Кирилл Серебренников — о том, как снять плохое кино.
"Главный" поговорил с Кириллом Серебренниковым об утопической идее снять массовое кино, стать Спилбергом и о том, почему умирает телевидение.
Источник:
«Кто Главный.» №
Автор наиболее титулованного и спорного фильма этого года «Изображая жертву» уже может коллекционировать свои награды, к десятку которых в октябре добавилась статуэтка золотого Марка Аврелия за победу на Первом римском международном кинофестивале. Дождавшись, когда схлынет пена дней, «Главный» задал самому важному любителю трэша несколько наболевших вопросов.
— Лет восемь назад вы, будучи еще местной знаменитостью, сказали, что хотите снимать, как Спилберг. Чтобы всем нравилось. Потому что, мол, элитарное кино снять легче, чем массовое. Сегодня вы такое кино снять готовы?
— Не знаю, не знаю... Я, может, хотел бы, но не получится. Потому что здесь надо обладать таким знанием... среднего цвета спектра, таким ощущением
больших чисел. Знать, что нужно миллионам людей. А это, конечно, определенное мастерство. С другой стороны, Спилберг не снимал массовое, а снимал свое, хорошее, и оно нравилось миллионам. То есть надо не изменять себе.
Ну как это? «Давайте-ка я теперь буду работать в массовом кино»? «Ашаном» или «Мегой» (гипермаркеты в Москве. — «Главный») стать нельзя. Не тот возраст. Есть уже какие-то вкусы и пристрастия. Что есть то есть. И какому количеству людей это нравится — я на это влиять не могу
— То есть, кроме внутренних ощущений, внешних препятствий нет? Бюджеты доступны?
— Ну, я кому-то могу объяснить, что хочу снять блокбастер. Другое дело, что на меня косо посмотрят. И не поверят. Но время на убеждение я могу потратить.
— А за блокбастеры сейчас многие берутся…
— Да не наш это вид спорта! Я просто уверен. Можно, конечно, хотеть стать лучшими в футболе, но есть же бразильцы! Россия всегда побеждала на территории авторского кинематографа. А все прочие попытки предпринимаются ради зарабатывания денег, но это внутренний рубль, внутренняя валюта как бы. В общемировом контексте мы конвертируем таинственную русскую душу.
— Кирилл, скажите, отчего кино получается плохим? Плохое кино никто ведь намеренно не снимает.
— Ох, знаете... После того, как сам в этом поучаствуешь, никогда не кинешь камень в коллег. Плохой фильм — это всегда трагедия. Это беда. Такое количество людей и денег в это вложено и потрачено, что, если не получилось, это беда. Мне кажется... жалко, когда фильм снимается только ради того, чтобы заработать деньги. От этого и получается плохо.
— Но и это ведь не основная причина, да?
— Черт его знает! Наверное, нет мастерства. Кино не мы изобрели. Россия вообще очень переимчивая страна, и если задуматься, то у нас нет ничего своего, все откуда-то взято. Но есть вещи, которые взяты и органично вошли — французское платье... понимаете. А есть, которые не вошли. Блокбастеры (смеется)... Пока что. Может, если долго повторять линии французского кроя, глядишь, и получится.
— А кто чаще виноват в том, что получилось плохое кино: режиссер?
— Режиссер вообще за все отвечает. Кино не может быть продюсерским, это невозможно.
— В театре причины те же?
— Да, конечно. А всегда причины человеческого свойства. В Сансаре (смеется), мы живем же в Сансаре... игры энергий, амбиций. Эго, в конце концов.
— Евгений Миронов в одном из интервью, говоря про фестиваль современного искусства «Территория», пару раз подчеркнул, что его замутили именно провинциалы — в частности, Миронов и Серебренников...
Да, есть такой момент. И Чулпан Хаматова (одна из инициаторов «Территории». — «Главный») не москвичка.
— ...сейчас в столице мода на провинциалов?
— Да нет, это всегда было. Это не мода. Это вам хочется, чтобы была мода, а она не мода. Столица — как настоящий цензор, как воронка, которая затягивает всех, кто хоть как-то поднимает голову по краям, по бокам, так сказать, не в столице. Здесь деньги, здесь бюджеты, здесь возможности, здесь театры. Здесь хоть кому-то это нужно. В провинции-то, если говорить о театре, культурных схем ровно две: одна — как бы просвещенный губернатор, который иногда заходит в театр, и который, если дает деньги на театр, то на тот театр, который ему приятен. Партийное искусство. Это первая система. Театр при губернаторе. А второй вариант — это некультурный губернатор, который свою хоккейную команду любит гораздо больше, чем театр. Тогда театр в полном запустении: разваливается, распадается. Две системы. Третьей не дано.
— Жить обратно в Ростов, я думаю, вас уже не заманишь ничем.
— Ну нет, конечно.
— Тогда скажите что-нибудь в оправдание своей новой родины. Потому что все ростовские москвичи, с которыми мы делали интервью, Москву только ругают.
— А я ее не буду ругать, вы чего.
— Так за что ее можно любить?
— За все. За какое-то обаяние, за какую-то легкомысленность, за любопытство, которое может быстро проходить, но все-таки... За интерес к культуре у населения. За хоть какое-то культурное ориентирование.
— А вся эта пресловутая жестокость, «слезам не верит» и прочее?
— А что, в Ростове нет жестокости? Жестокость не связана с точкой на карте. Люди везде одинаковы. Просто в Москве они вовлечены в такой марафон по зарабатыванию денег, что на пьяную праздность и на бесконечную тупую жратву у них времени нет, и они... ну как-то они втянуты в этот маховик, в том числе и культурный маховик. Явления культурные — они часть этого ритма московского: надо пойти на работу, потом заскочить в клуб, потом сходить в театр, посидеть в ресторане, потом спать, а утром все заново.
— Такой хороший тон.
Да, хороший тон и часть жизни. Тут на выставках толпы людей и бесконечные аншлаги. Вот Питер — сонный, на мой взгляд, город, очень провинциальный, болезненный. Я там работаю подолгу и обычно зимой, поэтому приятных ощущений от Питера мало, там красиво, конечно, но...
— …как в холодном музее?
— Ну, к счастью, у меня там друзей много, и это скрашивает, а так вообще впадаю в депрессию от каналов этих.
— Вы по долгу службы много путешествуете. И в «Афишу-Мир», и в Esquire пописывали об этом. А самое странное место, где приходилось бывать? Вот просто почему-то не по себе там.
— Не по себе... Уух... Слушайте, а вот я не помню. Только хорошее помню. А странное...
— Еще не добрались?
— Не добрались. Хорошего больше — Италия, юг Франции, Нью-Йорк.
— Тогда о плохом. Ваши отношения со СМИ : телевизор смотрите?
— Не-а, вообще. У меня есть такой ма-а-аленький телевизор, который висит под потолком на кухне и очень редко включается. Чаще всего как фон — какой-
нибудь канал «Культура». Примерно раз в день.
— То есть предмет на уровне микроволновки.
— Ну да. И над холодильником. ТВ — это история такая, умирающая. Все новости можно почитать в интернете, кино можно посмотреть на DVD, музыку послушать в iPod`е, с умными людьми лучше встретиться живьем.
— А газеты-журналы листаете?
— Мне все рассказывают... Нет, если честно (смеется).
А вот если представить вас в роли главреда журнала — что это был бы за журнал?
— Это был бы журнал Esquire. Он мне очень нравится. И Филипп Бахтин (гл. редактор Esquire. — «Главный»). Замечательный. Или «Афиша». Традиционно хорошее качество.
— В других жанрах искусства не пробовали себя еще? Может, пишете повести-рассказы?
— Повести-рассказы — нет (смеется). Но пишу, вы знаете. Мы сейчас репетируем с Мироновым «Фигаро» по мотивам пьесы Бомарше, я, кстати, как раз туда уже опаздываю. И Маша Зонина, есть такой замечательный переводчик, перевела эту пьесу старую заново. А я написал по ней вариацию. То есть пьесу по пьесе.
— А к чему еще из искусств душа лежит, да просто руки не доходят?
— Так... к изобразительному! А нет, к кино вот еще, а руки не доходят. Я бы вообще хотел заниматься современным искусством. Инсталляции, странные объекты... мне все это очень близко. Люблю по музеям шляться.
— Триллеры, ужастики и порно — не самые высокие жанры, однако успешно освоенные арт-хаусными режиссерами. Не хотели бы попробовать снять такое кино?
— Хотел бы, конечно. Все перечисленное мне очень нравится. У меня же в любимых фильмах — «Дьявольские отбросы» и первая серия «Дома тысячи трупов», в общем то, что делает Роб Зомби. Но до ужастиков руки пока не доходят. А вот к порно приближаемся. К порно мы идем верными шагами...
— Можно уже начинать ждать?
— Да-да.
Перейти в архив