Народная артистка России Ирина Вадимовна Муравьева родилась 8 февраля 1949 года в Москве. В 1966 году после окончания школы пыталась поступить в театральное училище, но неудачно. В следующем году Муравьева возобновила попытки и поступила в драмстудию при Центральном Детском театре (ныне — Российский академический Молодежный театр). После трех лет обучения ее приняли в труппу театра, где
она служила до 1977 года.
С 1977 по 1991 годы Ирина Муравьева — актриса Театра имени Моссовета. Одновременно с работой в театре Муравьева училась в ГИТИСе на режиссерском факультете (мастерская О.Я. Ремеза).
С 1993 года Ирина Муравьева служит в Малом театре и в настоящее время является ведущей актрисой труппы. Она исполняет сложнейшие роли русского и зарубежного классического репертуара. Замужем за режиссером Леонидом Эйдлиным. Имеет двух сыновей — Даниила и Евгения.
К концу обучения в театральном училище я почему-то решила, что из меня артистки не получится — нет вдохновения. Я всегда думала так: «Вот артисты играют с большим вдохновением, а ко мне, сколько учусь, оно не приходит». И однажды нас, студентов, отправили играть для каких-то пенсионеров на сцене — не так, как обычно мы это делали на площадке для своих педагогов. И когда я стала на сцену, внизу зажглась рампа и осветила мне лицо, я посмотрела на зрителей и поняла: это именно то, зачем я пришла в театральный институт и почему хотела быть артисткой. Это и есть вдохновение!
Будучи совсем молодой я мечтала о МХАТе. Я считала, что там должно быть мое и сердце, и тело. И если бы был жив Станиславский, он обязательно оценил бы мой талант, мою преданность театру, мое желание не иметь ничего — ни денег, ни семьи, — а только театр и только роли! Он любил таких фанатичных артистов, каким мечтала быть я. Но я попала в Малый театр. И получила здесь все то, о чем когда-то давно мечтала. Уже будучи взрослой артисткой, я сыграла и Раневскую в «Вишневом саде», и Аркадину в «Чайке», и в пьесе «Лес» Островского, и «На всякого мудреца довольно простоты», и «Волки и овцы»... И мой возраст как раз очень пригодился к этому времени и к тому репертуару, который сейчас идет в Малом театре.
В 2005 году, перед празднованием юбилея со дня рождения Чехова, мне позвонили и сказали, что меня ждут во МХАТе для вручения Чеховской медали. Первое, что я ответила: «Вы, наверное, ошиблись — я не из МХАТа, я из Малого театра». — «Да, да, мы знаем». Оказывается, МХАТ решил наградить медалью всех, кто играл чеховский репертуар на сценах московских театров. Конечно, мне и раньше вручали медали — я благодарила и старалась сразу забыть, чтобы это не мешало жить и никак меня не испортило. Но здесь... Я сидела в этом большом фойе, о котором я все знала — знала с детства! Я сидела и смотрела на фотографии этих великих артистов, основоположников МХАТа... Мне вручили не-
большую медаль. Я думала, что заплачу. В тот момент мне показалось, что вся моя
жизнь закольцевалась, все желания, которые были — сбылись... Мне вручили во МХАТе эту медаль и, наверное, все кончено. Ну вот, прошло уже много лет, а я все играю и надеюсь, что будет много еще интересного в моей жизни.
Все мои мечты замыкались на театре — только бы я поступила! Потом я была готова уехать в какой-нибудь маленький городок и играть на сцене местного маленького театра большие роли. Хорошо, что так не произошло.
В театральный институт я поступила только со второго раза и, проучившись там четыре года, была принята в драматическую студию при Центральном Детском театре. В те времена туда принимали будущих актеров маленького роста, потому они — то есть мы, должны были играть мальчиков. Есть такое амплуа — травести называется. Хотя у меня было амплуа
инжиню — молодой кокетливой девушки, и я совсем не была похожа на мальчика, первой моей ролью стал Шура Тычинкин. Сергей Владимирович Михалков написал замечательную пьесу для нашего детского театра — и роль была потрясающая, водевильная, можно было все время переодеваться, петь песни, танцевать...
Следующая роль, которую я получила, — снова мальчик и снова пьеса Михалкова, называлась «2001 год». Сергей Владимирович твердо верил, что в 2001 году пионеры полетят в космос. Я была Федей Дружининым. Следующая роль оказалась более интересная — я играла ворону в «Снежной королеве»... Потом — Виолу в «Двенадцатой ночи» Шекспира, Любку Шевцову в «Молодой гвардии», даже грузинскую принцессу Лали — и все удивлялись, что это за грузинская принцесса с рыжими волосами и веснушками.
Но в Детском театре — так же, как и в балетном, — жизнь актрисы очень коротка. Приходит возраст, и ты уже никакой не Шура Тычинкин, и уже даже не сестра, и не мама, а только бабушка... А где и когда в пьесе появится бабушка? В Центральном Детском театре работала замечательная артистка-травести. Она очень долго играла мальчиков, что было уже совершенно невозможно. Но поскольку она занимала такое высокое положение в театре, ей никто не мог сказать, что, мол, пора заканчивать с мальчиками — пора переходить на бабушек. Не смог никто этого сказать до того момента, пока она не увидела на доске объявлений рецензию — дети писали рецензии на спектакли: «Дорогой Центральный Детский театр! Большое спасибо вам за спектакль «Сын полка»! Мне очень понравилось, а
особенно понравился маленький старичок, который играл маленького мальчика». Вот чтобы со мной такого не случилось, проработав семь лет в детском, я ушла во взрослый театр.
Первый мой фильм назывался «Чисто английское убийство». Тогда я еще работала в Центральном Детском театре. Режиссер Самсонов предложил мне роль — мне, начинающей и ничего не умеющей! Одна кинопроба, вторая, третья... Меня не хотели принимать, но режиссер настоял, чтобы играла именно я. Вот так я и появилась в своем первом фильме. Ну
а после первого идет второй. Это был хороший фильм, правда, я его не видела. Играла там девушку-шофера на КамАЗе, у которой любовь с другим шофером. Что-то такое странное, неинтересное... Я поняла: не тот масштаб и не тот режиссер... Не тот, который может и помочь, и подсказать. А потом на горизонте появился Меньшов со своим предложением в
«Москва слезам не верит». Тоже много кинопроб было, всю нашу троицу очень дол-
го показывали, и мы практически весь этот фильм на кинопробах и сыграли. А в конце концов нам сказали: ладно, пусть будут играть они. Играючи, шаля, получая удовольствие друг от друга, сочиняя и дополняя такой совершенно незамысловатый сюжет этого сценария,
мы и не думали, что в конце концов получится. И вот — огромные очереди в кинотеатрах, большой успех... А критики утверждают, что этот фильм про какую-то очередную Золушку — очень плохой, совершенно не интересный и вообще глупый! И когда американская киноакадемия отобрала эту картину в качестве претендента на знаменитую пре-
мию «Оскар» — как лучший зарубежный фильм года, в России это вызвало полное недоумение. В «Госкино» даже укоренилось мнение, что американцы сделали это специально — они так хотят унизить нашу страну, что выбрали худший фильм года, чтобы еще раз показать всей Америке — да что там Америке, всему миру! — какой Советский Союз бездарный и какие бездарные фильмы он выпускает. Никто даже и не думал ехать на церемонию вручения. Но «Оскара» получил именно фильм «Москва слезам не верит».
На сцену скромно вышел атташе по вопросам культуры посольства СССР в США и забрал статуэтку. А в Москве сочинили анекдот: «Телеграмма в Америку: «Москва в слезах. Не верит!» «Оскара» привезли, он долгое время стоял в кабинете у директора киностудии. И много лет спустя Меньшов шел по коридору, прошел мимо директорского кабинета, посмотрел — никого нет. Зашел и забрал свою статуэтку. Сейчас она стоит у него дома — и совершенно заслуженно!
Лиознова однажды сказала, что ищет героиню к новому фильму под названием «Карнавал». Я должна была петь, танцевать, кататься на роликах... А вот на роликах я вообще не умела кататься! Меня учила женщина, которая тоже этого делать не могла, но она была из цирка на
льду и каталась на коньках. А тогда были не такие ролики, как сейчас: четыре колеса, рамочка. Очень неудобно, чуть-чуть заваливаешься назад корпусом — и ноги сразу убегают вперед. Мы начали снимать, я даже придумывала что-то — например, синяки на коленках рисовала. Ну, к концу фильма уже ничего не нужно было рисовать — все было свое.
А еще я должна была петь. И когда я открыла рот, поняла, что фонограмму уже записала Жанна Рождественская. Нет, она очень хорошо пела, Жанна Рождественская. И у нас даже голоса похожи, но где-то в глубине души было немножко обидно — ведь так бы я могла сказать: все сделала сама!
Когда мне прислали сценарий, я подумала: что это? Какое-то конструкторское бюро, какая-то девушка очень хочет выйти замуж... А на тот момент я уже была замужем, поэтому мне эти желания были совершенно неинтересны и непонятны. Два бакинских армянина, написавших сценарий, просто атаковали меня! Везде встречали и уговаривали сняться в их
фильме. А я подумала: «Ну, работы сейчас нет... Ладно уж, снимусь в очередной неинтересной картине». Даже после выхода фильма я считала его глупостью. Когда говорили: «Самая обаятельная и привлекательная», я чувствовала, как краска заливала мое лицо, мне было очень неловко. Шли годы. И однажды будучи где-то на гастролях я была совершенно одна в номере, включила телевизор: «Самая обаятельная и привлекательная».
И пока никто не видит, я решила посмотреть этот фильм. И мне он очень понравился! Такой он ладненький и складненький, как стихотворения Барто. Поэтому сейчас мне совершенно не стыдно!
Перейти в архив