Нарисовать президента так, чтобы зритель не чувствовал себя дураком, а живописец подхалимом — упражнение не для слабонервных. Авторы галереи Гельмана Виктория Тимофеева и Дмитрий Врубель упражняются последние 8 лет и из современных актуальных художников, пожалуй, самые актуальные — вдохновением им служат выпуски новостей, героями картин становятся лица из «ящика» и с желтых газетных полос. Не стесняясь прослыть лизоблюдами, Тимофеева-Врубель честно ответили на все вопросы и предоставили для обложки новоиспеченного президента.
— Сначала про обложку. Вы наверняка что-то читали о Медведеве прежде, чем нарисовать его. Что есть в биографии преемника интересного? Что в нем вас подкупило? Вот Путин — разведчик, острослов, жена у него стюардесса.
Вика: — Меня ни в Путине, ни в Медведеве ничего не подкупало. Даже не знаю, как с такой формулировкой справиться. Мы художники, мы рисовали и президентов, и бомжей, и депутатов, и алкоголиков, и красавиц, и уродин.
«Гений дзюдо»
— Но каждого героя надо же полюбить за что-то?
— Героя любишь как объект. В противном случае мы бы только и рисовали своих детей и родителей. Медведев — это бренд. Роскошный бренд. Если раньше 70–80% всех отечественных СМИ занимал Путин, то теперь это — Медведев. Поймите, мы... Ой, давайте по Медведеву Дима лучше расскажет.
— Давайте. Здрасьте, Дима, расскажите вы тогда, что вас в Медведеве зацепило.
Дима: — А ничего. Вообще. Это просто медийный образ популярный. А поскольку мы занимаемся медийным реализмом, для нас реальность — то, что на экране монитора и телевизора. И в этой вот реальности последнее время начал выскакивать человек, фамилия которого, как мы потом выяснили, Медведев... Для нас очень важна психологическая сиюминутная достоверность. В отличие от Уорхола, который просто давал некий поп-образ, и если рассматривать его портреты, то фиг поймешь, что это Мерилин Монро, если ты не знаешь, что это она. Эти портреты — они никакие: выражение лица, поза. Все слишком общее. А вот у нас Медведев в графике выскочил вдруг какой-то странный — то ли просто хмурый, то ли Наполеон.
«Портрет Романа Абрамовича»
— У нас в редакции удивились такой трактовке: не добродушный он у вас совсем, а весьма брутальный.
— Во-во-во, все правильно. Мы делаем как раз то, что выбивается из неинтересного, слепого ряда предвыборных плакатов.
— Вы для НТВ разбирали «Больших людей» на составляющие: «У Акунина лоб хороший, рука крепкая, обычно у писателей пальчики тонкие». «Жириновский вот здесь эротичен, с поволокой», «подбородок мощный, волевой».
— Да, было. Можно зайти на сайт НТВ, посмотреть там несколько таких программ.
«Портрет Геннадия Зюганова»
— Так вот, хотела спросить: чьи лица из череды наших современников кажутся вам интересными и, может быть, даже прекрасными?
— Нет, такого отношения у нас... За исключением, может быть, Валуева! Его лицо само по себе замечательное. Даже если не знать, что это боксер. Ну согласитесь, очень необычное по пластике лицо. А так, пластические характеристики всех этих поп-персон для нас не имеют большого значения. Важно, что именно вот оно — лицо нашей эпохи. И некое наше отражение. Ведь не просто так именно они становятся популярными. Или ненавистными. Это чистый фрейдизм: мы их любим за то, что обожаем в себе, и ненавидим за то, что в себе не переносим.
— А Валуева вы еще не рисовали?
— Рисовали! Мы специально ездили в Питер, с Валуевым встречались и пару часов общались. Это, конечно, удивительный человек. Удивительное зрелище.
«C днем рождения, Алла!»
— У вас, кроме прочих, есть отличный портрет Шнурова. Кто еще из представителей сегодняшнего шоу-бизнеса может быть удостоен того же?
— Шнур, если честно, был сделан только потому, что нашлась совершенно неожиданная фотография в каком-то журнале. Видно, что человек реально с большого бодуна, весь полуопухший, с типичными признаками тяжелой алкогольной жизни, но с такими глазками романтическими. Совершенно как бы не Шнур. Потому и нарисовали, что вставило. Но одновременно на тот момент Шнур был новым лицом российской музыки. За последние 10 лет было два открытия: он и Земфира. Ну, может, еще Лагутенко.
— А, кстати, о звездах: Пугачева не злилась, что вы нарисовали ее голой?
— Она эту картину в спальне у себя повесила! Года три назад, на ее 55-летие, вышел журнал «7 дней», и на трех фотографиях она на фоне нашего портрета... Вот лет пять тому назад нам заказали портрет Хакамады. Сделали, отдали и забыли. А потом в какой-то газете вижу Хакамаду в ее думском кабинете опять же на фоне нашего портрета. Так что, видимо, понравилось. Но чтобы позвонить, сказать: «Ребята, классно», такого нет.
«Хорошенький такой»
— Но и с непониманием вы тоже встречались?
— Безусловно. Всегда есть люди, которые понимают и любят, и всегда — которые ненавидят. Здесь очень хорош ЖЖ, в оффлайновом общении стараются не говорить неприятное: стесняются или боятся ответной реакции. А ЖЖ — вещь полуанонимная, там не стесняются. Вот оттуда мы узнаем, что мы — лизоблюды, что это все — не искусство и вообще контемпорари-арт — американская зараза. Радует одно: безразличия нет. Либо глубоко презирают, либо относятся с пониманием.
— Но это зрители. А что герои?
— Меня больше всего поразила реакция Миронова. Нам позвонили и сказали: «Миронов хочет с вами познакомиться». Я говорю: «А что такое?» — «Да вот, показали фото его портрета, его жене он очень понравился, и он вас приглашает к себе, в кабинет». Мы пошли в кабинет, взяли портрет, ну, раз человеку нравится. Тут был вопрос, конечно: продавать или подарить? Решили подарить. Так вот, в телевизоре он роботизированный довольно, а тут — портрет увидел и обрадовался, как ребенок.
— Это Миронов предложил вам выставить ваш проект «Портрет эпохи» с портретами Путина, Лужкова, Матвиенко, Медведева и Грызлова в фойе Госдумы?
— И в Госдуме, и в Совете Федерации, да-да. Он сам выставку открывал. Обычно ему казенные слова готовят, а тут он эту бумажку засунул в карман и начал говорить сам. И Жириновский, несмотря на то, что абсолютно противоположных нам взглядов человек, — видно было, что ему нравится. И то же самое — Митрофанов.
— От кого-то из думцев не было потом персонального заказа?
— Заказов вроде бы много, а продаж мало, потому что мы ставим определенные цены, галерейные, которые для многих чиновников... они не понимают, как это портрет может стоить 20–30 000 евро. Если это не Никас Сафронов, к примеру; хотя у него настолько древние цифры по сравнению с лидерами современного искусства... Ноль еще надо прибавлять и к нему, и к Шилову, и к Глазунову. Ну вот, в Госдуме хотели все вообще купить, но по тем ценам, по которым нам не очень хотелось продавать.
— А кого продали дороже всех?
— Самая дорогая картина... самая-самая... ну вот, я думаю... скорее всего, где-то... порядок вот этот вот... нет, не скажу! Давайте не будем финансовый вопрос обсуждать.
— Я даже не про цены. Просто скажите: какая?
— Знаете, самой дорогой картиной по-прежнему остается целующиеся Брежнев и Хонеккер. По-любому.
— Но она же вроде была нарисована на Берлинской стене? Впоследствии разрушенной.
— Верно. Но потом мы сделали еще семь ее римейков. Просто так, не на продажу. В качестве экспериментов. А потом нашлись покупатели.
— А не возникало идеи нарисовать, скажем, Путина, целующего мальчика Никиту в живот?
— Ну, в принципе, да, хорошая фишка. Или Путин, целующий осетра в Астрахани. Вот с осетром мы сделаем, наверное, картину, там хорошая есть композиция. А вот с мальчиком Никитой все фотографии размытые. И даже нет фото, а есть видео, плохое. Но не потому, что это серия такая — поцелуйная. А просто хорошая фишка — Путин, целующий мальчика Никиту в живот.
«Портрет Владимира Жириновского»
— А скажите, какая часть путинского лица давалась вам сложнее всего?
— Ой, вот про рисование это с Викой. Я больше за идеологию отвечаю.
— Давайте Вику. Вика, какая часть путинского лица давалась вам сложнее всего?
Вика: — Да вся часть путинского лица. Вся проблема в том, что у него нет ярких, выразительных черт.
— Да, ни подбородка с ямочкой, ни носа горбинкой…
— Конечно! Куда проще нарисовать большие брови, выпученные глаза, оттопыренные уши. Вот Ельцину сделал нос картошкой и — готово, есть Ельцин. А с Путиным на миллиметр ошибся — и нет никакого Путина.
— Тогда глобальный вопрос: как бы вы в нескольких словах обрисовали уходящую путинскую эпоху?
— Ой...
— Ну вот я посидела, повспоминала: например, эпоха Брежнева — это — застой, праздничные митинги, первое «Пепси». Эпоха Горбачева — сухой закон, распад ССС Р, дефицит, хозрасчет, перестройка и гласность. Эпоха Ельцина — «черный четверг», свобода слова, приватизация, слово «понимашь»... А Путин?
— Вопрос понятен. Просто... звоните вы мне как художнику, а вопросы такие... как депутату. Я, конечно, переживаю за страну, но мы все равно живем в ином мире. И эпоха Путина для меня, прежде всего, наш переход с более холодных оттенков в живописи к более теплым. А что касается политической ситуации... Было страшно, например.
«Портрет Сергея Шнурова»
— Страшно?
— Ну конечно, мы же все люди крайне эмоциональные. Страшно спать, потому что знакомых в домах завалило. Страшно ездить в метро после взрывов. Разные патовые ситуации. Другое дело, что во времена Горбачева ты получал зарплату утром, а вечером она превращалась в сигареты, «сникерс» и бутылку сухого или спирт «Ройял», чтобы не сойти с ума от ужаса, но зато арт-рынок — это был расцвет русского контемпорари-арт, невероятный взлет. Отчасти он был спекулятивный, но это время было золотое. Мы превращались в относительно европейскую страну, ровно, без истерик. А теперь — это мое личное мнение, в столицах искусств мы — глубокая провинция. Россия там не представлена. Пакистан есть. Афганистан. Очень много китайцев. России нет.
— Это свежие впечатления?
— Это на нашем первом парижском ФИАКе (одна из крупнейших ярмарок современного искусства в мире. — «Главный»). Для меня было шоком, что в будний день в Лувр и Гранд-Пале (гигантский комплекс размером с «Лужники») очередь — в 4 человека шириной и вплоть до Елисейских полей. Пенсионеры, молодежь, с детьми, без детей. При том, что билет недешевый — 25 евро. Не думаю, что большинству из них понятно, о чем речь, но интерес вызывает. Вот это меня поразило. У нас вместо интереса — ненависть ко всему чуть-чуть непонятному.
— Ну потому что, мне кажется, 70 лет была четкая политика: «как надо». А сейчас, что называется, распоясались! И никак не приструнишь вас.
— Ну да (смеется). Но ведь с тех пор прошло 30 лет!
— Знаете, когда в прошлом году алюминиевый концерн привез выставку работ Уорхола в Белую Калитву, на нее приехали человек 10 из Ростова. И этим немногим музейные смотрительницы советовали не тратить время на ерунду, а сходить этажом ниже на конкурс школьного рисунка. Как вам кажется, актуальное искусство актуально в России где-нибудь, кроме Москвы?
— Трудно сказать. Вы думаете, в Москве был лом на Уорхола? Я не заметила.
«2007»
— Тогда последнее: творческие тандемы всегда вызывают вопрос: кто главный? Кто главный у вас? Многие не могут понять, как вы вдвоем рисуете.
— Рисовать-то — дело десятое. Послойная живопись, не мы ее придумали, ей пару тысяч лет. Другое дело — что рисовать: тут и споры, и ругань подчас. Кстати, техника у нас изменилась, и сейчас у нас родовые муки. К апрелю готовим выставку в ЦДХ. Готовы говорить и с ростовским Музеем современного искусства.
— Ах да, чуть не забыла: скажите, почему мэру Лужкову вы вместо его портрета подарили тиражированный 500 экземплярами портретный постер?
— Хороший вопрос, но это загадка для меня... Первый раз об этом задумалась. А вы у Димы спрашивали? Ну, постер мы ему подарили еще в 96-м... Нас попросили. Ну, мы обрамили. Под стекло, в золотую рамку. А оригинал у нас где-то остался. Там такой забавный в общем портрет.
Перейти в архив