Кто такой.
Владимир Познер родился 1 апреля 1934 года в Париже, в семье эмигранта из России —
В ладимира и француженки Жеральдин. Был крещен в соборе Нотр-Дам де Пари.
Познер-старший, с 1943 года работая начальником русской секции oтдела
кинематографии Военного департамента США, начал сотрудничать с советской
разведкой, первоначально в качестве «стажера» и «наводчика».
В 1949 году семья Познеров была вынуждена покинуть США, сначала в Восточный Берлин, а затем в Москву. В 1953 году Владимир Познер поступил на биолого-почвенный факультет МГУ , который окончил в 1958 году по специальности «физиология человека». По специальности Владимир не пошел, а пошел в журналистику. В 1970-х он работает в Комитете по телевидению и радиовещанию в редакции радиовещания на США и Англию. В 1991—1997 годах он соведущий на канале CN BC в программе «Познер и Донахью». Сейчас ведет авторскую программу «Познер» на Первом канале.
О предках.
— Больше всего я похож на свою маму, я имею ввиду не внешне, а по характеру. Одно время она работала монтажером в кино. В ней очень был силен художественный дух, она обожала литературу, живопись, музыку. И в этом смысле мы очень совпадаем. Полагаю, что мы на 90 процентов — это гены. Воспитание, окружение, образование тоже, разумеется, влияет. Но все-таки гены — это наша основа. Когда-то в Советском Союзе, как вы помните, говорили, что генетика — буржуазная наука, гены вообще ни причем, что мы создаем нового человека, при этом все зависит от образования и от общества. Но оказалось, что чуть-чуть ошибались, главное — это все-таки гены.
Я знаю свое прошлое до прапрадеда. Там были всякие люди: адвокаты, во Франции были суфражистки, то есть женщины, которые боролись за права женщин, были военные. Кстати, журналисты тоже были среди них, писатели... Я приехал в Советский Союз, когда мне было 19 лет. По-русски не говорил, мне надо было выучить русский язык, что я и сделал. Потом учился в университете. Где-то к 1957 году вдруг понял, что я очень скучаю по Америке. Это был вопрос не политический, я просто привык по-другому жить. Я решил, что уеду, хотя это было время, когда о том, чтобы уехать, не могло быть и речи, это было очень сложно. А я решил, что уеду, хочу домой, если это можно так выразиться. Особенно после фестиваля молодежи и студентов, где все время был с американцами, я просто почувствовал, что это мое. После того, как закончился фестиваль, уехал на дачу к приятелям, познакомился с девушкой, влюбился и понял, что хочу, чтобы она была со мной. А что, ее тоже увезти? Мне довольно трудно было приспособиться к новой стране, людям. И я ее тоже заставлю сделать это. Оторвать ее от корней? Тогда решил — нет, тут останусь. С этого все началось...
Моя жизнь сложилась в конце концов счастливо. Мне кажется, то, что я делаю, кому-то нужно.
О Париже.
— Я родился в Париже. Это самый прекрасный город в мире, вне всякого сомнения. Об этом говорил Маяковский. Я, как и он, тоже Владимир Владимирович, кстати. Франция для меня совершенно особая страна. Я там родился, моя мама была француженкой. Франция — такая страна, куда ни поедешь — везде прекрасно. Этой стране, безусловно, завидуют. Швейцарцы, например, придумали такой анекдот: «Бог, сотворив мир, на седьмой день, отдыхая, посмотрел на то, что он сделал, увидел невероятно красивую страну. У нее и океан, и море, и горы, и долины, и плодородные почвы, и реки — все есть. И он сказал себе: «Я несколько перебрал, надо это как-то уравновесить». И придумал французов.
На самом деле французы — чудные люди. У них, конечно, есть ощущение, что их страна лучше всех, об этом они не будут спорить, потому что это так и есть. В Париже, как во всяком большом городе, у людей не особенно много времени, чтобы с вами разговаривать. Но как только вы выедете за пределы Парижа, то увидите, что французы очень приветливы.
За 150 лет Париж почти не изменился. Тот облик, который был заложен в середине XIX века бароном Османом, — а он заложил знаменитые радиальные авеню — этот облик таким же и остался. Удивительно, этому городу более тысячи лет, и, тем не менее, он смотрится абсолютно органично. Конечно, есть окраины Парижа, то, что мы называем спальными районами, они нигде, к сожалению, не бывают красивыми. Для меня это, отнюдь, не Париж, это непонятно что. Лучше всего ехать в Париж где-нибудь в марте-апреле. Весна в Париже с девушкой — лучше не может быть.
...Во Франции самая высокая рождаемость в Европе. Французский народ, в отличие от русского, увеличивается, а не уменьшается. Большая проблема во Франции — эмиграция. Не надо забывать о том, что страна была империей. Ей принадлежали Алжир, Морокко, Тунис, Северная Африка, целый ряд стран черной Африки и, наконец, Карибы. Потом была тяжелая война, которую французы проиграли. Сначала во Вьетнаме, а потом в Алжире. Было настоящее кровопролитие! Французы почувствовали вину перед этими людьми. Для них были приняты особые правила, они могли не просто эмигрировать во Францию, но и еще получать при этом определенные льготы по жилью и работе. Приток эмиграции был очень мощным. А потом эмигранты стали принимать льготы как нечто само собой разумеющееся. И когда им сказали «хватит», они на это прореагировали довольно бурно.
Франция сейчас заняла жесткую позицию по отношению к мусульманам, запретила ношение любой одежды и символов, свидетельствующих о религиозной деятельности: в школе, на улицах, в публичных местах.
Если вы поедете в районы Парижа, где живут выходцы из Алжира, Марокко, то вы должны будете признать, что это ужасные районы, там жить не хочется. Уровень безработицы среди молодых алжирцев достигает 40 — 60%.
Это проблема очень большая, пока никто не нашел решения, не во Франции, ни в Германии, ни в Англии.
О Нью-Йорке.
— Я вырос в Нью-Йорке, учился в школе, там начал работать. В то время было положено детям еженедельно давать карманные деньги за то, что они что-то делали. Просто так не давали. Я по субботам чистил всем туфли в доме: папе, маме. Кроме того, каждый день накрывал на стол, когда мы ужинали, и убирал потом. Это была моя работа, я получал за нее 25 центов в неделю. Это было не очень много, но все-таки... Как-то я сказал своему отцу: «А нельзя ли давать за работу чуть побольше?» На что он мне ответил: «Работать надо, ищи работу». И я пошел искать. За углом был такой небольшой магазин, хозяин которого продавал конфеты, игрушки, газеты, сигареты, его звали Сэм. Я ему говорю: «Сэм, нет ли чего-нибудь для меня?» На что он отвечает: «Да, мне нужен разносчик газет. Приходи завтра в полшестого утра». Тогда в основном журналы и газеты выписывали, и их приносил на дом разносчик. Я встал в пять. Сэм показал мне огромную сумку, рассказал, в какую квартиру нужно относить какую газету. «Завтра придешь, покажешь, как ты это запомнил». Мне было девять лет, тогда я все хорошо запоминал. «Ну все, я тебе платить не буду, но по праздникам ты должен позвонить мне в дверь, поздравить и сказать: «Я ваш разносчик газет, поздравляю». И тогда тебе дадут на чай. Это твои личные деньги». «Хорошо», — сказал я. На Рождество чаевыми я получил 100 долларов, это сегодня тысячи две. На эти деньги я купил велосипед с корзиной. В дальнейшем я уже развозил газеты, а не разносил. Было просто замечательно! В один прекрасный день у нас были гости допоздна, я утром проспал на работу. Прибежал, когда был седьмой час. Сэма уже и след простыл. Я сел и стал его ждать. Когда он вернулся, я стал у него просить прощения, мол, гости, то, се. Думаете, он стал меня ругать? Абсолютно нет. Он похлопал меня по спине (он звал меня Билл, Владимир для него — это было очень сложно) и сказал: «Билл, не переживай, знаешь, в следующий раз, когда ты проспишь, не приходи, тут есть другой такой мальчик, который очень хочет получить эту работу». Больше я никогда и нигде не опаздывал. Это было мое американское воспитание.
Нью-Йорк — город изумительный по энергетике. Нью-Йорк либо любят, либо не любят, безразличных к нему не бывает. По духу Москва не похожа на Нью-Йорк. Как мегаполис, может быть, в чем-то похожа. Люди спешат, им некогда, они толкаются. Всюду так. Но в Нью-Йорке турист, который приехал из какого-то штата, не чужой, не иностранец. Он останавливает на улице ньюйоркца и говорит: «Простите, вы не знаете, где Эмпайр-стейт-билдинг?» «Да, знаю», — отвечает тот и идет дальше.
О Германии.
— У меня с Германией очень сложные отношения. Мне много лет, я помню войну. Я жил в оккупированном Париже, очень хорошо помню Нюрнбергский процесс. Мой отец, который работал в кино, делал так, чтобы я видел те ленты, которые показывались на процессе. Их сняли нацисты в лагерях, а они очень тщательно фиксировали то, что делали. В детстве и отрочестве я ненавидел Германию и немцев, и потребовалось очень долгое время, чтобы это преодолеть. В этом мне помогала моя дочь, которая вышла замуж за немца. Я часто бываю в Германии в Берлине у дочери. Мое отношение к Германии до сих пор сложное.
О журналистике.
— Среди моих знакомых есть высокопоставленные люди, хотя ни с кем из них я не общаюсь и не дружу вне профессии, потому что если ты общаешься с человеком, ходишь в баню, играешь в теннис, то как потом ему в программе задавать неприятные вопросы? Он тебя угощает, а ты потом... Понимаете? Это специфика журналистики — это невозможно. Поэтому я с этими людьми знаком, но не более того...
...Я очень обеспокоен состоянием мира на земле на сегодняшний день. Считаю, что сейчас чрезвычайно опасное положение, в какой-то мере более опасное, чем когда были только две сверхдержавы. Одна держава держала одних, другая — других. Наверное, хотя это звучит банально, многое зависит от каждого человека, от нашего поведения. Каждый должен что-то делать на своем фронте. Я на своем месте пытаюсь делать то, что могу. Мне кажется, это чрезвычайно важно... Когда-то один из очень крупных членов верховного суда США сказал, что человек не имеет право в битком набитом кинотеатре кричать: «Пожар!» только потому, что ему хочется это кричать. Это ограничение свободы слова? Да, это ограничение, но это называется ответственность. К сожалению, большинство наших журналистов со мной не согласятся. Многие считают, что нужно говорить то, о чем они хотят сказать. Это их право, но этого не должно быть. Человек должен быть ответственным за то, о чем говорит.
О друзьях.
— Я только что побывал в Одессе, ездил в гости к Михаилу Михайловичу Жванецкому, которого нежно люблю. Была презентация его новой книжки. Мы с ним провели много времени, много съели и много выпили. Это мой второй приезд в О дессу. Первый раз я был там в 89-м году один день, это было очень давно, всего один день. Тут я был четыре дня, как следует походил по городу, многое увидел. Это потрясающе красивый город....
...Был человек, который в моей жизни сыграл огромную роль. Звали его Иосиф Гордон. Это был приятель моего отца, который 17 лет отсидел в сталинских лагерях. В Москве он жил в нашей квартире три года, когда мой отец уезжал работать за рубеж. Эти три года сыграли большую роль в моей жизни. Он многому меня научил и, может быть, от него я услышал самую главную премудрость в жизни... Он назвал меня Генрихом. Я спросил: «Почему Генрих»?» «Знаете, пока я жил во Франции, мне попался учебник русского языка для французов. Там есть такой диалог. Один спрашивает у другого: «Добрый день, как вы поживаете?» — «Благодарю вас, Генрих, я здоров». Я всегда мечтал, чтобы какой-то Генрих мне задал этот вопрос, а я мог сказать ему: «Благодарю вас, Генрих, я здоров». Поскольку мне не попался Генрих, Генрихом будете вы». Может быть, самая главная премудрость, которую он мне сказал: «Когда-нибудь, встав утром, когда вы пойдете бриться и чистить зубы, вы увидите свое отражение в зеркале. Не дай вам Бог, Генрих, чтобы вам когда-нибудь на него захотелось плюнуть». Я это всегда помнил.
Перейти в архив