Когда родился Шолохов.1
Он всегда говорил, что в 1905 году. А мама 1902 года, на три года старше папы. Когда папа за ней ухаживал в Букановской, он спросил у мамы: а сколько тебе лет? Она ответила, что 1902 года, а он сказал, что они одногодки, ровесники, то он преувеличил, чтобы не казаться слишком юным перед мамой.
Предки.
Помещик Попов купил несколько крепостных крестьянских семей на Украине и привез их сюда. Среди них предки Анастасии Даниловны. Она 1869 года рождения. Известно, что родители из Черниговской губернии, поэтому и фамилия у них Черниковы. Тогда же крепостные своих фамилий не имели, а получали по помещику, либо по месту, где они жили. Были у нее братья и сестры, но я точно не помню, кто именно был. Я знала точно одного двоюродного брата Акима Герасимовича, его, видимо, тоже перевезли сюда. Они жили вместе в Ясеновке. Ясеновка — это прототип Ягодного в «Тихом Доне». Вот как купил их помещик, все там в Ясеновке и жили. А когда бабушка Анастасия Даниловна подросла, ее взяли в дом помещика горничной. Там она и познакомилась с дедом — Александром Михайловичем Шолоховым.
Когда увидели, что на нее дед глаз положил, а она ему в ответ кокетничает, ее быстренько выдали замуж за вдовца Стефана Кузнецова и отправили на хутор, где тот жил. Их обвенчали, и там она родила ему девочку Олю, которая умерла. Суровый был муж, бил ее. Анастасия сбежала к деду, и она была у него, как раньше говорили — экономкой. А обвенчались они только в 1913 году. Папа рассказывал, что тогда он был совсем маленький, когда Стефан умер.
Нестор Махно.
О Махно я слышала сама рассказ от папы. Он сидел за столом и кто-то спросил: «А вы встречались с Махно?» Он ответил: «Ну как, встречались.Поймали меня и привели к Нестору, говорят, что я — разведчик», — рассказывал отец. Было ему лет 15, а выглядел на 12 лет. Он был небольшого роста и очень хрупкий. Поэтому он мог выдать себя и за 12-летнего. Это была ложь во спасение. В доме, где квартировал Махно, была еще женщина, наверное, хозяйка. И она Махно сказала: «Батька, ты что, с детьми воевать будешь?» Ее поддержала и подруга Махно. Махно его не расстрелял, а отпустил и сказал: «Беги и больше не попадайся мне».
Заготконтора.
Ну где-то работать надо было. Это вот как сейчас, допустим, инженер, а работает дворником. Безвыходная была ситуация. Потому что специального образования у отца не было никакого.
Вот он и поехал на курсы налоговых инспекторов, чтобы хоть какая-то бумажка была, чтобы можно было куда-нибудь устроиться работать.
После курсов налоговых инспекторов его направили в станицу Букановскую. Как работа там у него проходила, он не рас-сказывал. Он с юмором к этой работе относился, потому что никакой пользы она не приносила. Там он с Марией Петровной познакомился, они вместе работали, он — налоговым инспектором, а она — секретарем. Когда Мария Петровна сказала своему отцу, что замуж собирается, тот сразу — на дыбы. За оборванца какого-то отдавать дочь он не хотел. За Марию Петровну еще до Шолохова сватался Пархоменко (видный революционер. — «Главный»). Проходили его войска через Букановскую, вот он и предложил Марии Петровне руку и сердце. А она отказалась. Отец сказал Марии Петровне: «Делай, что хочешь. С моей руки — куль муки. Хочешь, выходи за этого голодранца, а хочешь — не выходи».
Шолохов — миллионер.
Многие считают, что Шолохов был миллионером, но это не так. После войны дали отцу трехкомнатную квартиру в Староконюшенном переулке в Москве. А нас четверо детей, я — студентка. Мы просто не помещались там. А дом в Вешенской был весь изрешечен так, что жить в нем было невозможно. Зиму провели в Москве, и собрались отремонтировать вешенский дом.
В это время вышел указ, подписанный Сталиным, чтобы всем академикам и маршалам построить дачи в Подмосковье. На каждую дачу выделялось 300 тысяч рублей. Для Москвы — это вполне нормально, да еще один гектар земли давали.
Академикам построили дачи — всем по одному проекту. А отец обратился в ЦК и говорит: «Дача в Подмосковье мне не нужна, я там жить не буду. Вы мне лучше на эти деньги поставьте дом в Вешках». И по этому же проекту в Вешках построили дом, точнее — дачу, там же одни холлы, веранды. В общем, это было не то, что мы хотели. Такие дачи можно и сейчас найти в Подмосковье.
И вот начали строить дом. Дороги от Миллерово тогда не было, а все стройматериалы надо было оттуда на машинах везти.
Строить дом начали в 1946 году — строительное управление ЦК , хотя тогда отец не был членом ЦК . А гектар земли, где взять? Все халупы, которые стояли на набережной, снесли. Владельцам за счет отца построили новые дома, они и сейчас стоят. Настоящие домики, а не халупы. Вот и стоили ему эти домики 300 тысяч рублей. Новый дом был построен в 1949 году на месте старого нашего дома, просто двор увеличили до одного гектара. Еще и крышу не построили, а деньги уже закончились. И в этот момент в собрании сочинений Сталина было опубликовано письмо Феликсу Кону (письмо двадцатилетней давности, в котором Сталин писал, что, мол, были и в «Тихом Доне» ошибки, но никто и не думал изымать книгу из продажи. — «Главный»). Отца прекратили печатать. К тому же ЦК наложил арест на его гонорары в покрытие кредита за дом.
За первое издание — один печатный лист (примерно 16 страниц книжки. — «Главный») 4 тысячи рублей. Второе издание — 60%, от 4 тысяч, и так — до 30%. Отец еще до войны начал получать 30%. В общем, Шолохов по советскому авторскому праву расплачивался за дом до 70-х годов.
Говорили, что у него вертолетная площадка во дворе и самолет собственный. Да, за Шолоховым прилетал специальный самолет, но он же был членом ЦК , и когда он болел, его отвозили в больницу в Москву так же, как и других больных станичников, которым была нужна срочная медицинская помощь.
Сталин, Хрущев, Брежнев.
В 1951 году Шолохов со Сталиным не виделся. Со Сталиным он виделся последний раз в войну в 1942 году. А когда появилось письмо к Кону в 1951 году, папа написал Сталину записку, хотел узнать, в чем он ошибся в романе. Но Сталин его не принял.
Во время войны, когда отец разбился на самолете, Сталин принял его и посоветовал поехать в Грузию — лечиться. Отец ответил, что там очень много вина. Сталин сказал, тогда езжайте в любой санаторий. Это было в 1942 году.
Отец Сталина очень уважал. Его как-то спросили: был ли культ личности? Он ответил, что был, но была и личность.
На 30-летие отца мы были в Москве. Сидели, ужинали, нас, детей, уже направили спать, как раздался звонок и папу вызвали в Кремль. Отец поехал в Кремль, а мама заволновалась:
уехал и нет его, и нет. 2 часа прошло — нет. Уже рассветать начало, мы с мамой в окно смотрим, по площади напротив «Националя» идет папа. Он с собой принес бутылку коньяка,
медвежьей колбасы и коробку конфет. Папа рассказал, что он разговаривал со Сталиным. Сталин заметил, что он был напряжен, и спросил у папы: «Я вас что, оторвал от дела?» Шолохов объяснил, что у него день рождения. Сталин его поздравил и подарил продукты.
Отец не мог писать о Сталине. Он считал это подхалимством. У него со Сталиным был такой разговор. Он сам рассказывал. Шолохов говорит Сталину: «Ну вот, пароходы, заводы, театры, кинотеатры, все Сталин, Сталин. Неужели Вам не надоело?» А Сталин ему ответил, что «человеку нужно божка», у него же акцент грузинский был, и отец сразу не понял, что Сталин имел ввиду под словом «божка». Сталин продолжил говорить: «Так пусть это будет Сталин». Человеку нужен божок, кому поклоняться, кому верить. «В Бога верят, человек без веры не может жить. Человеку нужен божок» — так говорил Сталин.
Отец Сталина уважал, ценил его ум, знание литературы. А Хрущев был обычный мужик, малограмотный, но способный, головастый мужик. Папа его не воспринимал всерьез. А Сталина уважал как руководителя, как военачальника. А у Хрущева были какие-то совершенно непонятные решения — сажайте везде кукурузу и поднимайте везде целину. Хрущев приезжал в Вешенскую, они пили водку, уезжать не хотел, понравилось ему у нас. Особого впечатления он не произвел. С Брежневым они встретились случайно, во время войны. Однажды даже на одном столе ночевали в разбитой сберкассе, но тогда не узнали друг друга. Папа относился к Хрущеву и Брежневу с иронией, он не видел в них серьезных, умных руководителей.
Солженицын.
Солженицын не общался с отцом. Он лишь однажды отправил письмо, одно-единственное письмо, где высоко оценивал роман «Тихий Дон».
Отец тогда был членом редколлегии журнала «Новый мир», а Твардовский напечатал в журнале «Матренин двор» Солженицына. И отец очень хорошо отозвался о рассказе.
Потом Солженицын принес Твардовскому пьесу «Пир победителей». И отец написал на пьесу закрытую рецензию, то есть, материал для служебного пользования. Написал, что, во-первых, это бездарно, во-вторых, такое впечатление, что пьесу писал психически больной человек, и такие вещи допускать в литературу нельзя.
Твардовский передал эту рецензию Солженицыну. Отец открыто заявлял, что Солженицын отличный историк, который открыл неизвестные страницы жизни. Но он не художник, то
есть, он пишет не художественные произведения, а исторические исследования.
Вот еще одна история. Евгений Евтушенко был в Вешенской у отца. Плакал горючими слезами, просил, чтобы отец помог ему стать выездным. Его сделали невыездным после «Бабьего яра». Отец его принял, поговорил с ним очень хорошо. Потом Евтушенко написал, что приехал к Шолохову, а тот такой спесивый, такой неприветливый, даже чая не предложил.
Сартр.
В 1964 году Ж. П. Сартр официально отказался получать Нобелевскую премию, пока ее не получил Шолохов.
Они встречались на литературном форуме в Ленинграде. Отец даже с ним поменялся своими сигаретами. Папа тогда «Беломор» курил, а Сартр курил какие-то сигареты, не помню название, но на пачке были изображены мужчина в феске и шароварах, мечеть. «Беломор» — это такой горлодер невозможный, крепкий очень. Отец угощал Сартра, а он: «Ты попробуй мои сигареты». Отец не мог курить его сигареты, табак черный был, папа не мог в затяг курить, сразу закашливался.
Фадеев.
У Шолохова однажды спросили, что такое соцреализм. А как раз перед этим в «Литературной газете» вышла статья Фадеева о социалистическом реализме. Шолохов ответил: «Вы знаете, я — не теоретик, я — писатель. Спросите лучше у Фадеева». Отец любил Фадеева, был с ним на фронте. Когда отца выдвинули на Сталинскую премию, то единственным проголосовавшим против был Фадеев. Сначала это было неизвестно нам, а потом этот факт обнародовали. Я папе тогда сказала: «Вот ты считаешь его своим другом, ну как же так, он твой друг, а за спиной голосовал против тебя?» А он говорит: «Кому нравится
«Тихий Дон», кому — не нравится. Он искренне высказал свое мнение». У папы самого зависти не было. Он даже не понимал, что ему завидуют. Он никогда открыто не высказывал свое мнение о других писателях. Его часто спрашивали, какой самый лучший писатель? Он всегда уходил от ответа, боясь кого-то обидеть.
«Они сражались за Родину».
При мне был разговор с Хрущевым, когда он к нам приезжал. Отец обратился к Хрущеву — ему был нужен доступ к архивам, чтобы написать роман о войне. А Хрущев ответил: «Об этой войне еще рано писать». Отец понял, время еще не пришло, а «из головы» что-то выдумывать не хотелось. Однажды он все-такипопал в один архив, но ему не выдали все документы, которые были нужны ему. Отец понимал, что ему не дадут написать то, что он задумал.
Как-то я с ним разговаривала, тогда он публиковал некоторые отрывки из «Они сражались за Родину». В них было много юмора. И я спросила: «Почему в отрывках так много смешного? Как-будто война — это смешное дело?» А он говорит: «Не может же человек все время мучиться, терзать свою душу, он же должен иметь какую-то отдушину, пусть человек улыбнется. Эти отрывки будут в разных томах. Начинать нужно с войны в Испании, там же участвовали и советские войска. Все полководцы Великой Отечественной войны первый свой военный опыт получали там. Значит, роман надо начинать с Испании, это и будет 1-я книга».
Он хотел написать трилогию. В его кабинете в правой тумбе стола всегда лежали рукописи. А когда папа умер, мы на следующий день пошли в его кабинет, рукописей уже не было. Он всегда сидел рядом с камином. Он, видимо, сжег эти рукописи сам. Отрывки публиковать ему не хотелось, он был научен горьким опытом.
Полностью роман «Они сражались за Родину» он не написал, может, только первый том и главы из второго. Никакого завещания о том, чтобы не публиковать роман, папа не оставлял.
Знаю, что он поссорился с Зимяниным, редактором «Правды». Тот попросил Шолохова к 7 ноября опубликовать главу из этого романа. Отец отправил ему главу, где генерал Стрельцов рассказывает, как сидел в тюрьме. Зимянин прочитал и пришел в ужас, ответил, что напечатать такого не может. Папа спросил его тогда: «А зачем ты тогда редактором работаешь?» В общем, он круто с ним поговорил. Тогда Зимянин сказал, что должен отправить этот текст министру культуры. Шолохов на это ответил, что Демичев ему не авторитет. Зимянин: «Тогда самому пошлю». И послал Брежневу. У Брежнева рукопись пролежала недели 2–3. Отец, не дождавшись ответа, уехал в Вешки, а Брежневу написал письмо: «Если у тебя не находится времени прочитать страницу...» — это письмо известно. Отец отказался публиковать отрывки из романа.
И вдруг к Новому году в газете «Правда» выходит глава, сильно измененная. Отец позвонил Зимянину и сказал, чтобы он никогда больше не обращался к нему. В дальнейшем публиковать главы папа отказался. Никто не видел, сжег ли он рукописи или нет.
В любом случае он написал больше, чем было опубликовано.
...Как-то папа спросил у мамы: «Хорошо, Маш, что мы до этого не доживем?» Она, не задумываясь, ответила: «Правда, Миша, хорошо». И я не могла спросить, до чего не доживем?
Наверное, он имел ввиду то, что уже началась чехарда с генсеками, одного убрали, другого поставили — Черненко. Папа очень хорошо знал Черненко, еще по ЦК , был вместе с ним на пленумах. Он знал, что тот не мог быть генсеком, он даже колхозом управлять не мог. И папа понимал, что такие руководители развалят государство, видимо, он предчувствовал будущие перемены. Шолохов не был никогда комсомольцем. Он был коммунистом- идеалистом, он поддерживал коммунистические ценности так, как это трактовали первые коммунисты, — свобода, равенство, братство.
Вешенская, январь 2009 года.
P.S.
Охрана.
Рассказ помощника Шолохова Андрея Афанасьевича Зимовнова.
Это было еще при мне, в 1967 году, одна шизофреничка из Вешек — Мокрушина, ночью проникла через задние двери дома. Двери были незапертыми, она зашла в дом, ходила везде, взяла секатор на кухне и проникла к спальне Михаила Александровича, а он был в это время в кабинете. Но еще не спал, а лежал и читал книгу. Услышав какой-то шорох, он подумал, что это Мария Петровна ходит по дому. Михаил Александрович окликнул: «Маруся?» В это время заскрипели порожки, и кто-то быстро стал спускаться вниз. Михаил Александрович поднялся и увидел чужую женщину, которая, мелькнув, спустилась вниз. Это вызвало какой-то переполох, хотя Михаил Александрович не из пугливых, и он не испугался. Вызвали меня и милиционера. Начали искать гостя. Оказалось, что эта женщина спряталась внизу, в зале под роялем. Пришлось нам ее оттуда вытащить и на следующий день отправили ее в «психдом». Там ее подлечили, и сейчас она в Вешенской живет. Но до сих пор непонятно, что она хотела делать ночью в доме писателя.
А когда Михаила Александровича Шолохова избрали в ЦК , в его доме появилась охрана, дежурный милиционер.
Перейти в архив