясняется, что слухи о Юнге распускает не Сабина, а другая его любовница. Доктор кается, а Шпильрейн получает из Вены письмо с извинениями от Фрейда.
Юнг и Сабина остаются друзьями.
«Я люблю его и ненавижу, потому что он не мой», — пишет Сабина в своем дневнике. Юнг говорит Сабине, что он никогда больше не женится, а она создана для свободной любви.
Но Сабине хочется другого — иметь семью и детей. От Юнга. Непременно мальчика. Зигфрида. Так звали героя вагнеровской оперы. Сабине нравится этот композитор: «У страстных художников, каким был Вагнер, кульминационный пункт любви нужно искать в смерти. Его герои должны умереть — как умирает Зигфрид и вместе с ним Брунхильда».
...И все же Шпильрейн «родит» от Юнга ребенка. Правда символического. Свою главную научную работу «Разрушение как причина становления» она посвятит Карлу: «Дорогой, примите продукт нашей любви — мою работу. Вашего сыночка Зигфрида. Пришлось приложить громадные усилия, но ради Зигфрида для меня нет ничего невозможного».
Юнг пишет в ответ: «Я поражен изобилием превосходных мыслей. Которые предвосхищают многие мои».
Для Фрейда он найдет другие слова: «После весьма многообещающего начала следует беспомощное завершение... Она слишком мало читала... Кроме того, ее статья ужасно перегружена ее собственными комплексами».
Статья действительно «перегружена комплексами» и личным опытом: «В моих исследованиях сексуальных проблем меня особенно занимал один вопрос: почему одно из мощнейших сексуальных влечений — стремление к продолжению рода наряду с априори ожидаемыми положительными чувствами предоставляет приют негативным эмоциям, таким как страх и отвращение».
Спустя несколько месяцев после выхода «Разрушения», к удивлению окружающих (в том числе и Фрейда, с которым Сабина наконец-то знакомится лично — он благосклонен к красивой женщине), Шпильрейн возвращается в Ростов и скоропостижно выходит замуж. В своем дневнике она записала: «Приснился сон, что в 27 лет я выйду замуж».
1 июня 1912 года Сабина Шпильрейн и Павел Шефтель сочетаются браком в ростовской синагоге. Шефтель — врачпедиатр, специалист по нервным и внутренним болезням. При регистрации брака его почему-то ошибочно записывают ветеринаром.
17 декабря 1913 года в семье Шефтелей — уже в Берлине — родилась девочка. Родители спорят, какое имя дать. Сабина хочет, чтобы дочку звали Ренатой, Павел — Ирмой. Сходятся на Ирме-Ренате.
Имя ребенка — не единственный повод для спора. Сабина хочет жить на западе, Павел — на востоке, в родном Ростовена-Дону. Впрочем, начавшаяся первая мировая война не оставляет ему выбора — в связи с мобилизацией он возвращается в Россию.
Вновь Сабина и Павел встретятся через 10 лет.
За это время Шпильрейн станет известным в Европе психоаналитиком, сменит несколько городов — Цюрих, Лозанна, Женева... Ее приглашают на ученые конгрессы, западные журналы охотно публикуют ее статьи.
Отец по-прежнему помогает дочери деньгами, теперь Сабина посвящает свои работы ему. «Сначала мы чего-то боимся, а потом любим!».
Шпильрейн поддерживает отношения с Фрейдом и Юнгом. И даже пытается примирить поссорившихся на научной и национальной почве ученых.
Сабина изучает теорию искусств, пишет исследование «Песни о Нибелунгах». Когда в связи с революцией в России и гражданской войной у отца возникают проблемы с деньгами (теперь семье принадлежит лишь квартира на первом этаже их большого дома), Сабина всерьез подумывает заняться сочинением песен. Ради денег.
В 1923-м, по совету семьи, а также Фрейда, Сабина вместе с дочерью (теперь ее зовут просто Ренатой) возвращается в Россию, в Москву. Фрейду и Сабине кажется, что в Советской России у психоанализа большое будущее.
Некоторые историки считают, что Сабине предложили стать сотрудницей НКВД — информировать органы о деятельности подозрительных психоаналитиков. Иначе, как объяснить ее столь беспроблемное возвращение в Россию?
На фотографии на паспорт 1924 года Шпильрейн выглядит печальной и затравленной жизнью женщиной.
Поначалу дела у заведующей секцией детской психологии в Первом московском государственном университете идут неплохо. «Работаю с наслаждением, считаю себя рожденной и призванной для моей деятельности, без которой не вижу в жизни никакого смысла», — писала Шпильрейн в анкете тех лет. Работа, работа и еще раз работа. И тотальное одиночество...
Тем временем Павел Шефтель, устав ждать Сабину, давно живет с другой женщиной — Ольгой Снитковой. В 1924-м у них рождается дочь Нина. Пытаясь наладить семейную жизнь, Сабина переезжает в Ростов. Поначалу ей это удается. Она возвращает мужа, и в 1926-м на свет появляется маленькая Ева Шефтель. О Москве можно забыть — жизнь в провинции безопаснее, чем в столице: 14 августа 1925 года решением Совнаркома за подписью Николая Семашко Государственный психоаналитический институт, в котором Шпильрейн также работала, был ликвидирован. Быть психоаналитиком в России становится опасным для жизни.
Известно, что Ростов в те годы не был задворками научной мысли. Местные ученые исследовали деструктивные последствия войны, военные неврозы. Уже в 20-е годы в Ростове обратили внимание на феномен серийных убийц. Пытались доказать, что это связано с последствиями гражданской войны, что между психическими и органическими процессами существует прямая связь, например, психотравмы, полученные в результате боевых действий, приводят к необратимым изменениям в составе крови. Достаточно необычно по тем временам. И созвучно с работами Шпильрейн. Сабине было с кем поговорить. Можно сказать, что Ростов — родина не только чикатило, но и бухановских.
...Считается, что одно время Шпильрейн преподавала в РГУ. Однако документов, подтверждающих этот факт, не найдено. Эмиль Шпильрейн, декан биофака РГУ, в протоколе допроса — он хранится в архиве ростовской ФСБ — вообще не упоминает о своей сестре.
Соседям Шефтелей (по их дому на улице Шаумяна, где Фадеев написал свой «Разгром») запомнилось, что Павел Наумович был видным мужчиной, с ухоженной смоляной бородой и холеными руками доктора. Запомнилось соседям, что первая дочь Сабины и Павла — Рената была похожа на мать, Ева — на отца. Сама Сабина, по мнению соседей, напоминала Рину Зеленую или Лию Ахеджакову, была человеком не от мира сего. Одним она казалась неприспособленной к жизни, другим — беззащитной. Ева и Рената были музыкальными девочками: Рената даже училась в Москве по классу виолончели, а скрипачку Еву оценил как юное дарование сам Ойстрах.
Еще соседи запомнили, что Шефтели жили в достатке. У них была даже домработница — дородная и приветливая Валя из Батайска, которая на все праздники готовила детям муссы. По воспоминаниям соседей, Сабина Николаевна работала детским психиатром, прием она вела в больнице на Большой Садовой.
...Увы, от беды убежать не удалось никому. 26 декабря 1936 года ученый-психотехник Исаак Шпильрейн приговорен к расстрелу — «за шпионаж». Приговор приведен в исполнение в тот же день.
Павел Шефтель умер в 1937-м от разрыва сердца. На улице. Он ждал, что придут и за ним.
Член-корреспондент АН СССР Ян Шпильрейн расстрелян 21 января 1938-го — «за участие в деятельности демократической партии».
Профессор РГУ Эмиль Шпильрейн расстрелян 10 июня 1938-го. 17 августа того же года умирает Николай Шпильрейн (Ева Шпильрейн не дожила до этих страшных дней — она скончалась в марте 1922-го).
После смерти отца Сабина едет в Краснодар к гражданской жене Павла Шефтеля — Ольге. Женщины договариваются: если кто-то из них будет арестован, то оставшийся на свободе возьмет всех детей к себе.
...Сабину и ее дочерей фашисты расстреляли 11 августа 1942 года. Трудно понять, почему они остались в оккупированном фашистами Ростове. Может быть, Сабина не могла поверить в возможность жестокой бессмысленной смерти. Ведь она так любила немца. Так хотела Зигфрида. «Зигфрид» — так, по иронии судьбы, будет называться и фашистский план по взятию Ростова летом 1942 года.
19 апреля 2003 года, согласно последней воле Шпильрейн, в Змиевской балке появился дубок. Даже три — в Ростовском лесхозе на всякий случай бесплатно выделили три дерева. Было решено, что посадят все — в память о Фрейде, Юнге и самой Сабине. В центре — Сабина. По бокам — учителя.
Как пишет Александр Фомин, секретарь Ростовской психоаналитической ассоциации, «вечером накануне мы с сыном догадались распечатать текст завещания С. Н. Шпильрейн и его перевод на иврит на большом листе бумаги, наклеили бумагу на картон, обтянули полиэтиленом, а для крепления подобрали шиферные гвозди. На фотографии, позднее помещенной в газете «Вечерний Ростов», наша самодельная табличка выглядела, как настоящая мемориальная плита... В день посадки в Ростове свирепствовал ураган и, по сообщениям местных СМИ, порывами ветра было сорвано несколько рекламных щитов. Было достаточно трудно находиться в открытом поле под шквальным ветром; тем не менее, запланированная акция прошла со всей торжественностью».
Дубки, увы, не прижились на ростовской почве. По словам Филиппа Филатова, председателя Ростовского психоаналитического общества, психоаналитики все же намерены исполнить волю Шпильрейн и посадить новое дерево во что бы то ни стало.
Перейти в архив