Рассказывает Людмила Скворцова:
— Первый раз я приехала в Москву в декабре 1980 года. Меня пригласил Владимир Валентинович Меньшов. Я с ним снималась в одном фильме, это была маленькая дипломная работа минут на пятнадцать, в съемках которой принимала участие наша театральная студия.
Меньшов играл роль вора-рецидивиста, который крадет деньги у какого-то старенького ветерана войны. А мы играли массовку. Ходили под дождем (нас поливали водой), садились в поезд, где и происходило все действие. Мы ездили от Ростова до Батайска и обратно. Под конец съемок мне даже дали какую-то небольшую роль — я играла проводницу.
Мы снимались неделю и за это время подружились с Меньшовым. Узнав, что я интересуюсь Высоцким, но ни разу не была в Москве, Меньшов оставил мне номер своего телефона и пригласил к себе.
Телефон, как оказалось, действительно принадлежал Меньшову. Я приехала с подругой Галкой рано утром — в четыре часа утра, было холодно и темно. Транспорт не ходит. И мы пошли пешком. Она привела меня на Ваганьково. Часов, наверное, в шесть утра. Ворота, естественно, закрыты. Вышел какой-то мент. Открыл нам ворота: «Девчонки, вы к Высоцкому?» Мы подошли молча. Ничего не видно. Какая-то простецкая могилка. Я говорю: «Галка, не он! Разве может здесь лежать Высоцкий?» Потом я позвонила Меньшову, он сказал: «Люда, как все плохо! Я завтра уезжаю в Болгарию, а сегодня я разбился на машине. И мне так плохо, так плохо, я лежу. Давай в следующий раз, как приедешь».
Потом я видела Меньшова мельком на похоронах Раневской, но уже не стала подходить и напоминать о себе.
А у меня был еще один телефон, его мне дал знакомый, который сказал: «Люда, там, в Москве, есть один старичок». Почему-то он так сказал. «Такой же, как ты, — он собирает все, что связано с Высоцким».
Я представила себе комнату, заваленную бумагами, посреди которой сидит какой-то дряхлый дед.
Позвонили этому «старичку». Он говорит: «Ну приезжайте. Театр на Таганке знаете где?» Галка кивает. Я говорю: «Знаем». — «Ну заходите на служебный вход, спросите Петра Михайловича». Фамилию Петра Михайловича я не спросила. Говорю: «Галка, приедем, а там этих Петров Михайловичей, может быть, 20 штук».
Пошли. Служебный вход «Таганки». Ждем. Нам говорят: «Петр Михайлович двадцать минут назад здесь пробегал. Вы не видели?» Мы: «Да мы его не знаем». Оказался, никакой это не старичок, а завлит «Таганки» — Леонов. Чуть старше меня. Правда, немножко картавит.
Когда он узнал, что мы из Ростова, он тут же потащил меня к Дупаку Николаю Лукьяновичу, директору театра, который тоже родом из Ростова. В свое время заканчивал наше театральное училище. Как он обрадовался… А я как раз в это время учила французский, кстати, у Бондарчука Алексея Сергеевича — ростовского сына знаменитого Бондарчука. И его мама — первая жена Сергея Федоровича — провожая меня в Москву, говорила: «Людочка, если вы вдруг увидите Колю Дупака, вы ему привет от нас передавайте».
Дупак пригласил нас на вечерний спектакль.
Когда я ехала в Москву первый раз, на телевидении еще не работала. Это был конец декабря. А второй раз я уже приехала в январе, на день рождения Высоцкого. Я же до этого и не знала, что он родился 25 января. Газеты об этом не писали, интернета не было — откуда было знать?
Для того чтобы отпроситься с работы, куда я только что поступила, пришла к главному режиссеру. Кстати, она меня приняла на работу только из-за того, что тоже любила Высоцкого. Мы с ней на этом сошлись. И когда я к ней пришла отпрашиваться, она сказала: «Отрабатывайте по выходным». Так я заработала 10 выходных дней на день рождения Высоцкого.
Приехала в Москву. Это было как раз в мой день рождения, 22 января. Они узнали, и завлит подарил мне фотографию. Фото было сделано Владимиром Мурашко. Это была моя первая шикарная оригинальная фотография — не какой-то там 25-й пересъем. И как-то все потянулось.
Я стала приезжать на Ваганьково — там продавали фото, в каком-то парке еще продавали... Потом я подружилась с Сашей Стерниным — фотографом с «Таганки». Он какую-то часть моей нынешней коллекции просто подарил, какую-то продал. Потом я уже стала переписываться с людьми. И каждый что-то мне переснимал, а что-то я высылала. И так оно потихонечку все и собралось.
У кого фотографий больше, чем у меня? Я думаю, что в «Таганке», в музее. В Москве есть коллекционеры — Олег Васин, Леша Денисов. В Перми — Сергей Демин, у него, может, побольше, чем у меня, а, может быть, и нет.
Он постарше, и все мне говорит: «Умру — кому это все достанется? Жене и сыну не нужно». Я тоже не знаю ответа на этот вопрос. Моей дочке тоже вряд ли это нужно.
Познакомилась с первой женой Высоцкого. У нас с ней дни рождения совпадают. Иза Константиновна два года работала в Ростове, в «Ленкоме» — когда-то ростовский ТЮЗ назывался «Ленком».
Я ее нашла в «Таганке». Я всегда на свой день рождения ездила в «Таганку». Знала, что мне обязательно там что-нибудь хорошее подарят.
К визиту я обязательно пекла капустный пирог. И успевала его в поезде довести. Или самолетом. И однажды я пошла мыть яблоки, а она идет по коридору. Я говорю: «Иза Константиновна, проходите к Петру Михайловичу». «А что там происходит?» — «Там мой день рождения». А она: «Да? А у меня сегодня тоже день рождения». И побежала. Притащила гору конфет. Ну, мы и стали отмечать. Один год. Второй год. Третий год. Она приезжает к этим дням, и я тоже. А потом несколько лет назад она приезжала в Ростов с Нижнетагильским театром, где она работает. Кстати, и преподает она в Нижнем Тагиле.
Когда я узнала, что в Ростов приезжает их театр, звоню в гостиницу «Ростов», где она остановилась: «Мне Изу Константиновну Высоцкую». Мне дали телефон — никто и не спросил, кто я такая. Я говорю ей: «Иза Константиновна, это — Люда Скворцова, с которой у вас день рождения в один день». Она: «Да, Людочка!» «Иза Константиновна, хотите прийти искупаться?» Пауза… «А с чего вы решили, что мне надо искупаться?» Я: «А, скорее всего, в гостинице «Ростов» нет горячей воды». Она — таким жалостным голосом: «Нету». «Тогда милости прошу, я за вами приду». Пришла. Через день еще раз пришла. Через день — еще.
Она потом вспоминала, что я ее встречала как королеву. Красной икрой угощала, например. А потом, когда мы встретились еще раз позже, она почему-то вспомнила: «А, это та Люда Скворцова, которая варит чудесную гречку». Хотя я в жизни гречневую кашу никогда не варила. Почему-то она так запомнила. Ну и слава богу...
А в квартиру Высоцкого меня провел Петр Михайлович Леонов, завлит «Таганки». Какой-то документ мы должны были передать Нине Максимовне. В тот день, как я поняла, Нина Максимовна ждала одного Петю Леонова, и мое появление как-то плохо восприняла.
До этого мы уже были с ней знакомы.
Вы помните что-нибудь о «куняевщине»? Был такой поэт Станислав Куняев, который написал, что пьяные поклонники Высоцкого затаптывают могилу бедного майора Петрова, который похоронен рядом. А один наш ростовский поэт, которому поэт Куняев помог издать несколько книжек, поддержал Куняева и написал еще одну статью в журнал «Дон». А журналом «Дон» тогда заведовал Обертынский. И я пришла к Обертынскому: «Как вы могли напечатать такую гадость? Нина Максимовна мне звонила. Плакала: «Люда, помогите».
Обертынского засыпали мешками писем: «Как вы могли написать такую гадость о поэте?» А Обертынский тоже поддержал Куняева — своего крестного отца в литературе.
Нина Максимовна прислала мне массу документов о том, как эти могилы расположены. Кобзон выбрал никому не принадлежавшее место. Только Кобзон мог с пятницы на субботу что-то такое пробить. Высоцкий ведь умер с четверга на пятницу.
Обертынский какое-то опровержение все-таки, по-моему, состряпал. С ним мы позже сотрудничали. Но я все-таки ему напомнила те события. Он вздохнул и сказал: «Да, тяжелые были времена».
...В 1975 году Высоцкий был в Ростове, с 1 по 15 октября, на гастролях с Театром на Таганке. 9-го выступал на заводе «Гранит», есть запись. Был концерт в санэпидстанции, выступал он и на комбинате прикладного искусства — в двух разных цехах. Один цех комбината располагался на улице Школьная, 33. Это за старым автовокзалом. Там был цех керамики. И еще один цех был где-то на Каменке — он до сих пор работает.
После концерта на Школьной коллектив, перед которым выступал Высоцкий, на своем собрании решил установить мемориальную доску о пребывании поэта на комбинате. И они ее вмонтировали в стену — они же были керамистами. То есть, доска неснимаема. Первая в мире мемориальная доска, установленная при жизни Высоцкого — в начале 1976 года. Она есть до сих пор.
...Тогда главным мастером на комбинате был Леонид Шихачевский, а его жена Юлия Романовская была начальником цеха керамики, по-моему.
Коллективу хотелось что-нибудь подарить Высоцкому в знак благодарности за концерт.
Высоцкого повели в хранилище и сказали — выбери все, что хочешь. И Высоцкий, не глядя, выбрал себе три вещи. Оказалось, что все они сделаны Шихачевским. Его это потрясло. То есть, мастер выбрал своего мастера. Высоцкий сказал: «Я хочу познакомиться с этим человеком». Ему говорят: «Нет, это сложно. Он ветеран войны, инвалид, работает дома. И он не любит вот такого вот панибратства — даже если это Высоцкий».
Высоцкого это завело. Он говорит: «Нет, хочу с ним познакомиться. Просто поговорить».
Романовская позвонила мужу: «Леня, у нас на комбинате с концертом Высоцкий. Он хочет с тобой поговорить». Шихачевский отвечает: «Ну ты же мои условия знаешь».
Романовская передает Высоцкому условия встречи: вы не должны опаздывать, и какое-то еще одно условие было. А Высоцкий опаздывал всегда и везде. Его все знали и всегда утаскивали в разные стороны. Но в тот раз он с Ваней Бортником пришел вовремя, без гитары.
Шихачевский был человеком абсолютно не пьющим. Но он очень любил делать наливки, которыми пытался Высоцкого угостить. Но тот даже не притронулся.
Они друг другу очень понравились, долго разговаривали. Сохранилась небольшая пленка, на которой запечатлены фрагменты этой беседы. Там есть и несколько песен, которые Высоцкий спел под гитару, которую Андрей, сын Шихачевского, принес от соседей.
На память о концерте Высоцкий подписал два квасника. На одном он написал: «Хочу для вас петь». Его заглянцевали, заполировали — чтобы надпись сохранилась навсегда. Этот квасник достался Леониду Шихачевскому.
...Потом, когда Андрей ушел в армию и служил в Подмосковье, его мать Юлия Романовская несколько раз приезжала в Москву. Высоцкий несколько раз провожал Романовскую в воинскую часть, где служил Андрей, и там даже пел для солдатиков.
Когда Андрей переехал в Москву, в Ростове остался его брат. Ему на подарок Высоцкого было как-то наплевать. Ну, стоит себе вазочка наверху и стоит. В Москве об этом узнали и попросили его передать мне этот квасник, чтобы я его привезла в Москву. Письмо с просьбой было подписано 8 января 1983 года. Его переправили с посыльным на телевидение, подписав «Срочно!»
И я пошла в этот дом. Уже не было в живых ни Романовской, ни Шихачевского. Квасник мне отдали безо всякого. Я везла его в Москву как хрустальную вазу.
25 января в Москве был снежный буран, и нас посадили не во Внуково, а в Пулково — в Ленинграде. Сказали: «Выходите, потопчитесь на площадке, если погода наладится, полетите дальше». А меня ждет в Москве Юрий Петрович Любимов — в 19 часов у него начиналось представление в честь рождения Высоцкого. Я не смогла оставить в самолете эту вазочку — топталась по снежному полю, прижимая ее к груди.
Потом, в Москве, нас посадили не во Внуково, где меня ждал Петр Михайлович Леонов, а в Шереметьево. И я добиралась до театра на каких-то перекладных машинах.
Когда я влетела на сцену, Любимов был уже там. Он знал предысторию этого квасника. И он в тот день рождения Высоцкого, потрясая вазочкой, сказал: «Вот, пока нам делают такие подарки, театр еще жив и Высоцкий жив!»
А когда через полгода Любимова лишили гражданства, и он остался за границей, все, что мы насобирали для будущего музея Высоцкого, забрал Центральный архив литературы и искусства. И в том числе этот квасник.
Когда я через полгода приехала в Москву, пошла к ним и сказала: «Отдайте!», они спросили: «Детка, а ты кто?» Я пыталась объяснить им, но они: «Да вы никто! И кто такой Любимов? Это вот тот диссидент, который не вернулся в Россию и его лишили гражданства? До свидания!»
А потом — когда квасник все же передали «Таганке» — ему отбили носик. Чуть-чуть. Но приклеили и поставили в стеклянный купол. И сказали: «Он будет у нас в сохранности. Навсегда. А то его точно кокнут». Так он там и остался.
... 8 октября Высоцкий должен был посетить газету «Молот». Потому что 8 октября — это четверг. А в «Молоте» в те годы проходили «четверги» — встречи с творческой интеллигенцией.
У меня есть фото артистов, кто был тогда в «Молоте», но Высоцкого там не было.
Соломон Гурвич, организатор «четвергов», встретил Высоцкого возле «Молота», извинился и проводил до остановки. Высоцкий уехал в «Интурист». Не знаю, как объяснил Соломон Самуилович Высоцкому ситуацию...
Соломону сказали, чтобы вот этого одиозного поэта в редакции не было. «Молот», дескать, слишком приличная газета для такого босяка, как Высоцкий. А остальные актеры хорошо повеселились... Смехов там был, Золотухин… Их хорошо встречали. 9 октября вышла газета, и там было написано, что у нас вчера на «четверге» были актеры Театра на Таганке.
Рассказывает Виктор Иванович Луговской:
— К нам на комбинат Высоцкий прибыл с товарищеским визитом. А я тогда работал главным механиком. Это сейчас молодежь относится к Высоцкому спокойно, а для нас он тогда был кумир, фигура необъятных масштабов. Естественно, каждый работник желал взять у него автограф. Когда он приблизился к нашему цеху художественных изделий, все стояли, кто с пластинками, кто с фотографиями, а мне под руки попалась деревянная дощечка — боковина от женской сумочки. Я схватил ее, схватил выжигатель и говорю: «Владимир Семенович, пожалуйста, автограф, будьте любезны». Он удивился, признался, что таким инструментом ему еще не приходилось автограф давать. Расписался. Автограф долгое время хранился у меня. Я всем показывал дощечку, хвастался. Но понял, что эта вещица достойна того, чтобы люди о ней знали. И подумал: пойду-ка я к Людмиле Скворцовой и отдам этот «жгучий автограф Высоцкого», как его окрестила одна журналистка. Она ведь давно коллекционирует все о Владимире Семеновиче, можно сказать, болеет этим делом, все никак на памятник деньги не может собрать. Так мы с ней и познакомились. А ее первым вопросом было: «А вам не жалко?» «Жалко, — говорю, — но еще жальче будет, если эта вещь останется у меня, покроется пылью, и никто о ней никогда не узнает». Никогда не думал, что таким образом попаду в историю Владимира Высоцкого.
Сейчас я уже на пенсии, купил себе камеру и немного снимаю для себя. Был на последней выставке, посвященной Высоцкому, снял несколько кадров, пришел домой, просмотрел и решил сделать фильм. Он получился небольшой, три минуты всего. Правда, помимо своих наработок мне захотелось вставить туда кадр из картины «Высоцкий. Спасибо, что живой», там у них есть удачный момент, где Владимир Семенович со сцены уходит. Я как раз его вставил и подписал: «Спасибо, что вы меня помните». Мне захотелось от его имени всем поклонникам ответить. Когда закончил с монтажом, решил выставить видео на Youtube, но буквально через несколько часов получил запись от администратора сайта с угрозами о нарушении авторских прав. Фильм пришлось закрыть. Жалко. Я только для озвучки некоторых моментов прослушал около трехсот музыкальных композиций, пока не нашел подходящую. Сейчас думаю его подарить Людмиле Скворцовой, вот уж кому точно будет приятно.
Рассказывает Багдасаров Андрей Лукьянович:
— Я в то время был начальником цеха художественной керамики и художественного стекла комбината прикладного искусства. Этот цех находится рядом с кондитерской фабрикой, недалеко от Старого автовокзала. Высоцкий решил посетить Музей краеведения, где, между прочим, сказал, что никогда не видел, как работают гончары. Ему организовали встречу у нас на комбинате. Узнав о приезде актеров (Высоцкий приехал с Бортником), я как следует подготовился, достал коньяк, закуску. Начался осмотр с моего кабинета. Владимир глянул на стол и сказал: «Ну если вы считаете, что Высоцкий без этого не обходится, то ошибаетесь». И мы пошли бродить по окрестностям.
Высоцкому у нас очень понравилось. Он говорил, что бывал на многих предприятиях, где продукция выходит вагонами, но ему очень хотелось видеть производство, которое зародилось на заре человеческой цивилизации — гончарное дело. Но он не знал, что мы и стекло делаем, да еще ручной работы. Ребята из стекольного ему свою работу демонстрировали: берут горячее стекло, расплавленное, раз — и у него на глазах получается лебедь. Он посмотрел: «Ух ты, здорово, а давай еще разок! Вот это я на память
возьму!» А мы говорим: «Володя, сразу не возьмешь, его остуживать надо, иначе оно трескается и взрывается».
Да, мы его сразу стали называть Володей, так он нас к себе быстро расположил. Я ему и говорю: «Володя, а нельзя ли нам маленький концерт дать?» На что он мне ответил: «Я концертов не даю». Ну, тогда я это выражение воспринял буквально, подумал, что петь он отказался. Оказалось, что он слово «концерт» просто не любил. Когда мы подошли к красному уголку, где все ребята наши собрались, он сразу все понял: «Я бы спел, но у меня без гитары ничего не получается, плохо как-то у меня без гитары». Вообще, Высоцкий так емко говорил, что в двух-трех словах получался большой смысл. «Ну, — говорю, — есть одна гитара, сейчас принесу». Принес — он ее опробовал, говорит, она вроде с виду хорошая... Мы еще одну, старенькую, задрипанную, где-то отыскали. Я и спрашиваю: «Может, эта пригодится?» Он посмотрел: «Ну это куда ни шло». Потом поворачивается ко мне и произносит: «Вот так, наверное, и о людях рассуждают, вроде как по внешнему виду».
Одет, как я помню, он был очень просто: свитер на нем был и куртка болотного цвета. Он даже когда выступал, куртку снял и на спинку стула повесил, папиросу положил на радиатор, ногу одну на стул поставил и только тогда запел. И пел нам, наверное, минут 45. Ну а после мы по 100 граммов все-таки выпили.
За это время я приготовил два квасника. Они стояли в углу на маленьком столике. Владимир, когда их увидел, догадался: «Похоже, это для меня, я здесь что-то должен написать?» И написал. На одном кваснике: «Хочу для вас петь», а на втором: «Добра и сил». Потом мы их еще раз выжгли и надписи стали вечными. Когда он уехал, я оставил второй квасник себе, а первый стоял на комбинате. Потом его взяла домой наш главный художник. А недавно я узнал, что ее сыновья отдали его в музей.
После визита я всю компанию должен был отвезти на Каменку, в основное здание комбината. По пути Высоцкий попросил остановить у магазина с грампластинками. Мы остановились около «Мелодии», был тогда на Пушкинской такой магазин. Зашли все четверо. Володя спросил, мол, нет ли у вас чего-нибудь Высоцкого. Продавщица ответила отказом, даже не повернувшись. А Высоцкий опять: «Девушка, может, где чего завалялось, хоть на память можно было бы купить?» — «Да какой там на память!» Тут она повернулась. А ведь тогда по телевизору Высоцкого не показывали, его было не узнать, невысокого роста, да он еще и нагнулся немного и папиросу держал меж пальцев. Она ему и говорит: «Еще и Высоцкого спрашивает. Где культура?! А ну-ка выходите с магазина, здесь не курят!» Так она его и не узнала.
Поехали дальше. Добираться надо было на другой конец города, я старался не гнать. Вдруг Высоцкий говорит: «А я вот люблю быструю езду». Я говорю, что малость выпил, вдруг милиция остановит. А он взял «Атлас автомобильных дорог», он у меня в машине валялся, написал на нем: «Доброго пути» и добавил, мол, остановят вас, а вы покажете, что Высоцкий посоветовал быстро ездить. За всю нашу встречу он разговаривал не так много, но каждая фраза мне хорошо запомнилась. Например, когда он у меня еще в кабинете был, на моем столе валялся график отпусков нашего персонала. Директор не подписал, говорит: чего ж ты всех написал летом, ты же делай, чтобы все было равномерно, одни — зимой, другие — летом. И вернул мне его переделывать. Высоцкий его заметил и сказал: «Да, в нашей жизни все делается по графику. А что же директор не подписал?» Я ему и рассказал, как есть, а он схватил мой график, написал: «Согласовано» и прямо там расписался. «Ну теперь, я думаю, директор подпишет». Вот так один день мне в жизни довелось повидать Высоцкого с 10 утра до 5 часов вечера.
Перейти в архив