Давид Адамович Ригерт (12 марта 1947 года, село Нагорное, Кокчетавская область, Казахская ССР) — неоднократный чемпион мира, Европы, СССР по тяжелой атлетике, чемпион Олимпийских игр (1976). На летних Олимпийских играх 2004 года — главный тренер сборной России по тяжелой атлетике. Заслуженный тренер России. Ученик Рудольфа Плюкфельдера.
Предки Давида Ригерта приехали из Германии в Россию в 1740 году. В начале Великой Отечественной войны родителей Ригерта, Адама Адамовича Ригерта и Елизавету Рудольфовну Горн, депортировали в Северный Казахстан, где он и родился. В 1964 году семья вернулась на прежнее место жительства, на Кубань. Там Давид Ригерт взял впервые в руки самодельную штангу. После армии перебрался в Шахты, целенаправленно, чтобы тренироваться у знаменитого Рудольфа Плюкфельдера, по его же приглашению. Окончил Московский институт физической культуры (1978).
Обаяния, о котором мы столько слышали, Ригерт совсем не утратил. Он так остроумен, азартен и быстр в движениях, что вокруг него даже воздух будто насыщен электричеством.
— Никаких секретов, — говорит Давид Адамович. — Главное — не ныть, не скулить, не жаловаться. Так меня учил отец, так и живу. Как-то раз я еще мальцом подрался со взрослыми парнями и попросил у него помощи. Он мне: «Что, нашел мешок с кулаками?» А факт был налицо, прямо под глазом. «Сам разбирайся, да так, чтобы они в твою сторону смотреть боялись». И я разобрался. Так во всем. Хороший совет достоин золота (говорит по-немецки).
— С немецким познакомили родители?
— Да, с его австрийским вариантом. Это потому что мои предки — из обрусевших немцев. Деда звали Рудольф Горн, он был бароном и к тому же офицером, служил царю и Отечеству. А отец работал у него управляющим — «кнехт» по-немецки. На дочке барона, Елизавете, и женился мой папа. У них было девять детей, я был шестым. Поначалу они жили на Кубани, а когда началась война, их вывезли в Казахстан. Ехали по железной дороге семь месяцев. Бомбежки, постоянные остановки — время-то военное. Один ребенок умер в дороге. Выгрузили их из вагонов прямо в степи, в нескольких километрах от казачьего села Нагорное. Пришли люди и забрали нас всех по домам. Приняли хорошо. Если кто-то начинал жаловаться на судьбу, отец говорил: «Была бы с Францией война, так выселили бы французов. Все правильно». Потом мы попали на Целину. В 14 лет мне пришлось даже трактор разобрать, и тогда это считалось нормой. Работали от мала до велика, и все было у людей, закрома ломились. Но ни в какие времена не живется просто, маятник качался и тогда. В 59-м — великий урожай, а в 61-м Хрущев ввел свой знаменитый налог на 11-ю курицу, и народ ста избавляться от хозяйства, беднеть. То, что мы — немцы, жить не мешало, а если кого-то это волновало, все вопросы решались контактным способом. Я, кстати, совсем недавно узнал, что реабилитировали меня в 74-м году.
— Как вы заинтересовались тяжелой атлетикой?
— Я вообще был спортивным пареньком, бегал здорово, прыгал, но мне казалось, что в легкой атлетике мне учиться нечему, ведь и так все получалось. Любил бокс. Однажды на районных соревнованиях закончил семь боев со взрослыми соперниками нокаутами. Я просто был подвижнее, но мужики на меня обиделись и встретили вечером лопатой по голове. Сломали и лопату, и нос. Так у меня и не получилась карьера в боксе. А однажды увидел фильм про Юру Власова на Олимпиаде в Риме — и пропал. Тогда все стремились к спорту, освобожденных от физ-ры не было, даже мальчишка с ДЦП приходил в зал и занимался. Учителем был 18-летний паренек, он-то и показал мне первые приемы, как сам их понимал. А еще очень помогла книжка спортсмена и ученого Аркадия Николаевича Воробьева, я взял ее в библиотеке. Штангу сделал сам. Посадил на лом противовесы от комбайна, получилось в целом 60 килограммов. Вот ее и поднимал. А когда наша семья вернулась на Кубань, там была уже настоящая олимпийская штанга. Тут, надо сказать, я чуть не угодил в тюрьму. Иду по школьному двору с девушкой, и тут амбал какой-то схватил ее за красивые места. И надо же было ему стать в боксерскую стойку, а я ведь тоже боксер. В общем, проломил я ему голову. Как правильно говорил Саша Лебзяк: «Обидеть боксера легко, потом встать тяжело». Я бы точно за решетку угодил, если бы не армия. Амбал — в больницу, я — в войска ПВО.
— В армии я прибился в спортивную роту. В Свердловске на сборах увидел первый раз Рудольфа Плюкфельдера. Он на меня внимания не обратил, но я решил во что бы то ни стало попасть к нему в команду. Уже после армии двинул на перекладных в Туапсе, там тренировалась наша сборная по тяжелой атлетике. И вот здесь состоялось мое настоящее знакомство с тренером. Посмотрел он, как я тягаю штангу, и пригласил к себе в Шахты, где к тому времени сформировалась школа тяжелой атлетики. Он договорился, чтобы я пошел работать в шахты в одну смену, так, чтобы хватало времени на тренировки. За первый месяц я заработал 600 рублей, за второй — 900, и обалдел. Зачем тренироваться, если и так заколачиваю такие деньжищи? Но Плюкфельдер настоял, чтобы я занимался исключительно спортом, хотя платили за это гораздо меньше.
— Говорят, вы были у Плюкфельдера любимчиком?
— Рудольф ко всем ровно относился, но, может, вы в чем-то и правы. Он был умным и справедливо жестким. А как иначе? В команде среди наших мужиков девчачьих характеров не было. Папа Плюк мог и в ухо заехать, как мне, например, после одного случая. Чтобы уважал поверженного противника. Почему любимчик? Работал, как одержимый. Жить переехал в спортзал, спал в тренерской комнате на диване. Тренировался не один раз в день, как тогда было принято, а два. На Плюка доносили и едва не посадили, но он доказал, что это только на пользу. Рудольф расписывал план каждой тренировки. Я не бездумно выполнял его рекомендации, как многие, а обсуждал с ним все нюансы. Мы ведь не «железяку на пузяку» поднимаем, а оттачиваем технику, которая позволяет толкнуть сумасшедший вес. Тут думать надо, и мы с Плюкфельдером много нашли приемов. Мне кажется, он ценил именно меня за то, что я размышлял, а не просто таскал железо. В течение года прибавил в сумме троеборья 110 килограммов. Люди годами добивались таких результатов. Я очень быстро вошел в высшую сферу спорта. И вот первые международные соревнования в Америке — чемпионат мира. Летели в США через Лондон, в воздухе — 11 часов. Я ведь деревенский паренек. Ну, что я видел? А у них там движение хиппи было в разгаре. Я диву давался — люди совсем без царя в голове. Девушки ходили по Пятой авеню голые — только колечко на пальце ноги. У меня, конечно, глаза по полторашке, я, как свечка, горел от впечатлений. Две недели на это смотрел и офигевал. А на стадионе, чувствую, не могу поднять вес, ноги не держат. Сгорел. Момент важный: если я получу «баранку», наша команда займет только 2-е место. Осталась последняя попытка. Я сказал себе: «Парень, что ты позоришься?» Сосредоточился и взял вес. Народ как взбесился, все вскочили со своих мест и долго меня не отпускали. Я умел поднимать зал.
— Вас пытались переманить?
— А как же! В США показывали дом и яхту, которые могли бы быть моими, если бы я согласился уехать. Да и в других странах много чего предлагали. По сравнению с зарубежными спортсменами, мы богачами не были, но в своей стране — люди с большими возможностями. В эпоху тотального дефицита то, что взял по своей цене, — все равно, что нашел. А я все покупал за свою цену. За рекорд в отдельном движении платили 750 рублей и 1 500 рублей — за рекорд в сумме. Нет, бедняками мы уж точно не были. Не сбрасывайте со счетов и уважение к спортсменам — это большой кураж.
— Вот как вспоминают ваши выходы на помост современники: «Он появлялся с мрачным огоньком в темных глазах. Мало кто выдерживал его «железный» взгляд. Красавец, похож на Гойко Митича, который игра Чингачгука. Его побаивались, говорили: «Ригерт может все».
Ригерт смеется.
— Не люблю, когда спортсмен весь такой важный, не подступись. Так тяжело ему, бедному. Я выступать любил — это награда после тренировок. Ведь на помосте разыгрывается настоящее, зачастую весьма драматичное представление. Так почему бы не «сыграть» его должным образом? А спровоцировать чужой страх — это надо уметь. У меня была привычка прямо перед выходом на помост 20 минут поспать в разминочном зале. На соперников это производило огромное впечатление. Спал я по-настоящему или нет — другой вопрос.
Но и на меня пытались воздействовать. Я бился с болгарином, соревнования проходили на его родине. Вышел на помост, и кто-то из зала выстрелил в меня из рогатки. Попали в колено. Я только сильнее разозлился и «сделал» противника. Но приходилось и проигрывать. В 72-м в Мюнхене четыре наших штангиста получили «баранки». В том числе и я, хотя, как говорили, реально был сильнее всех на голову. Как потом выяснилось, помост был установлен с креном в 4 сантиметра, а для «технарей» это важно. Из-за этих сантиметров у всех штанга падала за спину. Я тогда еще комсоргом был на свою беду. Началась пальба по мозгам из-за поражения, но выдержал. В 76-м в Монреале — золото. Гриф выгибался коромыслом, но вес взял. А в Москве не получилось. Тут я сам немножечко подставился, да и общее мнение, что «Ригерт может все», сыграло против меня. Два наших штангиста соперничали с болгари- ном Александровым и увлеклись, загоняли друг друга. Говорю им: «Сгоню вес, перейду в 90 килограммов — выдеру вас обоих, заодно и Александрова». Кто-то из тренеров услышал, идея понравилась, и меня заставили «сушиться», а это все равно что на хороший экскаватор прицепить старые тросы. В результате на Олимпиаде порвал мышцы. Маятник качается всегда: то выиграешь, то проиграешь.
— А чем занимались после большого спорта?
— Что только не делал. В 90-х пытался даже наладить производство штанг и специальных ремней. Но не пошло. Тренировал сборную страны. В конце концов, организовал в Таганроге Академию тяжелой атлетики. Это была хорошая идея. Сейчас здесь тренируются основные силы в этом виде спорта. Спортзалы, гостиница, столовая — все в их распоряжении. Раньше тут были заброшенные строения, так что мы вложили массу сил. А еще у меня свое ранчо — Давидовка. У нас 12 гектаров, занимаемся землей уже девять лет. Соседей нет, ближайшее жилье — в пяти километрах. Везде природа, да и тут когда-то все дикое было. Я всегда мечтал поработать на земле, и когда купил участок, радости не было предела. Дорогу провел, сруб поставил деревянный. Электричество — от солнечных батарей. Летом они могут давать 12 кВт, а в обычные дни — 2–3 кВт. Этого вполне хватает. Вкалывать пришлось на всю катушку. Сыновья, Денис и Владислав, помогают, и жена. Никто не ноет, не скулит, не жалуется. Надежда, если за что возьмется, то и трактора не надо. Я таких упертых в труде больше, пожалуй, не встречал. Супруга моя — метательница копья, и характер у нее… ох, сильная женщина, что там говорить.
— Давид Адамович, это же огромный труд. Как держите себя в форме? Зарядку, наверное, до сих пор делаете?
— Да я ее никогда в жизни не делал. Это же не зарядка, а разрядка батарей. И жену Надежду никогда не заставлял. Ее, правда, ничего делать не заставишь и ни от чего не удержишь. Все на кураже. Вот так, на кураже, расчистили мы родники, пруд, запустили туда рыбу. Теперь здесь цивилизация. Сруб стоит на берегу не заросшей большой лужи, а у роскошного озерца, вокруг которого ивы, и плещется стайка уток. Рядом беседка, мангал. И все же ранчо — не санаторий. У меня в собственности два трактора, и они без дела не стоят. Есть у меня любимица — лошадь. Ее нам практически даром отдали. Милка — мой личный психотерапевт. Она очень преданная, но и ревнивая. Если видит, что мы идем с женой вместе, может стать между нами и лягнуть супругу, чтобы я только ей уделял внимание. Супруга грозится: «Отдам на колбасу!», но тоже ее любит. Есть еще у нас куры, утки, собаки, красавцы-коты разной масти. Раньше было больше тридцати овец, теперь семнадцать. Мясо и яйца никуда не сдаем, только для собственной семьи.
— Вы раньше были охотником?
— Охотился когда-то, а теперь жалко стало зверье, — говорит Ригерт. — У животных понимание не хуже, чем у человека. Прячутся от охотников у нас на ферме. То зайчиха с зайчатами притаится, то лиса. Событий здесь масса. Недавно поселился дрозд. Может, говорить его научу. Будем дальше расчищать землю под посевы кормовых, пробьем артезианскую скважину, дом еще один построим. Я, конечно, вспоминаю свою спортивную карьеру, но пьедестал — дело временное. Я своей жизнью доволен, все идет как надо.
— Как успеваете руководить Академией тяжелой атлетики?
— А что Академия? Я ведь не живу отшельником. В город мотаюсь каждый день. Да и семья хорошо справляется, сыновья тренируют, жена — заведующая. Я туда приеду, морду надую, сделаю вид начальника. Как английская королева, только помельче. Жена не спорит. Не ищите никакой философии в том, что я перебрался подальше от города. Здесь просто хорошо, да и все.