Денис Гуцко, писатель.
Ноктюрн. Что дальше? Ну вот, мир никогда не будет прежним. Теперь мы не просто так, теперь мы вместе. Я для нее, она для меня. Вдруг почувствовал: держу что-то в пригоршне пальцев. Пуговица от сорочки. Половинки пуговицы. От волнения так сдавил, что разломал напополам. Сунул в карман. Что дальше? Нет, ясно — будет большое-большое счастье. Бесконечное. Но первая минута? С чего начать? Счастье-то?
По школьным ступенькам кто-то сбегал, в одном из окон темнел чей-то силуэт. Кто это был? Тот, кто смотрел на нас тогда? Она кивнула: пойдем.
Мы пошли вниз по горбатой старенькой улице, сверкающей чешуйками брусчатки.
На перекрестке — автобус из военного городка. Цвета хаки. И водитель цвета хаки. Водитель — солдат.
Я, наконец, вспомнил, что бывает дальше. Потянул ее в крошечный переулок: два двора — и самодельная бетонная лестница. Ступени разной высоты, пролеты состыкованы под случайным углом. Я помню только запах. То есть нет, уже не запах — а то, как стало от него щекотно в горле, как разлился хмель в голове. Теперь вот так, совсем близко: я могу вдыхать запах ее духов.
На следующий день, на перемене, я спросил, как называются духи. Они назывались «Ноктюрн». Маме подарили на день рожденья. Вчера первый раз подушилась. Такое совпадение. Тебе понравились?
Мне очень понравились.
Потом, когда все закончилось, и я был женат на другой, а она замужем за другим, тысячу лет спустя, в чужом городе, в переполненном метро, я уловил этот запах — и сердце заколотилось. Я вертелся, я привставал на цыпочки. Глупо — я решил, что она рядом, вошла в вагон...
Ее, конечно, не было. И никакого смысла не было всматриваться в чужие женские лица. Я выскочил на первой же станции. С тех пор мне этот запах, слава богу, не попадался.
Вера Котелевская, поэт, доцент кафедры теории и истории мировой литературы ЮФУ.
Вспомнить «первое» не просто... Роясь, память подсунула мне Мишу, будущего горного инженера, который держал в левой руке хрустевшие при нашем сближении тюльпаны, а правой то обнимал меня, то поправлял съезжавшую на лоб норковую (провинциальный пижон) шапку. Но потом память рассмеялась мне в лицо, потому что, ну никакой он не первый, этот Миша. Были еще какие-то «первые», и все они были не те и не то. Потому что настоящий первый «он» меня так и не поцеловал — и не мог, и не знал, что «должен». Вот этот первый поцелуй, который так мечтался в мои 13 лет, который прокручивался в воображении тысячи раз, он и запомнился. Не сбывшийся. Он пришел к нам в шестой класс подменить заболевшую историчку. Один-единственный раз. Невысокий, с сединой, такой вот Микеле Плачидо, с бархатистым голосом (но еще более низким). В 13 лет эротические фантазии — самые сумасшедшие (ну, возможно, еще в 45 будут такие). В общем, это был он. От которого пересыхает в горле и кружится голова. При этом он всего лишь стоит у доски и что-то рассказывает о Куликовской битве. Приходит такой и поселяется в тебе. Пока ты не вырастешь и не разлюбишь мужчин старше тебя, и вообще вот этот типаж хрипловатого итальянца.
Надя Делаланд, поэт.
Первая любовь.
Сопя и подталкивая друг друга, мы заглядываем в полуподвальное окно, шепчемся и хихикаем. Мне пять лет, мои подружки немногим старше. Спиной к нам сидит художник, который очень стар — наверное, ему за тридцать. Он легкими штрихами набрасывает чей-то портрет. Из небытия прорастает лицо, смотрящее прямо в меня. Стены мастерской увешаны картинами, одна из которых — обнаженная женщина — предмет перешептываний. Мне совсем не хочется говорить и хихикать — я все еще стою за несколько минут «до», во мне все еще длится ужас и счастье полного исчезновенья, я все еще опускаю глаза и становлюсь прозрачной, пока он, растягивая секунды, идет мимо. Все мое тело покрывается пикселями, о которых тогда и знать не знали, экран вздрагивает, и мир перезагружается. Но я успеваю на всю жизнь запомнить, что любить — это отказываться смотреть на того, от кого невозможно оторвать глаз, и исчезать, когда важнее всего быть.
Леонид Санкин, публицист.
Гляделки.
Тем летом он был «чемпионом колхоза» по игре в гляделки. После работ по прополке овощей под жарким июньским солнцем хотелось отдыха и приключений одновременно. Вот и решили выпускники девятых классов трех ростовских школ устроить такой чемпионат. Игра была простая: мальчик и девочка садились напротив друг друга и смотрели в глаза, кто первый отводил взгляд, тот и проиграл. Он побеждал всех, потому что умудрялся, смотря в глаза девочке, смотреть сквозь нее. Для этого надо было думать о чем-то совершенно постороннем. Он решил думать о футболе. Смотрел на девочку и вспоминал какой-нибудь матч чемпионата страны с участием любимых армейцев. И все время выигрывал. А теперь чувствовал, что победа от него ускользает. Сидящая напротив девчонка, видимо, пользовалась такой же тактикой. Ее зелено-серые глаза смотрели сквозь него и были ужасно холодными.
Это был последний день их почти месячного пребывания в колхозе, и затеяли они игру в гляделки на спор, кто проиграет, тот и уступит очередь в душевую комнату. Сейчас в душевой мылись их девчонки — О льга и Зита из 4-й школы. Вернее, это они, два одноклассника из 53-й — он и Иван, считали, что это их девушки. Уже две недели они гуляли вчетвером вокруг лагеря, сидели допоздна на террасе, слушали последний диск Пугачевой, записанный на кассетный магнитофон, и целовались. Ольга с ним, а Зита с Иваном. Он и в самом смелом сне не мог бы представить раньше, что вызовет интерес такой девчонки, как Ольга — высокой шатенки, загорелой, стройной и самое главное удивительно взрослой. И хотя он до этого целовался и с одноклассницами, и с девочками со двора, только сейчас он понял, что целоваться не умеет. Ольга садилась ему на колени и впивалась своим языком в его рот, кусала его губы, всасывая его язык. От ее поцелуев болели губы, а на языке ощущался солоноватый привкус крови. Сделав ему больно, Ольга начинала смеяться и гладить его длинную «диперпловскую» прическу. Он тоже гладил Ольге лицо, длинные волосы, спину, ощущал сквозь сарафан застежку ее лифчика, опускал руку ниже, но неизменно получал сразу же по рукам. «А вот сюда нельзя», — шептала Ольга и вновь, как змея, впивалась в его рот.
А сегодня был последний день их пребывания в колхозе с жутким названием «Страховский», и еще утром Иван отвел его за угол и, жадно затягиваясь сигаретой «Наша марка», прошептал: Зита сказала ему, что сегодня вечером все и произойдет. И что они, Зита и Ольга, хотят от них того же, что и они от них. Но все это произойдет вечером. А сейчас они сбегали в колхозный магазин и купили там бутылку азербайджанского портвейна, две пачки сигарет «Ростов» и какого-то слипшегося печенья. Девочки отправились в душ, а они сидели около душевой и ждали их, своих девочек. А тут подошли эти две — зелено-сероглазая маленькая блондинка с льняными волосами и высокая толстуха, обе с полотенцами на головах, и стали требовать уступить им очередь. Поэтому они и стали играть в «гляделки». Самое странное, но сидящая напротив него зелено-сероглазая ему нравилась, может быть, поэтому ему никак не удавалось сосредоточиться и вспомнить поминутно второй тайм игры с «Араратом». Неожиданно кто-то окликнул его по фамилии. Он отвел глаза и впервые проиграл. Девчонка засмеялась и победно вскинула вверх правую руку. «Леня, к тебе приехал папа», — услышал он чей-то голос. И впрямь, за воротами лагеря стояли белые «Жигули», около которых стоял его отец. «Собирайся, сынок, прощайся с ребятами, я тебя сейчас заберу, нам завтра утром улетать в Москву». Он поплелся к душевой. Их девчонки продолжали мыться и весело смеяться из-за двери. «Ну, в общем, Ваня, объяснишь», — сказал он. Волшебное превращение в мужчину отодвинулось аж на полтора года. Ольгу он больше никогда не видел.
Спустя двенадцать лет он вернулся в родной город после учебы в институте, работы по распределению, неудачного первого брака, оставленной в другом городе дочери. Устроился на работу в поликлинику. В соседнем кабинете с ним работала молодой врач с зелено-серыми глазами и волосами цвета льна. Они долго глядели друг другу в глаза, и опять он первым отвел свои. Вот уже двадцать лет они вместе.
Светлана Песецкая, художник.
В 15 лет я поступила в художественное училище имени Грекова в Ростове-на-Дону. Сняла квартиру на 8-й Линии. Там познакомилась с Сергеем. Сергей предложил встретиться вечером на лавочке во дворе.
Я подготовилась, купила колготки, обрезала их, выварила гидроперитом — белые чулки готовы. Еще я купила красную помаду. Очень волновалась.
И вот настал назначенный час. Я вышла вся красивая — в красной помаде и в белых чулках (очень модно было чулки белые иметь) и поплыла в сторону лавки. Подруга осталась ждать новостей в квартире.
Я подошла к парню и присела рядом с ним. Мы болтали о какой-то ерунде, затем он попросил закрыть глаза. Я закрыла глаза в предчувствии того самого первого поцелуя. Чувствую, мой рот чем-то вытерли — открываю глаза и вижу панталоны моей хозяйки. Юноша старательно вытер мою помаду висевшими на веревке труселями — сушилось белье как раз над лавочкой, чего я от волнения не видела, видела только его. Мне стало смешно, мы рассмеялись.
Успокоившись, Сережа попытался все же поцеловать меня, и в этот самый прекрасный момент (у меня пересохло в горле, вдвое быстрее забилось сердце) падает лавка, вместе с нами! Еле поднялись от смеха.
Я побежала домой. Прибежала, захлопнула дверь, сползая по ней от хохота и впечатлений. Наташа спросила: «Ну как?» Я ответила, переведя дыхание: «Это так...» И свалилась на пол — потому что у меня случился обморок.
Юлия Борисова, актриса.
Я всегда была влюбчивая, влюблялась во всех. Но не помню никого из них. А вот первая так называемая любовь у меня случилась в 14 лет. Я пошла с младшей сестрой в парк погулять. Парк назывался Арто, это было в центре Тбилиси. К нам подошел парень, на вид лет 20, внешне привлекательный, стал задавать вопросы. Потом пригласил в цирк-шапито. Сказал, что у него там знакомые. У меня возникло к нему доверие, и мы отправились в цирк. Посмотрели представление — мотоциклы с бешеной скоростью носились по вертикальной стенке. Больше ничего не помню, помню только его. Он проводил нас домой, назначил свидание — на дневное время. В разговоре, между прочим, выяснилось, что ему уже 29 лет. Но внешне был моложавым, видимо, он спортом занимался...
А я была дочкой своих родителей — послушной и дисциплинированной. Говорю папе, что мне надо пойти на свидание. Папа: «А кто он?» Я рассказала. Когда он услышал, сколько ему лет, он сказал: «Нет!» И все! Я не пошла! Хотя отец уезжал в командировку. Я поняла, что мы никогда не встретимся — даже фамилии я его не знала, только имя — Владимир...
Я страшно обиделась на папу... Перестала есть, пить, стала стройной девочкой с грустными глазами. И это продолжалось не меньше года.
В один прекрасный день я выхожу из дома и вдруг вижу... А я помню мельчайшие подробности того дня — какое у меня платье было, какая стрижка... Я не верю своим глазам — он. Он говорит: «Юля, как же так? Я и во двор к тебе сколько раз приходил, но не знал, в какую дверь постучать. Я столько воды выпил из вашего крана», — у нас в центре двора была колонка. Мы начали общаться, чисто платонически. Но первый поцелуй был с ним. Это было прекрасно...
Общались мы в течение двух или трех лет. Я его любила... А как мы расстались, я не помню, просто отношения сошли «на нет».
Когда у меня родился сын, я хотела назвать его Володей, но пока я лежала в больнице муж назвал его по-другому. Один раз я пыталась его найти, когда в интернете появились «Одноклассники». Но не нашла.
Валерий Примеров, музыкант.
Первый поцелуй.
Меня зовут Примерыч. И вот моя история.
Когда-то давно, когда я был еще совсем не отягчен познаниями, было лето, море, жара и танцы. Прощальные. Закрытие смены в пионерском лагере. Море было Азовским, но, тем не менее, очень хорошим. Играла музыка «Битлз», песня «Герлз» (на всю жизнь полюбил песню). Меня пригласила на танец девочка Марина из Кривого Рога. Тогда мы жили в большой стране и в лагерях встречались дети всех народов. Но чтобы «Битлз» на танцах! В те времена это было необычно — в Геленджике в концлагере для пионеров имени Зои Космодемьянской танцы проходили под духовой оркестр. Так вот... То состояние моей души, когда мы поцеловались... Мне кажется, что это то немногое в окружающем мире, за что этот мир можно любить.
Я не интересовался судьбой этой девушки, как-то все улеглось и переключилось на других Марин. Я считаю, как первый раз поцелуешься, так все и произойдет.
Эдуард Срапионов, музыкант, создатель оригинальных электронных инструментов.
Первая любовь случилась в 16 лет, на первом курсе музыкального училища. Настя приехала учиться из Краснодара и жила в общежитии. Красива была очень, играла на гитаре потрясающе, а еще увлекла она меня весьма странным видом и слегка неадекватным поведением: носила исключительно черно-белую одежду (например, белые ботинки, черная юбка, белая кофта, а из-под черного берета — копна ярко-рыжих волос). Посреди разговора, не договорив до конца слово, могла встать и уйти. И вот это постоянное ожидание подвоха возбуждало во мне еще больший интерес. Вскоре мы перешли от разговоров к общению: первый робкий поцелуй на лавочке в кусте сирени, трепетные прикосновения, ночные прогулки...
Однажды Настя пригласила меня в общежитие, и я воспринял это приглашение, как сигнал к более близким отношениям. К приглашению она добавила: принеси что-нибудь почитать. А я как раз закончил читать «Всадник без головы» Майн Рида, и вот эту книгу я и взял с собой. После чая с тортом и поцелуев она вспомнила про книгу. Я, как фокусник, ловким движением достал ее из сумки. Лишь взглянув на обложку, Настя падает в обморок. Обложка, конечно, страшная (на темно-сером фоне черный мужик без головы верхом на коне), но не настолько, чтобы от нее случился глубокий обморок с посинением губ. Вспомнив школьные уроки по гражданской обороне, я начинаю делать искусственное дыхание рот в рот. Через минуту ее губы стали бежевыми, и она задышала ровно. Сделав ей большую чашку сладкого чая и укрыв пледом, подождал, пока она заснула, вышел и защелкнул дверь.
В следующую нашу встречу я пытался пошутить на тему ее излишней впечатлительности, но она была серьезна и рассказала, что год назад, когда она была дома со своим старшим братом, родители были на работе. Был очень сильный ветер, брат курил на балконе. В этот момент на одном из верхних этажей дома с силой захлопнулась рама. Большое, толстое стекло с острой, как бритва, кромкой понеслось вниз и отсекло ее брату голову, когда он, нагнувшись, собирался в очередной раз плюнуть с балкона. У Насти случился обморок, который длился несколько дней.
После ее рассказа мы не виделись несколько дней, она еще долго приходила в себя и уже не так стремилась найти время для встреч со мной. Через месяц ее забрали родители домой. Мы больше не виделись.
Галина Оноприенко, журналист.
Первая любовь случилась, когда мне было 15 лет, а мальчику — 18. Мы жили в разных городах: я в Ростове, он в Москве, и общались только по сети. Сейчас мне кажется, что тогда нам говорить особенно и не о чем было, но мы переписывались ежедневно часами о музыке, о людях, о жизни в столице, об учебе. Он советовал мне потрясающие книги, фильмы. На какое-то время обрывали переписку, потом возобновляли...
Встретились только спустя два года, я была проездом в Москве, мы целый день гуляли, он познакомил меня со своим папой. Это было самое волшебное 31 марта! И в конце дня, стоя на Казанском вокзале, я пригласила его на свой выпускной. Я зачеркивала дни до его приезда в июне, ждала и боялась одновременно. Это было необычно — человек из монитора оказался тут, рядом. Я настолько переволновалась, что первый поцелуй застал меня врасплох, и я плотно сжала губы, опешив. Мы потом еще долго со смехом это вспоминали. Вместе были два чудесных года. А потом решили, что так как я в Москву не перееду до окончания университета, а он не сможет жить в Ростове, лучше все прекратить до лучших времен. Кто знает, может, это еще не конец нашей истории.
Перейти в архив