КТО ТАКОЙ.
Алексей Максимович Каледин (ударение на последнем слоге) родился 12 октября 1861 года в станице Усть-Хоперской, Области Войска Донского — российский военачальник, генерал от кавалерии, первый с петровских времен избранный атаман Войска Донского. Во время Первой мировой войны отличался скрупулезностью и личной храбростью. Был награжден Георгиевским оружием, орденами Георгия 4-й и 3-й степеней. Не найдя общего языка с новым (после Февральской революции) военным начальством, уехал на Дон. Однако отдохнуть не удалось. Уступив уговорам казачьей общественности, Каледин согласился на избрание войсковым атаманом. 27 октября (9 ноября) объявил в Области военное положение и при- гласил в Новочеркасск членов Временного правительства и Временного Совета Российской республики для организации борьбы с большевиками. Однако в тот период Гражданской войны Каледин не получил поддержки казаков. К 28 января выяснилось, что для защиты Донской области от большевиков нашлось лишь 147 штыков. Последней каплей стала телефонограмма, полученная Калединым вечером 28 января: «Какой-то московский беженец видел у хутора Мало-Несветайского массу конницы, по всей видимости, красной». Каледин отдал приказ: огня не открывать. Утром 29 января в атаманском дворе собрались члены Донского правительства. Каледин объявил:
— Положение безнадежно, население нас не поддерживает...
После трехчасового разговора было решено передать власть новочеркасской городской управе. В два часа дня Каледин застрелился, так никогда и не узнав, что красная конница была гуртом перегоняемого скота — беженец не разобрался. Каледин был женат на гражданке французского кантона Швейцарской Конфедерации Марии Гранжан (Марии Петровне). У них был единственный сын, в возрасте 11 лет утонувший во время купания в реке Тузлове.
«ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1919 ГОД.
Мы знаем много поэм о великой любви. Знаем «Ромео и Джульетту», знаем гамсуновские «Мистерии» и «Викторию», но у нас — русских, у казаков, будет еще поэма о любви Калединых. Кто-нибудь напишет и роман атамана и его подруги. Подруги, а не супруги. Супругу священник в церкви обручает каждому, но подруги жизни бывают редко.
Мария Петровна встретилась с Калединым — красавица-принцесса из изящной Франции и донской казак, с печальным лицом, как будто пораженным на всю жизнь какой-то большой думой. Встретилась принцессой и королевой дошла до гробовой доски.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 20 СЕНТЯБРЯ 1915 ГОДА.
Chou cherie, ты уже претендуешь, что несмотря на малый формат новой почтовой бумаги, я не заполняю всех четырех страниц. Ты не права. Если будем сравнивать, должен тебе сказать, что твои каракули гораздо более разбрасываются по бумаге, чем мои. Потом русский язык труднее французского.
С грустью смотрел на присланную тобой открытку: как чудно должно быть теперь в Гаграх! Увидим ли мы с тобой вместе еще раз этот край? У войны открываются такие перспективы, что никто не может сказать, как и когда это кончится.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1918 ГОД.
Алексей Максимович редко улыбался. Сухощавый и немного горбившийся, с головой, спрятанной в плечах, с уныло повисшими усами, со всегда прищуренными глазами под нависшими густо бровями — некрасивый, пожалуй, но в то же время привлекавший к себе с первой встречи. Алексей Максимович был из «Вишневого сада» русского барства, хотя и родился в бедной семье казачьего офицера в станице Усть-Хоперской. Был некрасив, не блистал красноречием, говорил медленно, с паузами после каждого слова и в то же время — слушать его хотелось, чтобы подальше звучали в ушах эти спокойные, веские слова, какие всегда произносил Алексей Максимович. Спокойствие — едва ли не самая основная черта в характере Каледина...
С холодной головой он воевал и на фронте. Боевые генералы, виды видавшие, говорили о Каледине:
— Он не только был командующим армией, он сам у себя был начальником штаба. Когда я смотрел на генерала Каледина в Новочеркасске на исторических заседаниях первого войскового круга, мне он казался японцем...
Мне вспомнилась беседа одного из заграничных корреспондентов с японским генералом Ойямой во время одного из ответственных и решающих компанию сражений. Ойяму корреспондент нашел у реки с удочкой в руках.
— Генерал, неужели вы можете спокойно удить рыбу, когда там такой бой?
Ойяма улыбнулся уголками губ:
— А что же мне делать? Я дал план, они должны его выполнить. Когда зовут генерала, значит, дело плохо.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 6 СЕНТЯБРЯ 1915 ГОДА.
Chou cherie. Если Бог даст, доживем до конца войны, осень непременно будем проводить в Гаграх. Сегодня послал переводом тебе 385 рублей — остаток моего жалованья. Себе оставил 4 рубля, думаю, что это не слишком много. Вообще в отношении денег я очень рад, что военное время не изменило обычаев мирной жизни, и мне не приходится беспокоиться о надежном месте для состоящих у меня на руках капиталов.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1919 ГОД.
Скромным капитаном генерального штаба на западной окраине России Алексей Максимович встретил ту, которую нежно называл всю свою жизнь милой Ма. Ма! Первый слог, который встречается на устах ребенка.
— Нам дали роскошный салон-вагон, когда мы покидали город. У Alexis были связи на дороге, и мы хорошо ехали в салон-вагоне. Знакомые принесли нам много цветов. Но когда мы доехали до конца этой дороги, нас пересадили в купе, где было душно и тесно. А дальше пришлось ехать в общем классе, — вспоминала Мария Петровна свою свадебную поездку.
Вспоминала в маленькой келье новочеркасской женской обители, где она жила под видом монахини в дни донской советской республики.
— Такова жизнь. Сперва салон-вагон, затем душное купе и наконец общий класс.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 12 ОКТЯБРЯ 1915 ГОДА.
Chou cherie, получил твои 25 и 26 письма и посылку. За все тебя крепко целую... Свой день рождения праздновал тем, что за обедом и ужином угощал конфетами. Скрывши, разумеется, причину такой щедрости. Конфеты еще из запаса присланного тобой раньше, который я до сих пор не трогал... Надеюсь, что в Ростове ты купила что-нибудь хорошее для того, чтобы согревать свои старые кости. Непременно опиши покупку. Говорят, что в России мех подешевел. Собираев, Белянкин и лошади здоровы.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1919 ГОД.
Когда Каледин был начальником Новочеркасского казачьего училища, она имела обыкновение приглашать к обеденному столу каждый день дежурного по училищу офицера, причем меню было составлено так, что обязательно включало в себя любимое блюдо обедавшего офицера. Она знала наклонности всех офицеров училища. Это, конечно, мелочь, но разве она часто встречается в мире людских взаимоотношений, даже не имеющих такого неблагоприятного привходящего обстоятельства, как наличие служебной субординации?
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 26 ОКТЯБРЯ 1915 ГОДА.
Сегодня в три часа ночи я вернулся из Бердичева и застал от тебя только одно письмо, номер 32 от 16 октября. Ты была по случаю дурной погоды в унылом настроении и упрекаешь меня, что я пишу мало и редко, даже делаешь предположения что я, быть может, не имеют достаточно времени, чтобы читать твои письма! Это прямо стыдно писать такие вещи. Ты же прекрасно знаешь причину краткости моих писем — однообразность жизни и в большинстве дурное настроение по многим причинам. Пишу тебе очень регулярно, не менее двух раз в неделю. Надеюсь, ты не заставишь меня еще раз объяснять тебе все это, потому что ты хорошо знаешь мою натуру.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА».
— Вы знаете, — рассказывала она. — Алексей Максимович в молодости страшно курил, папироса не выходила у него изо рта. Я не люблю, когда люди курят, — это признак слабости воли, однако, я ему не показывала вида, что мне это не нравится. Но однажды, накануне моих именин, он спросил у меня:
— Marie, какой бы ты хотела получить от меня завтра подарок?
Я посмотрела на него и сказала:
— Я бы хотела, чтобы ты бросил курить. Это будет для меня самый большой подарок.
— Знаете, — продолжала Мария Петровна, — он задумался, докурил папироску, и когда потушил ее, сказал мне:
— Marie, это последняя папироса, которую я курю.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 27 ЯНВАРЯ 1916 ГОДА.
В нашем обществе господствует чрезвычайное легкомыслие в отношении переживаемого периода... Подлое время. Общество не хочет знать, что оно танцует, быть может, на краю пропасти. Но на эту тему лучше не распространяться, слишком мрачно смотрю на вещи.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1918 ГОД.
Когда собрались члены правительства, Алексей Максимович, стоя за своим письменным столом, прочитал телеграммы, кратко познакомил с положением на фронтах и по области, а затем почти буквально сказал:
— Положение наше безнадежное. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития, предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия я с себя слагаю...
Никто из членов Объединенного правительства не возражал против такой постановки вопроса и такого решения: в тот момент все были убеждены, что имея за собой около 150 штыков, которые держали в своих руках, главным образом, дети-гимназисты, сопротивляться — значит, проливать лишнюю кровь, вызывать жестокую расправу... Во время заседания А.М. был вызван по делу. Пользуясь его отсутствием, В.В. Брыкин охарактеризовал А.М. как большую государственную величину и настаивал на необходимости спасения его от самосуда большевиков.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 28 ОКТЯБРЯ 1915 ГОДА.
Сегодня получил твою посылку через казака, письмо и документы. Когда внесли ящики, пришел сначала в ужас от его размеров, но когда прочитал твою записочку, мысленно тебя крепко поцеловал — за твое внимание и выбор. При распаковке оказались сюрпризом две бабы, ибо о них ты не упомянула, так же, как о пряниках из офицерского собрания. Я еще ничего не пробовал, и удовольствие откладываю для будущего. Меня в твоем письме огорчает твое настроение, нужно немножко взять себя в руки, если продолжать в том же духе, ничего доброго не будет. Положение все равно не изменишь, нужно вооружиться терпением.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА».
Когда наверху никого не осталось, А.М. видимо, стал искать Марию Петровну, подошел к столовой, где она вела деловой разговор с посетителем, глянул в двери и быстрыми шагами прошел через зал и кабинет в комнату. Снял тужурку и шейный георгиевский крест, лег на кровать и выстрелил в сердце из большого револьвера системы Кольта. Пуля обожгла белую рубаху, пронзила А.М. насквозь, прошла через тюфяк и матрац, расплющилась о железную решетку кровати и была мною найдена на полу (передана в музей). Выстрела благодаря коврам на полу, слышно не было, но в комнату очень скоро вошли Мария Петровна и денщик А.М. Крик М.П. заставил чуть живого А.М. повернуть голову и слегка приоткрыть глаза. Но уже не было в них жизни. На кровати уже лежал труп атамана. В белой рубахе, в подтяжках, в казачьих брюках с лампасами и высоких со шпорами сапогах лежал он, закинувши голову на подушке и со скрещенными руками. И никто ему их не складывал, а сам он, очевидно, выстрелив, имел силы так сложить их, вытянуть ноги и выпрямиться во весть рост. Смерть наступала быстро и не терзала его, как 6 месяцев делали это с ним русские люди, а особенно донские братья-казаки... «С чистым именем он пришел, а с проклятьями должен был уйти».
20 ДЕКАБРЯ 1915 ГОДА.
Бой еще продолжается. Развитию успеха мешает задержка моего соседа справа. Ходил в госпиталь. Во время этого похода на меня особенное впечатление произвел один еврей. Пуля попала ему в шею и прошла через полость рта. Когда я спросил, куда он ранен, он приподнялся и начал мычать, вид этого окровавленного рта, с воспаленным лицом, производил удручающее впечатление. Оказалось, что он же имеет два Креста, и я, к сожалению, не мог дать ему третьего, так как не захватил с собой Крестов 2 степени.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1919 ГОД.
Только один раз она осудила мужа. И было это 29 января 1918 года, когда застрелился атаман.
— Он подошел к двери в гостиную, где я сидела с гостьей, посмотрел на меня, и не сказав ни слова, ушел к себе. А затем грянул выстрел. Почему он мне ничего не сказал?
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 25 ДЕКАБРЯ 1915 ГОДА.
Вчера был Сочельник — это уже второй раз мы встречаем рождественские праздники не вместе. Вчера послал тебе телеграмму и надеюсь, что она попадет к тебе в Сочельник. Мне ужасно тяжело, болит душа. Причин слишком много и не личного характера. Надеюсь, ты здорова. По твоим письмам вижу, что нервничаешь, нужно взять себя в руки и терпеть. Чем более приближаешься к старости, тем известия о смерти знакомых и близких становятся, увы, обычными и частыми гостями. Пока, дорогая моя, наши знакомые не получат такие же вести и про нас с тобой. Чтобы через несколько дней забыть об этом.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1918 ГОД.
Его хоронили торжественно. Но я не забуду одного момента. От дворца атамана везли в катафалке по узкому переулку до Платовского проспекта. Катафалк был в тесном кольце почетной стражи. Толпа теснила провожающих. И узкая лента стражи с катафалком в середине казалась крадущейся в этом узком проходе. Как всю жизнь, Мария Петровна Каледина была при нем... Бабы в кацавейках глазели на атаманшу, повергнутую в печаль и беспощадными, злыми глазами впивались то в лицо мертвого, то в атаманшу. Неведомый офицер зафиксировал аппаратом Каледина в гробу, у гроба — М.П. Каледину и те страшные лица баб, что были у гроба. Негатив увез заграничный корреспондент, а единственный оттиск остался у М.П. Калединой.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 16 ДЕКАБРЯ 1915 ГОДА.
Получил обе твои посылки — с казаками и по почте. Масло и икра великолепны, но масло при такой погоде, а у нас совершенно весна, должно скоро испортиться, во всяком случае раньше того времени, когда я в состоянии его одолеть. Очень обрадовался твоей фотографии: манто очень одобряю, но внизу и спереди полы сделаны расходящимися? Если да, не одобряю. Во всяком случае, оно очень тебе идет. Не следует только его носить летом, хотя, конечно, у канала вечером может быть несколько сыровато. Лицо на фотографии вышло несколько в тумане, вероятно, из-за вуали. Присланные стихи, хотя не особенно складные в смысле рифмы раз мера, но содержательные и не без остроумия. Прочел с удовольствием. Послал тебе 1 декабря переводом 1100 рублей. Я совершенно здоров, но переживаю тяжелые минуты нравственно, так как очень серьезный бой, который ведем уже 3 дня, разыгрывается не так, как ожидалось (не мною).
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1919 ГОД.
Когда же в Новочеркасск пришла советская армия, то в столице Дона понеслись слухи, что красногвардейцы надругались над могилой Каледина. Говорили, что на кладбище явился войсковой старшина Голубов со своими казаками, разрыл могилу, показал казакам мертвого атамана, удостоверил его личность и приказал зарыть могилу. По другой версии, на кладбище приходили красногвардейцы, отрыли могилу, сорвали с мертвого атамана генеральские погоны — «подчинили советской власти» — и ушли. Все эти слухи были порождены досужей фантазией соседей кладбища, видевших отряды красногвардейцев, приходивших на кладбище. Пришли красногвардейцы и потребовали указать им могилу Каледина. Могилу показали. Красногвардейцы решили ее отрывать, но их предупредили, что это нелегкий труд. Могила цементирована, обложена кирпичом.
— Что же, придется с ней возиться?
— Да, придется повозиться.
Красногвардейцы «возиться» — работать не захотели и покинули кладбище. После они или другие устраивали засаду на вдову — Марию Петровну — и ей приходилось посещать дорогую могилу, ожидая каждую минуту нападения из-за угла.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 31 ОКТЯБРЯ 1915 ГОДА.
Мы настолько засиделись на месте, что даже жены нижних чинов начали приезжать к мужьям, конечно, контрабандой. Обходя недавно землянки саперного батальона, наткнулся на одну из таких дам. Приказал немедленно выселить из района корпуса и отдал по этому поводу приказ о недопущении жен. Сегодня был в бане, теперь их у нас даже две. В гигиеническом отношении часть обставлена хорошо, эпидемических заразных болезней у меня в корпусе совсем нет. Строим землянки.
ИЗ ГАЗЕТЫ «ДОНСКАЯ ВОЛНА», 1919 ГОД.
На могиле мужа седая Ма рассказывала своему Alexis по часу — по два, как она живет, что думает, что делает. Отвечала на вопросы, которых никто не задавал. Кто ее слушал? Земля, песок, трава, цветы и деревья, да порой сторож кладбищенский, притаившийся в удивлении за ближайшей могилой. Alexis приходил к ней в сновидениях. Всегда великий, мудрый и сильный. Всегда высокий, как подобает вождю. И утешал слабую Ма.
ИЗ ПИСЬМА КАЛЕДИНА ЖЕНЕ, 30 ДЕКАБРЯ 1915 ГОДА.
Завтра канун Нового года. Наши собираются его встречать по всей форме и выписывают из Одессы всякую снедь и напитки. У меня глубочайшее равнодушие к тому и другому, сказал бы даже больше — отвращение, в теперешнем настроении. Завтра буду вспоминать наши былые встречи. Ты помнишь, мы несколько раз проводили эту ночь, как обычно, это не было худшее. Хорошо, очень хорошо было бы встретиться нам в тесном кругу добрых друзей, с которыми можно вспомнить пережитое и, пожалуй, немного помечтать о будущем, зная, что встретишь сочувственный непритворный отклик и сам ответишь тем же. Ну, cherie, крепко тебя целую. Будь здорова дорогая. T'embrasse. Alexis. Я очень огорчен, что твои письма стали реже.
Перейти в архив