Актриса Светлана Немоляева родилась 18 апреля 1937 года в Москве. Отец — известный советский режиссер Владимир Немоляев. Мать — звукооператор Валентина Ладыгина. Для учебы Немоляева выбрала театральное училище им. Щепкина. Сразу же после его окончания снялась в ленте «Евгений Онегин» в роли Ольги. В 1959 году ее приняли в театр им. Маяковского. Тогда же был зачислен в труппу и будущий супруг Немоляевой — Александр Лазарев. Дебют Светланы Немоляевой на сцене состоялся в спектакле «Гамлет», где она исполнила роль Офелии. При художественном руководителе театра — Андрее Гончарове она сыграла на сцене сложные и яркие роли — Бланш Дюбуа в пьесе «Трамвай "Желаний"», королева Елизавета Тюдор в «Да здравствует королева, виват!», Мэй в «Кошке на раскаленной крыше». Различные театральные премии и номинации принесли ей сыгранные роли при новом художественном руководителе — Миндаугасе Карбаускесе, а именно роль Домны Пантелеевной в «Талантах и поклонниках», Анны-Регины в «Канте», кухарки в «Плодах просвещения». Параллельно Немоляева снималась в кино. Широкую известность ей принесли роли в кинокартинах Эльдара Рязанова: «Служебный роман», «Гараж», «О бедном гусаре замолвите слово» и «Небеса обетованные». В 1980 году Немоляевой присвоено звание народной артистки РСФСР. Награждена орденами «За заслуги перед Отечеством» IV и III степеней.
Я родилась в кинематографической семье. Мои мама с папой всю свою жизнь отдали «Мосфильму» и не могли представить себя без кино. Они были людьми искусства. «Мосфильм» тогда назывался фабрикой. Дома все время звучало: «Пошли на фабрику!» Когда я родилась, папа снимал картину «Старый двор». Затем сразу же — детский фильм «Доктор Айболит». Съемки проходили в Ялте. Мне исполнился один год. Я как раз начала ходить и свои первые шаги сделала именно на съемочной площадке. У моего папы — несчастливая судьба. Он был наивным, добрым и эмоциональным человеком. Фильмы у него получались очень легкие — это несбыточные истории и сказки. Папа не был партийным человеком. В его картинах совсем нет политики. Как-то это не приветствовалось и очень ругалось. Снимать ему, конечно, не давали. Он тихо-тихо затухал. Даже помню, как однажды мой папа плакал. Но он не сдавался: все равно писал какие-то сценарии, старался в чем-то участвовать. Сейчас, когда по телевидению показывают его картины, говорят, что они из золотого фонда советского кино. Боже мой! Если бы папа это когда-нибудь услышал, то не поверил бы такой оценке. Мама была очень красивой и меланхоличной дамой дворянских кровей. Она осознавала, что она потоньше и поинтереснее папы в интеллектуальном смысле, но никогда этого не показывала. Безумно его любила. И он ее любил. Они прожили вместе пятьдесят шесть лет.
Мои родители были преданы кинематографу и бесконечно влюблены в него. Так что мне предназначалась одна дорога — идти в мир искусства. Как ни странно, учась еще в школе и думая об актерстве, я всегда хотела служить в театре. В детстве очень часто я садилась в автобус и ехала с Плющихи до Театральной площади. Покупала билет на спектакль с понравившимся мне названием, шла и смотрела его. В четырнадцать лет я была очень подкована: знала весь московский репертуар и труппы.
Однажды я купила билет в драматический театр имени Маяковского на арбузовскую «Таню». Открылся занавес. Спектакль начался. Через какое-то время на сцене появилась актриса, которая играла Таню. Это была Марья Ивановна Бабанова. Со мной произошло нечто. Я выпрямилась, а по спине пробежал холодок. Трудно объяснить, что это была за актриса и индивидуальность. По-моему, она — неземное существо. Такого сильного впечатления, как Марья Ивановна, на меня никто и никогда в жизни больше не производил. Она для меня — светоч, идеал и кумир. Я счастлива, что видела ее. Марья Ивановна была непростой женщиной: могла поругаться и поскандалить. С нашего театра она ушла в силу многих обстоятельств. Я помню ее последний спектакль на нашей сцене. Не могу сказать, что это было произведением искусства — она уже была не в форме, чувствовался психологический надрыв, потому что она рвала с театром, которому отдала всю жизнь. Но не в этом дело. Дело в том, как с ней прощалась публика. Как ее слушали, как ей аплодировали, как ей несли цветы... Описать это трудно. Я поняла, что это такое, когда истинная театральная Москва прощается со своим кумиром.
Окончив школу, я решила поступать именно в театральный институт. Я плохо видела, была близорукой и стеснялась ходить на творческие конкурсы в очках. Тем более, слышала, что в театральный институт лучше в очках не показываться: при отборе к этому очень осторожно относятся. Я ходила по коридорам, вылупив глаза, на всех натыкалась и была из-за этого не уверена в себе. Но при этом поступила довольно легко: и во МХАТ, и в училище имени Щепкина. В итоге выбрала Щепкинскую школу, потому что педагог, который набирал курс, сказал: «Не ходи больше никуда и не шебуршись, потому что я тебя беру на свой курс». Щепкинская школа была не такой престижной, как МХАТ или Щукинское училище, но в ней чувствовалось свое очарование и обаяние...
Там была Александра Александровна Яблочкина — корифей русской сцены. Ее всегда посылали на важные переговоры как представителя Малого театра. Презентовала она себя так: «Я — народная артистка и актриса московского русского государственного царского Малого театра союза СССР». Все перепутывалось, но ей это, конечно, разрешалось. Когда я пришла в Щепкинскую школу, в ней царила атмосфера дореволюционной Москвы. Знаменитые на всю страну старухи — Рыжова, Турчанинова, Пашенная, та же Яблочкина — курировали училище. Они появлялись в коридорах со своими приживалками, мопсами и котами. Приходили в огромных галошах, а когда их снимали, из галош появлялись туфли. Они жили совершенно другой жизнью. Помню, как я резвая семнадцатилетняя девица, полная сил и энергии, однажды носилась по коридорам старинного особняка, в котором находилось наше учебное заведение. Вдруг врезалась головой в чей-то живот. Поднимаю глаза и вижу, что это Вера Николаевна Пашенная — гроза нашего театрального училища. Она сразу же без разговоров дала мне кулаком по голове и сказала: «Что это за безобразие? Ты кто такая? Как твоя фамилия?» Я пропищала: «Немоляева». Она ответила: «Господи! Если мне нужно будет прийти на занятия, а где-то рядом будет девочка с такой ужасной фамилией, вы меня предупредите заранее, я не приду!».
Окончив театральное училище, вместе с дипломом я получила еще и внутреннюю атмосферу, которая живет во мне до сих пор и с которой я не попрощаюсь никогда. Я поехала в Питер. Впервые в жизни. Попала в гостиницу «Астория» и была поражена. Я оказалась в очень интересном номере: в нем были ступенечки, балдахины на мебели с кисточками... Из окон открывался потрясающий вид на Исаакиевский собор. После я приезжала в Питер на гастроли каждый год. Сначала я была просто актрисой, которую знал весь театральный Петербург. Потом я стала заслуженной артисткой, затем — народной. Какими бы преференциями меня не одаривала жизнь, я больше никогда в жизни не жила в гостинице «Астория» и в номерах с видом на Исакиевский собор. В Петербург я приехала сниматься в фильме-опере «Евгений Онегин». Меня сразу же утвердили на роль Ольги. Режиссер сказал своей ассистентке: «Больше никого не ищи. Вспомни, что сказал Онегин об Ольге: «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне». Я, получив такой дивный пушкинский комплимент, стала сниматься. Это было большое счастье! Мне открылась подлинная жизнь на «Ленфильме». Лошади, экипажи, Павловск, в котором было построено имение Лариных… Сегодня уже нет замечательных артистов — Вадима Медведева, красавца необыкновенного, Игоря Озерова, ранимой души и совершенно замечательного питерского актера... Ну, слава богу, что я еще существую на этом белом свете.
После того как я вернулась из Питера, решила работать в театре. Практически целый год я была не у дел и очень переживала. Мою судьбу решил случай. Один мальчик с параллельного курса сказал, что в театре Маяковского идет набор молодежи. Художественным руководителем тогда был Николай Павлович Охлопков. Нам нужно было сыграть какой-нибудь отрывок. Мы выбрали отрывок из пьесы «Укрощение строптивой». Надо сказать, что роли не подходили нам совершенно. Он не был похож на роскошного Петруччо, а я с глуповатым выражением лица не смахивала на роскошную Катарину. В общем, когда мы начали играть, весь художественный совет покатился со смеху. Это было то еще зрелище! Я надела огромную черную юбку, как у бабули, а он — короткие бархатные штанишки. Оказалось, что у него волнистые худенькие ножки и соблазнить он вряд ли кого-нибудь бы мог. Для меня эта история кончилась замечательно: Охлопков принял меня в труппу. То же самое произошло и Сашей Лазаревым. Он тоже пришел подыгрывать своей одногруппнице, и его взяли в театр. Так мы познакомились, а через несколько месяцев поженились. Решилась моя судьба и с профессией, и с семьей.
Жизнь актерская складывается из трех составляющих: хороший драматург, хороший режиссер и хорошие партнеры. На своем веку я повстречала столько замечательных режиссеров! Охлопков, Гончаров, пришедшие позже Арцибашев и Карбаускис. Все они очень талантливые и одаренные люди. Я работала и с Марком Захаровым, и с Петром Фоменко. Это, конечно, большое счастье и везение. А партнеры? У нас в театре работали божественные артисты: Джигарханян, Ромашин, Павлов, Доронина, Бондарева... Не счесть всех! Это была не труппа, а что-то невероятное. У Андрея Александровича Гончарова голова пухла и глаза лезли из орбит, он все время думал, как занять всех этих замечательных и талантливейших актеров и построить на них репертуар. Гончаров поставил спектакль «Трамвай "Желание"», который вошел в историю. Вообще, такая драматургия у нас в стране не приветствовалась. Гончарову министерство культуры пошло на уступки, потому что он поставил очень много советских пьес, и в благодарность за это разрешили показать «Трамвай...». Совершенно неожиданно я получила первую женскую роль — Бланш Дюбуа. До этого я всегда играла каких-то девочек, потому что выглядела очень моложаво.
Я считаю, что актрисой меня сделал именно Гончаров. До сих пор живу его постулатами. Моя внучка, Полина Лазарева, тоже служит в нашем театре. Я ей всегда говорю: «Как жаль, Поленька, что того театра, в котором родилась я, уже нет. Как жаль, что ты его не знаешь!» Но что делать? Время идет. Но все равно я живу этими постулатами и, выходя на сцену, тереблю свое сердце, мир и нутро. Без этого театр бессмыслен.
Я очень рада, что к нам в театр пришел Миндаугас Карбаускис. Он человек очень интеллигентный, любит русскую классику и не позволяет себе над ней издеваться. Это совсем не означает, что он архаичен. Карбаускис ставит очень современные спектакли, в которых есть новый взгляд. Сейчас я, например, играю в пьесе «Таланты и поклонники». Должна сказать, что за всю свою жизнь обросла какими-то штампами. Играла в последнее время много характерных комедийных ролей. Когда я получила роль Домны Пантелевны, подумала, что мне будет легко ее сыграть. Начали, в общем, репетировать. Есть такая сцена, где Дулебов дарит мне шарфик. Я ему говорю: «Я же не барыня и такого сроду не ношу». И тут начинаю импровизировать и кричать не своим голосом: «Барыня, барыня, барыня-сударыня...» Карбаускис вылупил глаза и пришел в ужас: «Светлана Владимировна! Не надо этого! Я вас умоляю!» Тогда я сказала себе, что, несмотря на то, что человек мне годится в сыновья, я буду его слушаться и делать, как надо ему. Знаете, он потом мне все очень хорошо объяснил. Вдруг все стало ясно и понятно. Эту сцену я сыграла очень драматично. Карбаускис сначала за мной следил, а потом начал доверять, поняв, что я не вернусь к прежним вещам. Можно похвастаться? Благодаря тому, что я его слушалась и наступила на горло собственной песне, когда вышел спектакль, его выдвинули на «Золотую маску». Я ее получила. Я считаю, что это был подвиг. Трудно с собой справиться.
В кино я не снималась много лет, потому что меня не брали. Так было пока к нам в театр не пришел Эльдар Александрович Рязанов. Он ставил пьесы «Родственники» и «Сослуживцы». По последней как раз и снимался «Служебный роман». После того как состоялась премьера, Рязанов сказал, что будет меня снимать. Я не поверила, потому что пробовалась практически во все его картины. Так, после восьмой пробы в «Иронию судьбы» Эльдар Александрович сказал мне: «Света, конечно, можно и хуже сыграть, но сделать это очень трудно». Он прислал мне сценарий «Служебного романа», и когда я его прочитала, то разбудила Сашу своего и говорю: «Сань, как ты думаешь, можно ли мне вообще надеяться на такую замечательную роль в таком дивном сценарии? Попаду ли я к лучшему режиссеру страны?» Он ответил: «Спи спокойно и вообще не думай ни о чем. Как будет, так будет».
Эльдар Александрович меня утвердил. Это были рай и счастье! Съемки промчались, как какое-то дивное мгновение. Последний съемочный день. Я после спектакля еду на поезде из Питера в Москву. В вагоне жарко ужасно. Отопление врубали на полную катушку. Я промучилась до двух часов ночи, иду к проводнице и говорю: «Знаете, я никогда этим не пользуюсь, но я — актриса и только что сыграла очень тяжелый спектакль, где я все время плакала. У меня заплывшее лицо. Завтра мне нужно сниматься на «Мосфильме». Что со мной будет, если спать в такой дикой жаре?» Она сказал, что ничем помочь не может. Тогда я протянула руку вверх и начала выкручивать какую-то штуку металлическую, потому что подумала, что она уменьшит отопление. Эта штука упала мне прямо на глаз. Утром у меня на пол лица вылез чудовищный желто-синий синяк. Все были в ужасе. Меня загримировали, потому что переносить съемки никак нельзя. После Рязанов мне сказал: «Света, как бы ты ни любила своего режиссера, как бы тебя ни просили, больше никогда в жизни не снимайся с таким фингалом». Потом отошел, поворачивается и говорит: «Слушай, а ты мне скажи, за что тебе Санька врезал?» Это была шутка, конечно же. Я считаю, что Гончаров создал меня как актрису театра, а Рязанов стал моим крестным отцом в кино.
Я могу сказать, что всю свою жизнь я счастлива. Судьба подарила мне Сашу: прожить пятьдесят лет с таким замечательным человеком... Счастье, что у меня родился сын. Что бы я делала без него? Вообще с ума бы сошла! И, конечно, у меня есть мой родной театр, в котором я пережила все: и взлеты, и падения, и большое счастье, и терзания, и неоправданные надежды, и потрясающие роли. Не мыслю своей жизни без своего театра и счастлива, что играю на сцене до сих пор. Я счастлива от того, что я нужна.
Перейти в архив