Цитата из «Тихого Дона»:
«Дед Гришака топтал землю шестьдесят девять лет. Участвовал в турецкой кампании 1877 года, состоял ординарцем при генерале Гурко, попал в немилость и был отослан в полк. За боевые отличия под Плевной и Рошичем имел два Георгия и Георгиевскую медаль и, доживая у сына, пользуясь в хуторе всеобщим уважением за ясный до старости ум, неподкупную честность и хлебосольство, короткие остатки жизни тратил на воспоминания».
Михаил Петрович Фадеев, пенсионер, 78 лет
рассказывает о своем двоюродном деде Григории Фадееве (в романе — дед Гришака Коршунов): — Да, деда Гришаку Шолохов писал с родного брата моего прадеда. В точности все. Дед мой тоже в турецкой кампании участвовал, был награжден двумя Георгиями, медалями да орденом Святого Георгия. И гутарил он об этой турецкой войне день и ночь — как в романе. В 13-м году ездил в Петербург на празднование торжеств по случаю 300-летия царствования дома Романовых. Сам Николай Второй его пригласил, а дед так разволновался, что пустил слезу, а потом стукнул костылем об пол: «Если понадобится, я за своего царя-батюшку сумею еще повоевать!». В Петербурге царь вместе с медалью вручил прадеду казачий мундир, шашку и полную справу на коня. Только вот у Шолохова Гришака загодя себе гроб приготовил, а нашему Гришаке негде хранить его было, красные подворье сожгли, остался один курень. В «Доне»-то этом Гришаку убивает на пороге собственного дома Мишка Кошевой, а наш Гришака пожил еще. Подводу собрал, погрузил сундуки с добром, сноху с внуками, а потом их красные конники нагнали. Увидели, что дед — бывший офицер, и осерчали. А Гришака на колени бросился и просил пощадить. Красные не тронули их, только обругали и ускакали. А дед перекрестился и завернул подводы: «Матрена, разворачивай быков. Нечего по дороге смерть искать!». Деда Гриню я не видел, не застал даже. Это все рассказывал внук самого Гришаки, Сашка. А нашу семью в 33-м году как раскулачили, так и пошло, и поехало. В январе месяце это было, выгнали ночью на улицу в чем мать родила. А в дом свиней пустили. Мамин брат в органах служил, поднял бучу. Нас возвернули, но пришли мы к чему? Ни стола, ни стульев — все разворовали. Если все это описать, второй «Дон» получится. Деда тогда забрали, посадили. А потом расстреляли, или куда он делся — бог его знает. Отец с ума сошел в 33-м. Детей у меня нет, я небоеспособный или как это называется? Я вообще немного с ветерком в голове (крутит пальцем у виска), по молодости любил выпить, пошухарить, женился первый раз в 25, но я ж вольный казак, надо было ишшо погулять. В 40 лет второй раз женился. Есть у меня сестра еще, в Каменске живет. Тоже бездетная. Загибается наш род. «Тихий Дон» я еще до войны читал. У моего одного друга отец был грамотный мужик, четыре книги у него было, вот тогда и прочитал. (Вдруг замечает диктофон). А ты все записываешь, штоль? Тогда не буду говорить, а то пойдет брехня по хутору. Посодють еще, а выпустят нескоро. И вы ж это, когда писать будете, смотрите, штоб я нигде не заматерился. А то я страшный матерщинник!
Цитата из «Тихого Дона»:
«Тревожным выпало лето 1914 года. От суховеев выгорали хлеба, обмелел Дон. А осенью, по ночам, перелетая с колокольни на кладбище, ревел сыч — предвестник надвигавшейся беды. Мартин Шамиль (он жил около кладбища) ругался, стрелял в небо, но сыч бесшумно перелетал с одного края кладбища на другой. Жена Мартина, пугливая хворая баба, плодовитая, как крольчиха, — рожавшая каждый год, — встречала мужа упреками: — Дурак, истованный дурак! Чего он тебе, вражина, мешает, что ли? Хожу вот на последях, а ну как разрожусь через тебя, чертяку?».
Алексей Петрович Ковалев, мастер ПТУ-96, 56 лет
рассказывает о своем деде Мартине Ковалеве (в романе — Мартин Шамиль): — Когда «Тихий Дон»-то вышел, мама моя читала книжку свекрови своей, бабе Дуне. Дошла до эпизода, где про нее написано: ну, что бабка Шамилиха рожала как крольчиха. Ой, как бабка плевалась: «Мишка-то Шолохов сопливый тут ходил, подъедал у нас, Мартин его подстригал, а он такое написал!». Как она возмущалась, как ругалась!.. Детей у Мартина и Дуни и правда была прорва, один за одним рожались, последнего бабка в 59 лет выносила. Многие из них поумирали еще давно, имен-то их даже отец мой не знал. Я помню только пятерых: Петра, Марка, Андрона, Иосифа и Марию. Сейчас из Мартынычей только дядька Иська живой и есть. Шолохов с Марком очень дружил, они вместе ходили на улицу. Потому что были примерно одного года. Черт его знает, почему Шолохов в романе именно моего деда вывел. По рассказам бабки знаю, что Мартин был яростный картежник. Вот здесь вот, прямо за нашим двором, всегда ярмарки были. Так Мартин выиграл в карты верблюда у какого-то калмыка из Астраханской губернии. Этот верблюд долго у нас во дворе жил. А потом дед его проиграл или продал — вот тут я не знаю. Когда бабушка умирала, сказала: «Только ни в коем случае не ложите меня в одну могилу с дедом!». Наверное, при жизни ей надоел. Так они поодаль и похоронены. Я даже и не знаю, читал ли дед «Тихий Дон». Мать за это ничего не говорила. Мартин умер в 47-м году, а по роману погиб в гражданскую. Дюже, знаете, нехорошо это было, вроде как примета плохая. А потом родня моя махнула рукой: раз надо было, так надо. На самом деле, в 1919 году Мартин с другими казаками отступил на Кубань, вступил в армию Буденного. Потом вернулся в Каргинскую, нанялся в пастухи.
Татьяна Никаноровна Ковалева, пенсионерка, 83 года
рассказывает о своем свекре Мартине Ковалеве: — Старая я, ничего уже не помню, детоньки. Мартин был отцом моего мужа, дом вот этот выстроил в 25-м году. Муж мой Петр Мартинович был токарем в совхозе, к нему из других районов даже приезжали. За хороший труд наградили его орденом Ленина. Я по молодости работала продавщицей. Ребята за мной табунами ходили, и Петя с ними. Только он недолго ходил, за руку взял и привел сюда жить, к свекру Мартину и свекрухе Дуне. Да какая свадьба? Годы-то тяжелые. 17 лет мне тогда было.
Цитата из «Тихого Дона»:
Получив известие о смерти мужа, «билась головой о жесткую землю жена Прохора Шамиля, грызла земляной пол зубами... Билась баба и ползала в корчах по земле, а около в овечью кучу гуртились детишки, выли, глядя на мать захлебнувшимися в страхе глазами».
Анатолий Дмитриевич Ковалев, тренер ДЮС Ш, 58 лет
рассказывает о своем деде Иване Ковалеве (в романе — Прохор Шамиль): — Мой дед Иван — это шолоховский Прохор. Неплохой казак был, любитель охоты, рыбалки, землепашец, хозяин, семьянин. По описанию Шолохова, братьев Шамилей было трое, на самом деле Ковалевых было четверо: Алексей, Мартин, Иван и Аким. Иван в романе идет под именем Прохора, Мартин и Алексей — под своими. Аким вообще не упоминается. Кличку Шамили писатель им дал от настоящих Шамилей — братьев Лосевых. Они жили у самого Чира — на противоположном краю Каргина. А кличку свою получили они в наследство от деда, который на Кавказе принимал участие в пленении Шамиля. Семья Ивана была самой бедной из братьев. Воспитывали восьмерых детей, правда, выжили только четверо. Жену его — мою бабку — звали Акулиной Семеновной. Тетя Агафья рассказывала, что Шолохов все в точности описал, как было. Известие о гибели Ивана принес его родной брат Мартин. Бабка Акулина, убитая горем, истошно ревела и рвала на себе последнюю рубаху или ночную какую там. Дети в угол забились. А какой тут ажиотаж был, когда первый раз «Тихий Дон» Герасимова показывали! Господи, страшно вспомнить. С утра до вечера крутили его, а залы полные все время были, да еще и билетов не достать. Я здесь всю жизнь живу, с сыном работаю тренером в школе, в футбол играем. Зарплата маленькая, так что в свободное время подрабатываем на стройках. Все умеем: и кирпич класть, и штукатурить. Жена у меня педагог, русский и литературу преподает.
Владимир Анатольевич Ковалев, старший тренер ДЮС Ш, 34 года
рассказывает о своем прадеде Иване Ковалеве: — Ленивые были Ковали. Даже Шолохов пишет: плетень у них завалится, а они мимо пройдут. Но мы с отцом не в ту породу, работу любим. У нас полстаницы и не знают, что мы потомки прототипов Шамилей. Вот сегодня на стройке я парню говорю, однокласснику, с которым работаем тут: «Ты хоть знаешь, кто мы такие есть?», он глаза вылупил: «Вот это да! Так вы знаменитости?». Когда последний «Тихий Дон» показывали итальянцы эти, мы книжку достали, я детям своим рассказал, что знаю. Они хоть что-то уловили, а то и вовсе не знали.
Цитата из «Тихого Дона»:
«Иванков Михаил, сын каргинского коваля, — сам знающий коваль, — помогал лудить стремена и удила, остальные сверх нормы скребли коней, чистили уздечки, терли битым кирпичом трензеля и металлические части конского убора».
Николай Дмитриевич Иванков, пенсионер, 66 лет
рассказывает о своем дяде Михаиле Иванкове (в романе — Михаил Иванков): — У нас в роду все были кузнецы. Михаил Палыч Иванков приходился мне родным дядей. Он с Шолоховым дружил. Михаил Александрович, бывало, позовет его к себе на целую неделю — и вот сидят они на рыбалке или в застолье каком, а наш дядя Миша рассказывает Шолохову, как они воевали в первую мировую. Дядя и не думал, что Шолохов за него напишет. Я в своей жизни много на курортах был, рассказывал товарищам, что я с Вешенской, Шолохова видел, что дядя мой был герой войны. И еще знаменитую историю, про которую Михаил Александрович написал. Однажды дядя мой с товарищами Крючковым и Щегольковым стояли на посту. На конях были, конечно. А потом заметили немецкую разведку: 12 человек. Развернули коней и поскакали прямо на них. Как сам дядя Миша рассказывал: «Я, не доезжая, выстрелил и попал в офицера их», а потом они втроем порубали остальных солдат. Дядя был хороший рубака, рубил и левой, и правой рукой одинаково. Спокойный был мужик, вперед не лез, а Крючкова сразу корреспонденты окружили, в Москву повезли, в общем, стал он героем этого сражения. А во время второй мировой войны дядя Михаил жил в Малаховке, по возрасту и здоровью призыву уже не подлежал. Хутор заняли немцы. И вот однажды вызывает его немецкий комендант: «Вы Иванкофф?» — «Да», — отвечает дядя. «Вы ас по «Тихому Дону?!» — «Да ну что вы!» — а сам и не знает, что такое «ас». И думает: кто же это из хуторских про меня досказал ему? Думал, припомнят ему германского офицера. Хорошо хоть Шолохов не написал, что дядя того немца убил. Комендант долго разглядывал дядю, а потом сказал: «Вы не бойтесь меня. Тогда война была другая. Идите». Дядя так всю жизнь и прожил в Малаховке, у него жена Тоня была, небольшого роста такая женщина. Мы с моей Ниной Дмитриевной уже были женаты и ездили к нему часто. Ну, не так часто, но раз в год — это точно. Бывало — по хорошей погоде, бывало — по плохой, он нас всегда встречал. Мы вопрос задаем: «Долго будете жить еще?», он говорил: «Да я еще потяну». Ишемия, задышка у него была. А потом через неделю и умер. Убился. Конь у них был и двухколесная пролетка. Наехал на столб, пролетка опрокинулась, а дядя Миша себе шею сломал. Вот так вот. Две войны прошел живой, а тут такая беда с придорожным столбом.
Перейти в архив