Майским утром 1913 года на небольшом разъезде под станцией «Морозовская» случился переполох. Стрелочник сообщил, что возле стоящих в тупике платформ с лесом крутятся какие-то неизвестные люди с оружием. Дежурный немедленно сообщил о случившемся начальнику станции Фролову и приехавшему по делам унтер-офицеру железнодорожной жандармерии Сорокину. Тот собрал всех имеющихся под рукой стражников и повел их отбивать нападение грабителей. Фролов, имевший оружие, решил тоже поучаствовать в этом мероприятии.
Налетчики встретили наступавших пистолетным огнем. Сорокин с Фроловым отвечали выстрелами из револьверов, а сторожа — из ружей. Лихой жандарм несколько раз водил свое войско в наступление и оттеснял грабителей к лесополосе, однако бандиты, контратакуя, возвращали потерянные позиции. Вооруженное противостояние длилось больше часа, и только когда из станицы к тупику прибыла подмога, налетчики уехали на поджидавших их повозках. Оставив стражников караулить платформы, Фролов с Сорокиным вернулись на станцию, где их ожидал неприятный сюрприз.
Воспользовавшись тем, что охрана убыла воевать с грабителями, какие-то вооруженные люди связали и заперли в сарае весь персонал станции, обчистили помещения и пакгаузы, а потом заставили машиниста — дежурного паровоза прицепить несколько товарных вагонов и отправиться в сторону Царицына.
Добычей преступников стали: 360 рублей из кабинета начальника станции, 52 рубля из билетных касс, 10 пудов мяса и другие продукты из ледника, а самое главное — угнаны паровоз и 2 вагона, где находилась бронзовая стружка общим весом 602 пуда и более 150 пудов красной меди.
Оперативно сообщить о случившемся и организовать погоню за разбойниками начальник станции не мог, поскольку те предусмотрительно оборвали телеграфные провода и вывели из строя единственную дрезину. Пришлось посылать конного нарочного, который проинформировал начальство о происшествии с большим запозданием.
Поиски мало что принесли. Сначала вернулся машинист паровоза, которого преступники высадили сразу за въездным семафором, а чуть позже нашли и сам локомотив, загнанный в тупик, однако вагоны с пропавшим грузом как в воду канули. Полицейское руководство здраво рассудило, что 12 тонн бронзы и меди — это не иголка в стоге сена и в кармане не спрячешь. Если такое количество металла украли, то по чьему-то заказу и явной наводке осведомленных людей на железной дороге.
Расследование решили проводить по нескольким направлениям. Чины железнодорожной жандармерии работали с персоналом, владевшим сведениями о номенклатуре грузов и порядке их перевозки, а полиция взяла на себя проверку мест возможного сбыта меди.
Первая версия быстро зашла в тупик. «Крота», передавшего преступникам информацию по транспортным перевозкам, выявить не удалось, поэтому было решено активизировать работу со старьевщиками и тайными скупщиками цветных металлов.
По полицейским управлениям округов Области Войска Донского, а также по прилегающим к ним губерниям был разослан цир-куляр с просьбой проверить злачные места, где могут объявиться в больших количествах партии бронзы и меди.
ОХОТНИКИ ЗА ПРОВОДАМИ.
Ростовский полицмейстер Иванов серьезно отнесся к запросу о проверках скупщиков цветных металлов. Хищение проводов было головной болью для городской полиции. Редкая неделя проходила без того, чтобы тот или иной район не оставался без электричества или телефонной связи.
В наши дни принято считать, что криминальные охотники за цветными металлами появились лишь на исходе 20-го века. Однако это мнение глубоко ошибочно. Уже в начале прошлого столетия «медная лихорадка» охватила большинство из городов Российской империи, имевших электрическое освещение, трамвай, телефон и телеграф.
Непыльный, хотя и рискованный, промысел приносил жуликам хорошие дивиденды, поэтому воровством проводов и изделий из меди, латуни или бронзы занимались не только воры-одиночки, но и хорошо организованные шайки. Наиболее дерзкими хищениями славился Юг России, где тон подобным преступлениям задавали Ростов-на-Дону, Таганрог, Одесса и Екатеринодар. Охотники за цветными металлами стали настоящим бедствием для местных властей, электрических и телефонных компаний.
На какие только ухищрения ни шли последние: пытались менять медно-бронзовую проволоку на железную, пускали по телефонным проводам электрический ток, усиливали штат охраны. Все эти меры приносили кратковременный положительный эффект, после которого воры приспосабливались к новациям.
Городские газеты издевались над беспомощностью полиции. Некий корреспондент, скрывавшийся под литерой N, возмущался: «Телефон в городе наполовину теряет смысл. Кража проволоки делается положительно постоянным и весьма прибыльным занятием, поэтому разговаривать по телефону можно только до вечера, пока не стемнеет. Часов с десяти-одиннадцати уже непременно отвечают, что провода обрезаны. Неужели у заведующих телефонной станцией и полиции нет никаких средств борьбы с этим злом?
Вероятно, надежная охрана будет стоить дешевле, чем постоянные починки!»
Между тем полиция не дремала, и воров часто ловили, однако из-за того, что по уголовному уложению той поры за хищение проводов строго не наказывали, их продолжали воровать.
Только в ночь с 3 на 4 мая 1913 года было украдено более 580 саженей электрических проводов (1 сажень — 2,13 м. — «Главный»). Больше всего пострадал район Нового поселения. Неизвестные устроили короткое замыкание, которое едва не вывело из строя электростанцию «Южная Россия», а потом срезали обесточенные провода на 10-й улице (сейчас Текучева. — «Главный»), по Доломановскому и Широкому переулкам. На следующую ночь воры обесточили Почтовую (Станиславского) улицу между Большим (Ворошиловский) и Средним (Соколова) проспектами. Их добычей стали 120 саженей трамвайных и электрических проводов. Большинство воров успели скрыться с добычей, однако двоих сгубила жадность. Они упорно старались дотащить до телеги тяжелый моток проволоки и были схвачены с ней городовыми.
Поначалу задержанные от всего отпирались, заявляя, что случившееся — недоразумение и они случайно обнаружили проволку, которую, как честные люди, хотели отвезти в полицию. Однако после «приватного» разговора с приставом участка и нескольких часов
сидения в «холодной» они начали давать показания и согласились указать места хранения краденого.
ОБИЖЕННЫЙ МОНТЕР.
Ознакомившись с протоколом допроса, полицмейстер Иванов узнал, что кражи проводов на поток поставил некий Монтер, который всю добычу сдает лавочнику в Нахичевани и какому-то торговцу, содержащему склад на речной пристани. Благодаря полученной информации он решил убить сразу двух зайцев — ликвидировать насолившую всем в городе шайку и прижать хвост дельцам, промышлявшим скупкой краденой меди.
В результате розыскных мероприятий удалось установить, что Монтер — это азовский мещанин Петр Зюзин. Несколько лет назад он служил на Ростовской электростанции «Южная Россия», но был изгнан оттуда за то, что начал «путать свою шерсть с казенной», использовать выданные провода для подключения к электросети «левых» абонентов. Его махинации вскрылись случайно, когда один из его клиентов поставил у себя в сарае пилораму и занялся изготовлением досок. Не рассчитанная на такие нагрузки проводка не выдержала, произошло короткое замыкание, вызвавшее пожар. Незадачливый хозяин станка попытался тушить огонь водой и едва не был убит током, а сарай и несколько прилегающих к нему домов сгорели.__ Представители страхового общества обнаружили обгоревшие провода, проложенные во двор погорельца, поэтому всю ответственность за пожар и причиненные им убытки возложили на городскую станцию. Тут и выяснилось, чем занимался монтер Зюзин. Мошенника хотели отдать под суд, но потом пожалели и просто уволили с волчьим билетом.
Зюзин затаил злобу на свою компанию и принялся ей вредить, устраивая по ночам короткие замыкания или обрывая линии электропередач. Потом решил, что нечего добру пропадать, и начал сдавать срезанную проволоку скупщикам. Телефонная станция и трамвайная компания не делали Зюзину ничего плохого, и формального повода пакостить вроде не было, однако и они регулярно страдали от набегов обиженного монтера.
Ввиду возросших объемов похищенного работать одному стало сложно, поэтому Зюзин собрал шайку подельников, а чтобы промысел приносил хороший доход, он обзавелся конными повозками, с помощью которых обрывал провода целыми пролетами и на них же вывозил добычу в безопасное место. Помимо этого, приобрел мощные резаки и устройства для сматывания проволоки в рулоны, а также наладил отношения с несколькими скупщиками, которые давали за медь хорошие деньги.
Поговаривали, что на вырученные средства Монтер построил каменный дом и обзавелся крепким хозяйством, однако где находится его жилище, никто не знал, и до последнего времени подходов к нему у сыщиков не было. Задержанные подельники Зюзина рассказали много интересного, однако, опираясь на их показания, задержать главаря шайки не удалось, он как будто почувствовал опасность и скрылся со своими людьми из города.
УДАЧНАЯ ОХОТА ГОРОДСКОЙ ПОЛИЦИИ.
Рейды по «злачным местам» принесли много интересного. Помимо большого количества проволоки и всякого медного лома, нашлось множество неизвестно где украденных вещей. Там были: дверные ручки, медные части к различным механизмам, десятисаженный громоотвод и даже такие необычные предметы, как станционный колокол и медная ванна, вынесенная из дома присяжного поверенного Пожидаева. Правда, украденного со станции «Морозовская» обнаружено не было.
В целом акция удалась. На некоторое время кражи проводов в Ростове прекратились, а скупщики присмирели. Иванов, привыкший все дела доводить до конца, не оставил мысли о поимке Монтера и поручил начальнику сыскного отделения Афанасию Полупанову организовать негласное наблюдение за скупщиками, на которых указали члены шайки Зюзина.
В конце мая Полупанов получил от своих агентов сообщение, что старьевщик Шнейдер, содержащий мелочный склад на пристани, встречается в пивной на рынке с двумя молодыми людьми, один из которых по приметам похож на Монтера. Начальник сыскного
отделения дал команду на задержание всей компании. Шнейдера сыщики хорошо знали. Это был известный барыга — скупщик краденого, который ради своей выгоды не считал зазорным сдавать полиции некоторых своих клиентов. За эти услуги он получал некоторое вознаграждение и мог спокойно заниматься своим незаконным промыслом.
Один из молодых людей (подходивший под описание Монтера), был наряжен как мастеровой на празднике — в блестящих хромовых сапогах, малиновой шелковой рубахе и накинутом на плечи дорогом пиджаке. Второй собеседник диссонировал с обстановкой пивной. Это был щегольски одетый франт, разительно похожий на модного в то время французского комика Макса Линдера. Изящный костюм и щеточка аккуратных черных усов только усиливали это сходство.
Руководивший операцией агент Дорошенко во избежание кровопролития пошел на хитрость. Проходя с кружкой пива мимо стола, где о чем-то беседовали подозреваемые, он споткнулся и обрызгал троицу пивом. Потом, извиняясь, предложил платок парню, похожему на Монтера, а когда тот протянул руку, крепко сжал ее. В этот же момент напарник Дорошенко агент Черкасов наставил револьвер на второго молодого человека и приказал: «Руки в гору, чуть что, стреляю без предупреждения!»
Арестованных обыскали, обезоружили и под охраной городовых отправили в охранное отделение на Дмитриевской. Когда сыщики уже выходили из пивной, Дорошенко отозвал в сторону мальчишка — половой. Он сообщил, что похожий на Макса Линдера мужчина во время обыска незаметно выбросил под соседний стол старый бумажник.
Одним из задержанных действительно оказался Петр Зюзин. Его криминальные подвиги были хорошо известны полиции, поэтому он не стал отпираться и, рассчитывая на снисхождение, согласился дать по всем эпизодам чистосердечное признание. Другой задержанный представился козловским дворянином (г. Козлов, сейчас Мичуринск. — «Главный») Валерианом Николаевичем Богорадским, торговым агентом справочной конторы «Кредитбюро». И Зюзин, и Шнейдер в один голос заявили, что этого типа знают мало. Он вышел на них через третьих лиц, хотел приобрести большую партию меди, а полиция задержала их в момент обсуждения деталей этой сделки.
В свою очередь Богорадский убеждал полицейских, что со своими соседями по столу познакомился в пивной, когда случайно сел к ним за стол, и никаких дел иметь с ними не собирался.
Паспортная книжка, выданная Воронежской полицией на имя Богорадского, была подлинной и не вызывала подозрения. Однако Полупанов обратил внимание, что справочная контора, в которой служил торговый агент, не имела никакого отношения к закупкам меди. Сыщик допускал, что добропорядочный коммерсант мог и в целях личной выгоды договариваться о сомнительной сделке с барыгой и вором. Богорадский все отрицал, но не мог внятно объяснить, зачем он носил при себе взведенный пистолет «Браунинг», на который не имел разрешения. К тому же коммерсант напрочь отказывался от выброшенного им бумажника, в котором находились казначейские билеты различного номинала и кондиции. Одни банкноты были абсолютно новыми, другие — старыми и потрепанными, а некоторые просто разорваны. На всякий случай Полупанов распорядился отвезти деньги в банк для проверки на подлинность, но все они оказались настоящими. Несмотря на то, что никаких особых улик против Богорадского не было, полицмейстер решил задержать его за ношение оружия без разрешения, а пока тот будет «отдыхать» на нарах, послать запрос в город Козлов, по месту выдачи паспортной книжки.
СТРАННЫЙ АРЕСТАНТ.
Ответ еще больше запутал ситуацию. Он гласил, что потомственный дворянин Валериан Николаевич Богорадский, 1883 года рождения, проходит по спискам полиции как конокрад и поджигатель, а с 1911 года находится в розыске за попытку убийства станового урядника.
Полученный ответ удивил ростовских полицейских, поскольку внешне их «клиент» мало походил на убийцу и еще меньше — на конокрада.
Сам Богорадский сначала доказывал, что это сообщение — ошибка, потом пытался убедить следователя, что, наверное, существует другой Богорадский, который и является настоящим преступником. В конце допроса с ним случилась истерика. Он дико хохотал, потом вдруг заплакал и начал ломать себе руки, а затем впал в полное оцепенение.
Следователь Кириллов уже начал беспокоиться за душевное состояние арестанта и хотел вызвать тюремного врача, но тот взял себя в руки и попросил поверить в историю, больше подходящую для бульварного романа.
Арестант сообщил, что настоящее его имя Валериан Иванович Индюков, он сын священника из Новониколаевска, где служил учителем истории в частной женской гимназии. На отдыхе в Пятигорске у него возникли серьезные и взаимные чувства к прекрасной девушке из старинного, но сейчас обедневшего дворянского рода. Опасаясь, что возлюбленная разочаруется в нем, если узнает его незвучную фамилию и незнатное происхождение, учитель утаил он нее эту информацию. Отношения развивались и после курорта, поэтому, чтобы соответствовать своей избраннице по положению в обществе, он купил за 50 рублей у одного дельца в Воронеже подходящий паспорт, владелец которого, по словам продавца, умер.
О том, что использование подложных документов — деяние уголовно наказуемое, молодой человек, конечно, знал, но ради любви он был готов и на более опрометчивые поступки. Любимая женщина внезапно умерла, но к тому времени с чужим именем дела у лже-Богорадского пошли в гору и возвращаться к скучной жизни гимназического учителя он не захотел. В заключении рассказа арестант заявил, что раскаивается в содеянном и готов понести за него любое наказание.
Следователь Кириллов посчитал, что в принципе эта история похожа на правду и действительно могла иметь место. За годы службы в полиции он и не такое видел, однако требовались подтверждения рассказанного. В ответе на посланный в Новониколаевск запрос сообщалось, что у священника местного прихода отца Онуфрия, в миру Ивана Николаевича Индюкова, действительно есть сын Валериан, который в настоящее время с отцом не проживает, и его местонахождение неизвестно. Личность предъявляемого для запроса субъекта может быть подтверждена при предъявлении фотографической карточки.
НЕМЕЦКИЙ ШПИОН.
Следователь уже собирался закрыть дело и передать материалы в суд, как поступила информация, в корне меняющая всю ситуа-__цию. Через своего тайного осведомителя начальник тюрьмы капитан Закржевский узнал, что арестант Богорадский во сне разговаривает на немецком языке. Всего, о чем тот говорил, сексот не понял, но четко разобрал, что сосед по камере в чем-то убеждает какого-то господина полковника Костенфельта.
Для рядового обывателя это имя мало что говорило, но российским спецслужбам полковник германской службы Иосиф фон Костенфельт был хорошо известен. Он являлся одним из руководителей германской военной разведки и курировал направление, связанное с Югом Российской империи. Несколько раз Костенфельт приезжал в южные губернии по разрешению, как официальное лицо, но бывал и нелегально под видом ученого-археолога, страхового агента, инженера-нефтяника и даже нищего, бродящего пешком из села в село.
В те годы Европа жила в предчувствии большой войны, и шпиономания в российском обществе была весьма распространенным явлением. Закржевский не исключал, что арестант, сидящий в его тюрьме, может оказаться агентом иностранной разведки, и сообщил о полученных сведениях в жандармское управление, а попутно и в полицию, чтобы знали, с кем они имели дело.
За время нахождения в камере с лже-Богорадского слетел весь лоск. Время, проведенное за решеткой в компании уголовников, стало для него серьезным испытанием, поэтому свое разоблачение он воспринял с некоторым облегчением. Арестант подтвердил факт работы на иностранное государство и заявил, что настоящее его имя Иохим Венцель, он лейтенант германской армии и требует к себе соответствующего отношения.
Шпиона решили перевезти в Таганрогскую тюрьму. Перед отправкой он рассказал следователю, что паспорт на имя Богорадского он действительно купил, не зная, кому тот принадлежал. История про влюбленного учителя гимназии тоже имела место. Ее рассказал сам Индюков незадолго до того, как утонул, купаясь в штормовом море летом 1912 года. А встреча с Шнейдером и Зюзиным была нужна для выполнения одного из заданий Берлина — вывоза в Германию меди для нужд военной промышленности.
В те годы гильзы для патронов и снарядов изготавливали из меди, поэтому ее требовалось очень много. Россия располагала достаточными запасами медных руд, но большинство европейских стран зависело от импорта, и в первую очередь это касалось Германии.
Немцы правдами и неправдами добывали медь по всему миру. Одним из основных экспортеров медного лома была Россия. Русская медь, часть которой была криминальной, играла в усилении потенциального противника не решающую, но все же важную роль.
После задержания Монтера его шайка разбежалась, и хотя провода продолжали воровать, «медная лихорадка» в Ростове и его окрестностях на некоторое время пошла на убыль.
Сам Венцель в Таганрогской тюрьме пробыл недолго. Во время уборки помещений арестанты одной из камер напали на надзирателей, обезоружили их и освободили всех соседей по этажу, а потом, сделав из одеял веревки, устроили массовый побег. Шпион присоединился к ним. Двух беглецов убили караульные, еще четырех поймали во время погони, остальные — и среди них Венцель — разбежались.
ПЯТАЯ КОЛОННА.
По оперативной информации, Венцель опять появился на Юге России осенью 1914 года. Чтобы его случайно не узнали, он изменил внешность — из брюнета перекрасился в рыжего, отрастил бороду и стал носить очки. Стоило позавидовать дерзости этого человека. В мирное время пойманные в России сотрудники иностранных разведок могли рассчитывать на определенное снисхождение, а некоторые случаи шпионской деятельности были вообще ненаказуемы — агента просто выдворяли из страны. Однако с
началом войны со шпионами перестали церемониться и по статье 108 уголовного уложения беспощадно казнили. Вернувшись на Донскую землю, Венцель серьезно рисковал. Его могли узнать старые знакомые или предать новые партнеры.
К сожалению, задержать лейтенанта Венцеля не удалось — его партнер, Казимир Шот, служащий конторы «Семен Клячкин и К0», под крышей которой осуществлялись поставки меди в Германию, при задержании погиб. Со смертью Шота оборвался канал, способный вывести следствие на других членов преступной сети.
Поставка российской меди в Германию была не единственным видом помощи противнику. В России производился и сбор средств для германского флота. Во главе организации стояли финансисты, хорошо известные в банковских кругах не только России, но и Европы. Главным мытарем был член правления Азово-Донского банка Генрих Генрихович Раупорт, а его правой рукой — вице-председатель правления Николаевской железной дороги Эдуард Леонтьевич Ландсдорф. Оба имели обширные связи среди видных представителей германской колонии в Петро-__граде, Москве и других крупных городах. Раупорт умело находил к соотечественникам нужные рычаги, поэтому получаемые им финансовые средства были более чем значительными.
Сборщиков денег задержали: Раупорта в Ростове, а Ландсдорфа в Риге, куда он выехал по служебным делам. Одновременно в домах задержанных были проведены тщательные обыски. В тайнике квартиры Раупорта нашли большой архив, где он с немецкой педантичностью отмечал в квитанционной книжке все денежные поступления и делал к ним необходимые пометки. Фамилии, фигурирующие в записях, были столь известны, что допуск к бумагам ограничили. Арестованных этапировали в столицу, где в течение нескольких дней продержали за решеткой. Затем «узников» освободили под залог. За Раупорта Азово-Донской банк внес 200 тысяч рублей, а за Ландсдорфа — 100 тысяч. В течение некоторого времени финансисты отдыхали от пережитого в Петрограде, а осенью
1915 года, получив разрешение МВД, выехали на поправку здоровья в Швейцарию.
Суд над членами организации проходил в феврале 1916 года. Основные подсудимые следили за перипетиями процесса по газетам. Они не рискнули возвращаться в Россию и были заочно осуждены на полгода арестантских рот, которые, по высочайшему соизволению, были заменены на условное наказание. Второстепенные участники организации были высланы в Вятскую и Вологодскую губернии под надзор полиции на срок от 0,5 до 1,5 года.
УКРАЛ? НА ВИСЕЛИЦУ!
По инициативе Ростовского градоначальника Климовича министр Внутренних дел издал особое постановление об изъятии дел о хищении электрических и телеграфных проводов из общей подсудности и передаче их в военный суд. Теперь лица, попавшиеся на совершении данного преступления, обвинялись по ст. 270 военных постановлений (повреждение стратегических объектов, в т.ч. линии связи и электроснабжения в военное время) и подвергались наказанию вплоть до смертной казни.
Вернувшийся с отсидки Зюзин этого не учел, за что едва не поплатился жизнью. Вместе с бывшим напарником Тимофеем Нагорным они попытались взяться за старое, но как следует развернуться не успели. Уже на первом «деле» они попали в засаду и были задержаны.
По недомыслию они повредили телеграфно-телефонную линию передач военного ведомства, поэтому помимо ответственности «за повреждение стратегических объектов» им грозило наказание за «благоприятствование неприятелю в его враждебных против России действиях».
Подельникам предъявили обвинение, после чего этапировали в Одессу, где находился Военный суд. Процесс получился публичным. Прокурор требовал смертной казни, и военные заседатели склонялись к тому же. Зюзин с Нагорным не могли поверить, что за 10 саженей (21 м) проволоки их могут повесить, а когда поняли, что суд не шутит, впали в ступор. Их спас адвокат. Умело построив защиту, он ловко отвел петлю от шей своих клиентов.
Монтера как рецидивиста осудили на 5 лет каторги, Нагорный получил 1,5 года арестантских рот, однако из-за перенесенных переживаний его рассудок помутился, и вместо тюрьмы он оказался в сумасшедшем доме.
Благодаря драконовским мерам кривая преступлений, связанных с хищением проводов в России, пошла на спад, а после революции совсем прекратилась ввиду потери спроса.
Вагоны, угнанные от «Морозовской», пропали бесследно. Вероятнее всего, находящиеся в них медь и бронза были проданы и вывезены за границу.
Перейти в архив