«Мне хотелось сделать историю об актере»

«Представить себе режиссера-жиголо, даже глядя на сегодняшнюю современную сцену, трудно. Актеров, которые строят карьеру таким образом, очень много» - считает режиссер спектакля «Сладкоголосая птица юности» Михаил Чумаченко.
Текст:
Сергея Медведева
Фото:
Натальи Калашниковой
Источник:
«Кто Главный.» № 148
25/04/2019 14:05:00
0

КТО ТАКОЙ.
Педагог по актерскому мастерству и режиссер Михаил Николаевич Чумаченко окончил физико-математический факультет Читинского пединститута. В 1978–1984 годах — участник, затем художественный руководитель студенческого театра «Круг». В 1989 году Михаил окончил ГИТИС, курс Кнебель. В том же году за спектакль «Аномалы» удостоен премии ВТО в номинации «Лучший московский дебют». С 1988 по 1992 год — режиссер Центрального театра Советской Армии. В 1993–1995 годах — один из режиссеров программы «Взгляд». В 2006–2008 годах — художественный руководитель Русского драматического театра в Таллине. В 2014 году Михаил Чумаченко возглавил творческий состав театра «Колесо». Михаил Николаевич — старший преподаватель ГИТИСа, вице-президент Российского отделения Ассоциации любительских театров и театров-студий при ЮНЕСКО, член режиссерской коллегии Одесского русского академического театра, преподаватель «Высшей школы Сценических Искусств». Автор более 30 режиссерских работ. Среди них: «Холостяк» И.С. Тургенева (1991), «Стройбат» С. Каледина (1991), «История любви» Дж. Сигала (Ростов-на-Дону, 1992), «Опасные связи» Ш. де Лакло (Челябинск, 1999), «Яма» А.И. Куприна (Сургут, 2000), «Кьоджинские перепалки» К. Гольдони (Сургут, 2001), «Демон и ангел» И.Б. Зингера (Эстония, 2002), «Фанфан-Тюльпан» Рашфора (Эстония, 2002).
29 марта в Ростовском драмтеатре состоялась премьера спектакля «Сладкоголосая птица юности» по пьесе Теннесси Уильямса.

— Почему вы остановили выбор именно на этой пьесе?

— Дело в том, что этот спектакль — бенефис Татьяны Шкрабак. Идея бенефиса принадлежит драмтеатру имени Максима Горького и Татьяне Сергеевне. Мы много месяцев предлагали друг другу пьесы. Иногда пьеса нравилась и ей, и мне, но оказывалось, что она здесь когда-то уже шла или сюда привозили спектакль по этой пьесе.

— То есть Татьяну Шкрабак эта пьеса для бенефиса устроила?

— Да. Татьяна Сергеевна, на мой взгляд, абсолютно штучный человек. Она все время говорила, что спектакль должен жить. Что это не бенефис. Не «давай сегодня сделаем шоу с конями, а как там дальше, бог знает». Надо сказать, что так достаточно редко рассуждают бенефициантки. Более того, если открыть пьесу «Сладкоголосая птица юности», то в списке действующих лиц первым написано не имя ее героини. Я все время ей говорил: «Что мы будем с этим делать?» Она отвечала: «Важно, чтобы спектакль был хорошим». Это необычная и неожиданная установка.

— Мне показалось, что пьеса сложная. Я посмотрел существующие экранизации — и с Полом Ньюменом, и с Элизабет Тейлор, поразила вольность трактовки: финал менялся от хеппи-энда до кастрации главного героя. Такой широкий диапазон. Нельзя назвать эти экранизации удачными, на мой взгляд. А вы довольны результатом?

— Редкое ощущение, но я доволен. Мне кажется, что в этом спектакле есть несколько очень хороших ролей. А с точки зрения визуального театра, предложен вариант, которого в Ростове давно не было. И в-третьих. Я очень боялся, что материал останется на уровне интеллигентских историй, когда текст произносится скучно. Мне кажется, что нам удалось этого избежать.

— В пьесе главный герой говорит, что в 17 лет он поставил одноактную пьесу «Доблестный», сыграл в ней главную роль, постановка победила на конкурсе штата, и спектакль отправили на национальный конкурс. То есть он — режиссер. В ростовском спектакле этого нет. Вы сознательно убрали эту фразу?

— Да. Мне хотелось сделать историю об актере. Все-таки режиссер — профессия яйцеголовых, думающих. Представить себе режиссера-жиголо, даже глядя на сегодняшнюю современную сцену, трудно. Актеров, которые строят карьеру таким образом, очень много.

— Главный герой — неудачник — вернулся в город детства, как в ад. Вы не думали, что эту пьесу можно безболезненно перенести куда-нибудь на Юг России, в какой-нибудь условный Кореновск? Люди с такими жесткими нравами, как у жителей Сент-Клауда, характерны для этих мест.

— Мне очень не хотелось прямых политических или реалистических ходов, когда можно сказать, что все происходит на соседней улице. Хотелось, чтобы история была посложнее. К тому же попытка переноса была у Кирилла Серебренникова, он переписывал пьесу вместе с Ниной Садур. Он все превращал в некую мировую метафору. У Теннеси Уильямса нет бытовых пьес. Вишневых садов на Юге России, как их описывал Чехов, тоже не бывает.

Я посмотрел информацию о реальном Сент-Клауде, там еще 15–20 лет назад было всего 2 тысячи афроамериканцев, при общем населении в 80 тысяч человек. Национальной проблемы практически не существовало, он ее сам придумал... А когда мы говорим об актере, удачлив он или не удачлив... Я 30 лет занимаюсь театральной педагогикой и всегда говорю родителям, у которых дети рвутся в актеры: если можете отговорить, то отговорите. Актер — это очень зависимая профессия. В отличие, скажем, от режиссуры — не нравится здесь, уехал в другой город, можешь заниматься любительским театром, в конце концов, или воспитанием актеров. Моя учительница Мария Осиповна Кнебель спрашивала у студентов, от чего зависит успех на 95 процентов. Мы, как идиоты, кричали: «От труда, от труда!» Она: «Ничего похожего. На 95 процентов — от воли, от умения ждать, и на 5 процентов — от удачи». Мы строим спектакль так, что если бы Чэнс Уэйн уехал из Сент-Клауда, ему бы нашлось место в следующей картине, может быть, это была бы небольшая роль, но она бы была.

— А вы сами не бывали в подобной ситуации, возвращались, например, в Читу?

— Мне очень сложно оказаться в такой ситуации по многим причинам. Через 2 недели мне 59 лет, в Чите я не был 40 лет. Мои мама и папа переехали в Москву лет 25 назад. Молодежный театр «Круг», который существовал в Чите, разбросан по всей стране. От Ростова-на-Дону до Владивостока. Кто-то стал учителем в школе, кто-то хирургом. Вчера на прогоне сидел мой близкий приятель, врач, сейчас работает здесь.

— Когда вы обсуждали вместе с актерами пьесу, что они говорили?

— Прочитав пьесу, все поняли, что у них нет ролей. На первой же репетиции. Татьяна Сергеевна и Роман Гайдамак (исполнители главных ролей. — «Главный») читают и читают. «А у меня четыре реплики», «А у меня две реплики» и так далее. Поэтому сказать, что раздался крик радости, было бы неправдой. Но! Когда 30 лет назад я ставил здесь «Опасные связи», мы могли день или два разговаривать о Милаше Формане и Стивене Фрирзе, o двух трактовках этой истории (в 1988–1989 годах вышло с разу д ва фильма по и звестному роману — у Формана и у Фрирза — с Киану Ривзом и Умой Турман. — «Главный»). С того момента прошло 30 лет. Сегодня актеры в этом театре — люди очень практичные. Они очень внимательно смотрят, считывают тебя. Зачем ты приехал? За деньгами? За славой? Или ты действительно занимаешься пьесой? У них есть и другие версии, но они не озвучивают. Они очень быстро и очень точно начинают понимать, что от них нужно. Это связано, как я думаю, с сокращением периода репетиции. Постоянными наездами. С возникновением и исчезновением режиссеров. Представить сегодня репетиционный разговор о философии, о догмах и правилах очень трудно. Еще на «Опасных связях» у меня было столкновение с Натальей Гординской. На первой же репетиции я упомянул Станиславского, но Гординская сказала: «Станиславского не трогай, скажи, где стать и в какую сторону орать. Что ты хочешь от нас?» Если это им становится интересно, тогда все в порядке. Если они хотят приходить на репетиции, дело начинает двигаться.

— А как вы вообще попали в Ростов?

— Это очень смешная история. Шел 91-й год. Спектакль по повести Сергея Каледина «Стройбат» в театре Советской Армии стал последним закрытым спектаклем в СССР. До февраля 1991 года я — большая молодая звезда московского театра. У меня третий спектакль в театре Советской Армии. В будущем — небо в алмазах. В феврале мой спектакль выезжает на гастроли в Федеративную Республику Германия, артисты получают командировочные в марках. Все, кто тебя раньше не замечал в театре, теперь спрашивают: «Ой, Мишенька, как твоя жизнь?» Пока четыре дня мы были на гастролях, в театре прошло собрание Главного политического управления Советской Армии. И какой-то полковник бросил на сцену газету «Вечерняя Москва» с криком: «В нашем храме издеваются над армией». Через месяц я вылетел с работы, оказался бомжом на Курском вокзале. Маме и папе в Читу звонить было нехорошо, они бы меня не поняли, прислали бы сразу деньги, и я бы прилетел в Читу. На этом бы история и закончилась. Я врал им по телефону, при этом перебивался, как мог. Мне тогда помогли ребята из программы «Взгляд», я стал вести у них культурную страничку. Благодаря Политковскому и Листьеву... Начали появляться деньги. И в этот момент позвонил Александр Славутский (в 1987–1993 годах — художественный руководитель Ростовского театра драмы. — «Главный»). Александр Яковлевич достаточно регулярно появлялся в ГИТИСе, не пропускал московские премьеры. Он позвонил мне и спросил: «Не хочешь ли поставить спектакль?» Славутский сказал, что у него большая часть женщин не занята, нужна пьеса на большое количество женщин. Я пошел к машинисткам СТД, спросил, есть ли что-то про теток. Мне предложили «Опасные связи», пьесу Хэмптона: 7 женских ролей, и 5 из них — настоящие. Я приехал в театр, начал репетировать. И в этот момент в театре началась революция, шли собрания. Я заканчивал репетиции и отваливал. Потом меня пригласил к себе Славутский и сказал: «Останови спектакль и уезжай. Я тебе все заплачу». Потому что он уходил из театра, вместе с женой. Я ему сказал, что не буду этого делать. Он уехал, а я остался.

— Вы ведете педагогическую деятельность именно по заявленной специальности? «Преподаваемые дисциплины: математика и математические методы в экономике».

— Да... Все очень просто. У меня есть первое физико-математическое образование. В 2007 году, после 25 лет без математики и физики, меня пригласили к себе ректор ГИТИСа Марина Юльевна Хмельницкая и Геннадий Григорьевич Дадамян (профессор кафедры менеджмента ГИТИСа. — «Главный»). Они сказали, что на продюсерском факультете математику читают, но на нее никто не ходит. Сложилась конфликтная ситуация. Мне сказали: «Можешь придумать предмет, чтобы они научились думать?» Я заинтересовался, соображал все лето... Когда появился этот предмет, я заканчивал в Ростове «Дело Карамазовых», а потом меня назначили худруком русского драмтеатра в Таллине, я поехал туда. Но очень не хотел уходить из ГИТИСа. Мне пошли навстречу, я стал читать лекции блоками. В 2007 и 2008 годах так и происходило. В 2008 году, после конфликтной истории с Алешей, я вернулся.

— Что за Алеша?

— Памятник Алеше (Памятник Воину-освободителю Таллина от немецко-фашистских захватчиков. — «Главный»), который снесли в Таллине. После этого я стал агентом советской разведки. Урмас Отт брал у меня интервью, спрашивал: «Какое у вас звание в ФСБ?» А я говорил: «Урмас, звание должно быть у вас. Это вы вели на Первом канале такое количество программ. У вас звание должно быть выше». Так мы шутили, потом он сказал, что никогда не был в русском театре. Все закончилось миром. Урмас умер месяца через четыре, но успел посмотреть «Дядюшкин сон» и «Доходное место». После спектакля он шел в ближайший магазин, брал коньяк, и мы сидели до двух ночи. Разговаривали о телевидении, о том, что такое интервью. Меня это интересовало после программы «Взгляд». К тому же я хотел поставить спектакль по фильму Феллини «Интервью».

— Сегодня вы — худрук театра «Колесо» в Тольятти.

— При обязательном главном режиссере. Я, в принципе, «министр иностранных дел», выбираю режиссера, выбираю драматургию, художника...

— Вы ставили и ставите спектакли в таких разных городах: Ростове, Таллине, Тольятти. Какой жизненный опыт вы получили, работая в этих городах?

— В Ростове я понял, что надо любить артистов. Просто любить. Это трудно. Артист — это не игрушка и далеко не всегда приятный человек. Но надо заставить себя их любить. К тому же опыт этого театра показывает, что очень часто ты общаешься с молодым актером, потом теряешь его из вида на 10 лет, и вдруг оказывается, что он стал если не твоим начальником, то твоим старшим другом. Так происходит с Ветровым, так произошло с Анатолием Сутягиным... Таллин научил меня «тэйк ит изи». В свое время мне это говорил Олег Павлович Табаков. Не торопись, не спеши. Научись не сразу раздавать оценки и махать шашкой. А я по знаку зодиака Овен и люблю включить сразу восьмую скорость. Не все успевают. Тольятти... Сложный вопрос. Я существую в тактических ходах по построению театра, итог тольяттинскому периоду я еще не подводил.


Читайте также:


Текст:
Сергея Медведева
Фото:
Натальи Калашниковой
Источник:
«Кто Главный.» № 148
25/04/2019 14:05:00
0
Перейти в архив