Кто такая.
Заслуженная артистка РФ Елена Ксенофонтова родилась 17 декабря 1972 года в городе Хромтау, Казахская ССР. Окончила школу в 1990 году. В 1994-м поступила на актерское отделение ВГИК а. В 1998 году окончила ВГИК (курс Марлена Хуциева, актерская группа Иосифа Райхельгауза). Работала в Московском театре «Школа современной пьесы». C 2000 года работает в Московском драматическом театре Армена Джигарханяна. Ксенофонтова сыграла более чем в 30 фильмах.
У Елены сын и дочь.
— В сегодняшней встрече звучали стихи абсурдистов-обериутов. Вы читали самые понятные их стихи.
— Да, наверное. Доступные, скажем так. Это было мое первое знакомство с этой публикой и нельзя было начинать с обериутов фантасмагорических. Так что, я взяла известные стихи, понимаемые многими. Таков мой осознанный шаг.
— Этот выбор отражает ваше сегодняшнее мировоззрение?
— Мое сегодняшнее состояние.
— А в театре ваше сегодняшнее состояние находит созвучное проявление?
— Поразительно, но при всем своем отчасти иррационализме я — порывистая натура. Играю разные роли, но они получаются слишком романтичными... Если бы я читала поэзию, сопряженную с театральными ролями, то она бы казалась слишком банальной. Так бывает.
— А какие фильмы вы смотрите, на какие спектакли ходите? С такими-то стихами...
— Я в театр не хожу, я в нем работаю... Шучу... В основном смотрю экспериментальные спектакли, либо это спектакли моих друзей, на которые меня приглашают. В последнее время мне нравятся пластические — молчаливые, как я их называю, спектакли. Есть группа глухонемых артистов, которые сделали спектакль по «Чайке по имени Джонатан Ливингстон». Потрясающий спектакль. Я не думала во время просмотра, что они глухонемые, я думала, зачем в этом спектакле говорить. И так все понятно. Фоменки
мне очень нравились. Я очень люблю какие-то новые вливания в театр. Потому что, когда — а это происходит очень быстро — у актеров наступает пресыщение, и у зрителей оно не может не происходить. Типа «мы удались», «у нас уже есть свой почерк». И мне это перестает быть интересным, я не вижу поиска.
— А театры DOC, «Практика»?
— Вы знаете, я смотрела спектакли в DOC, но не все. Меня не интересует эпатаж в чистом виде. Я смотрела «Кеды», «Я — пулеметчик!» От последнего спектакля была в невероятном восторге, и не потому что там играет мой товарищ — Кирилл Плетнев, который получил премию «Чайка» за этот спектакль... Слава богу, у нас очень много хорошего происходит...
С «Практикой» сложнее. Как только люди начинают работать не по принципу «я делаю так, потому что не могу не сделать так», а «я делаю не так, как другой, лучше, чем другой», мне это не очень нравится. Когда кино снимается для фестиваля. Меня это раздражает, отпечаток откладывается.
— Вы думаете, что кто-то снимает кино, думая исключительно о фестивалях?
— Я это знаю, я прихожу на встречу с режиссером, и он говорит: будем делать для фестиваля.
— Может быть, он лукавит?
— Нет. Такой маразм имеет место.
— И что же вы все-таки смотрите в кино?
— Смотрела фильм «Дом» с Гармашом в главной роли (2011 год, три премии «Золотой
орел» и одна «Ника». — «Главный»). Очень неоднозначный фильм. Но достойный.
— Не слышал.
— Потом скажу, что еще видела, сейчас вылетело из головы.
— А вы в Ростове бывали раньше?
— О днажды приезжала на гастроли. Но не помню деталей.
— Не исключено, что здесь по Пушкинской в 20-е годы прошлого века ходил обериут Николай Олейников, донской казак, уроженец станицы Каменской.
— А вам показалось, что в моем мировоззрении есть какой-то крен, раз я выбрала
такие стихи?
— Нет, ну...
— Что женщина читает совсем не женские стихи?
— М ожет быть и так. Но во всех этих стихах мир абсурден, но есть любовь.
— Не только и не столько любовь, сколько вера, что разум — чистый, разум — все равно победит. Что даже в тех реалиях, в которых мы существуем, можно сохранить что-то чистое, глубокое, остаться верным самому себе.
— А вы доверчивый человек?
— Очень.
— Сегодня должен был наступить конец света... Поверили в него?
— Нет, нет. Но, как ни странно, с любопытством ждала этого дня.
— В одном из интервью вы сказали, что в юности сами придумывали себе биографию. В каких формах это проявлялось?
— Очень хотелось соответствовать... Провинциальная девочка приезжает в столицу, хочет заниматься определенной профессией. Понимает, что она не добирает в знаниях. И тогда она выбирает такой способ существования — такой странный, задумчивый образ. Начина-
ешь что-то рассказывать, придумывать о себе.
— Ну что именно?
— А х, боже мой! Я придумывала происхождение родителей, где и как я живу, рассказывала о традициях, которых у нас в семье нет. Я в это глубоко верила. В своих рассказах я много путешествовала, чего на самом деле не было. Я рассказывала свои впечатления о городах — то, что я слышала от других людей. Это шло таким снежным комом. Потом я просто физически устала соединять все эти нити. Я все это сбросила с себя и пришла к абсолютной правде. Легко!
— А кто же ваша мама? Вы говорите, что она много работала. Но не говорите, кем?
— Кем она только не работала. Она и металлургом была, окончила какой-то техникум, цветные металлы, что-то такое. Она была бизнес-вумен, у нее были частный детский сад, частная музыкальная школа, ресторан. Потом все это пошло прахом. Потом она работала в теплицах, в подсобных хозяйствах, на шахте — в тяжелые времена. То есть, у нее мощная такая биография.
— И тем не менее она хотела, чтобы вы поступали в МГИМО ?
— Она — человек невероятного ума... Она видела мои способности — мне легко давалась учеба... Но вообще-то я готовилась в историко-архивный институт, нынешний РГГУ.
— Не на клиническую психологию?
— Вообще-то я не очень туда хотела... Клиническую психологию я тоже рассматривала...
— Мне кажется, туда идут люди, сами нуждающиеся в психологической помощи.
— В определенном смысле, да.
— В мединституты поступают самые нездоровые абитуриенты с хроническими заболеваниями. Так статистика говорит, по крайней мере.
— Вы знаете, мою нынешнюю профессию тоже здоровой не назовешь. Так уж сложилось.
— Так ваша мама уехала из Казахстана из-за вас?
— Нет, когда она была горным инженером, мы много ездили, потом осели в Подмосковье.
— Сегодня вы сказали, что собираете елочные игрушки?
— Да. Еще у меня большая коллекция авторских кукол, таких серьезных. Я такая охотница за ними. Знаю очень многих авторов. Механические куклы для меня — холодные. Я могу их оценить, но держать в доме не буду. У меня есть свой выработанный вкус на сей счет... И елочные украшения. У меня уже вся квартира в игрушках, 7 елок.
— А простые деревянные куклы типа Буратино вас интересуют?
— Да. Есть такие. В Праге я нашла марионетку-Буратино в антикварном магазинчике. Но у меня нет цели собирать старинных кукол... У меня есть знакомые авторы, они мне звонят и говорят: я сделал новую куклу, приезжайте посмотреть.
— Ваши знакомые говорят, что в детстве у вас были какие-то идеи, и эти идеи их пугали. Что это были за идеи?
— Это вы где-то вычитали? Ну, что значит пугали мои идеи... Я всегда пыталась
что-то организовать, свою подругу-бухгалтера пыталась научить танцевать, создать какой-то коллектив. Я мечтала открыть литературный салон, я организовывала встречу нового года. У меня, наверное, до сих пор существует какой-то свой мир, в котором мне приятно существовать и который, слава богу, не вредит никому. Наоборот, даже забавляет. Я — человек из детства, может быть, даже не из своего. У меня бывает такая ностальгия по непережитому. Типа, я где-то что-то слышала и так странно, что это было не со мной.
— Это созвучно стихотворению Заболоцкого «Я — только краткий миг чужих существований».
— Да, да!
Перейти в архив