С Виктором Понедельником мы встретились спустя сутки после присуждения ему звания Почетного гражданина города Ростова — на стадионе, где проходил матч между детскими футбольными командами. Победу с символическим счетом 7:2, Понедельнику как раз — 72 года, одержала команда Академии российского футбола. Академия, между прочим, носит имя Понедельника.
— Сегодня футбол — самый престижный и высокооплачиваемый вид спорта в нашей стране. А как было в ваше время?
— Отношение к футболу было прекрасное. Я всегда вспоминаю 60-е годы, конец 50-х, когда играл в «Ростсельмаше», а потом в СКА. Были полные стадионы, билетов не достать. Люди ночью жгли костры в парке, дежурили, чтобы купить один билет на человека — больше не давали. Популярность у футболистов была громадная. Но что касается денег... Мы даже не могли предположить, что когда-нибудь футболисты будут получать такие гонорары, как сейчас. У нас была обычная зарплата. Как игрок сборной я получал 250 рублей. По тем временам это были очень хорошие деньги. Но было такое правило — твою ставку делят еще на одного-двух молодых спортсменов, которые могут вместо тебя участвовать в матчах. И мою ставку так делили на протяжении восьми лет. Нам даже присниться не могло, что футболист может получать миллионы... Будучи капитаном команды СКА, я имел право практически в любое время зайти к командующему округом. Чтобы попросить за ребят. Потому что невозможно было купить, например, мебельный гарнитур. О машинах вообще речь не шла. Уже намного позже мне выделили «Волгу», но покупал я ее за свои деньги. Нужно было несколько лет откладывать, чтобы купить что-то серьезное. Вся ростовская команда копила деньги на «Москвичи». А еще мы много выезжали за рубеж в то время, когда советские люди этой возможности были полностью лишены. Заместителем руководителя делегации всегда был полковник КГБ, и нам не разрешалось выходить из гостиницы больше двух человек. За этим очень строго следили.
А из суточных спортсменам полагалось только 30 процентов — остальные деньги уходили в Госкомспорт. Это были крохи, но все же большое подспорье для семьи. Я всегда привозил с чемпионатов детские вещи. Такую одежду днем с огнем даже у спекулянтов было не сыскать... Жене что-нибудь старался купить. А самому себе... Мы одевались скромно и покупали то, что было произведено в Союзе.
— А теперь футболисты — персоны гламурные. У каждого своя фишка во внешности, они «тусуются», снимаются в рекламе. Это футболу не мешает?
— На Западе это давно сложившаяся традиция. Вон Бэкхем сколько на одной рекламе зарабатывает. Он уже давно нормально в футбол не играет, а получает десятки миллионов долларов. Я не против рекламы. Для футболистов — это дополнительная мотивация. Не люблю только, когда идет хороший фильм, а его вдруг прерывают говорящими носками или туфлями какими-нибудь. А прически и татуировки... Ну это мода, явление преходящее. У нас если появлялся кто-то с татуировками на поле, все знали, что этот человек вернулся из мест заключения. Но мы вообще не обращали внимания на внешность друг друга.
— Как вы относитесь к трансферу в футболе?
— Это дань времени. Трансфер принят во всем мире и узаконивает отношения между футболистом и хозяином клуба. Вы знаете, когда встречаешься с нашими тренерами, особенно в последние годы, слово «патриотизм» не звучит из их уст. Оно вообще уже приобрело какой-то негативный смысл. Я могу назвать навскидку десять команд, где легионеры вообще не представляют себе историю команды. У них свой круг общения, они всегда держатся особняком. В клубах нет единства. Таких понятий, как помощь товарищу, они вообще не знают. Поэтому сейчас на первый план выдвигаются сборные команды. Те же легионеры-бразильцы стремятся попасть в сборную Бразилии, потому что понимают, как бы ни обстояли их дела в клубе, тебя будут вспоминать, только если ты принесешь пользу сборной.
— А что вам говорили тренеры, выпуская на поле?
— Начальником сборной СССР был Андрей Петрович Старостин. Это был удивительный человек, который знал множество историй, разбирался в искусстве, в театре. Кстати, его женой была сестра Ляли Черной. По просьбе Старостина к нам на сборы всегда приезжали артисты Большого театра, Малого театра, МХАТа. Там я познакомился с Майей Михайловной Плисецкой. Мне было потом очень приятно, когда она в прессе заявляла, что Виктор Понедельник ее любимый футболист. Но она с юношеских лет болела за ЦСКА. Когда СКА из Ростова играл с ее любимой командой, она говорила, что ее душа разрывалась... Андрей Петрович хотел, чтобы мы были в курсе всей жизни. Многие из футболистов сборной благодаря ему полюбили театр, балет и сами стремились не пропускать премьеры. Перед матчем у Старостина всегда были простые слова для нас. Сегодня тренеры любят выступать по полчаса. Легионеры спят на установке, русские по сторонам смотрят, а тренер все не замолкает. Нам говорили коротко и ясно: «Ребята, вы представляете свою громадную, великую страну. Вы знаете, что нас нигде не любят, что судьи нас душат. Мы вас собрали здесь, потому что вы лучшие игроки в своих клубах. Покажите лучшую игру, за которую вас взяли в сборную. Желаю удачи». Еще капитан Игорь Нетто скажет несколько слов, просто что-то ободряющее. Без всякой накачки. Помню, в Париже перед финалом первого чемпионата Европы мы ждем Старостина, он заходит в раздевалку и таким грозным голосом говорит: «Карфаген должен быть разбит!» И выходит. Все расхохотались и пошли побеждать. Он был умница. Для него непонятных вещей не было. Вы, кстати, знаете, что он и три его брата отсидели срок в сталинской тюрьме? Все были сосланы в Сибирь. Им предъявили обвинение: во время физкультурного парада на майской демонстрации братья Старостины хотели устроить покушение на товарища Сталина. Бред...
— Сборную действительно засуживали?
— Сейчас наши футболисты жалуются, что судьи их душат. Они не представляют, как с нами поступали в советское время. Мы знали, что в команде соперника против Советского Союза всегда будет двенадцатый человек — судья. Когда нам вручали золотые медали этого первого европейского чемпионата в ресторане на Эйфелевой башне, никто, кроме советской делегации, не радовался.
– Почему российский хоккей сумел вернуться на те позиции, которые занимал в советское время, а футбол возрождается так медленно?
— Я думаю, в хоккее мы тоже не вернули своих позиций. Ну стали чемпионами мира. Но знаете, к чемпионатам американцы и канадцы относятся несерьезно. Вот когда в хоккее наступает олимпийский сезон, все западные игроки собираются. В хоккее главные победы — олимпийские. А в футболе олимпийские игры, откровенно говоря, давно потеряли смысл, потому что в них участвует только молодежь. Но сейчас появились академии футбола, специализированные школы. Пройдет какое-то время, и будет взрыв. Был подъем российского футбола в прошлом году, но это чисто эмоциональный момент, когда на чемпионате Европы наши голландцев обыграли. Игры, которая была в сборной СССР, нет. Но есть предпосылки. Главная надежда — свои талантливые люди. Честно говоря, я на легионеров уже смотреть не могу. Попадаются хорошие игроки, но в основном к нам приходят те, кого Европа не берет. Профессионалов не обманешь. Какую бы рекламу ни создавали, но что это за бразилец, который не может остановить мяч, ударить нормально? Это обидно.
— Кого из современных футболистов вы могли бы назвать своим преемником?
— Так сразу не ответишь. Сейчас тактические схемы видоизменяются несколько раз на протяжении игры. Если тренер толковый, то игроки исходят из того, что им предлагает соперник, и ищут возможности его обыграть. Я играл всегда выдвинутого центрального нападающего, и моя задача была угрожать воротам. Представляете, какое у нас нападение было: справа — Слава Метревели, полусредний — Валентин Иванов, я — центральный нападающий, слева — Валентин Бубукин и крайний — Миша Месхи. Да нас невозможно было остановить! А сзади были полузащитники — Игорь Нетто и Юрий Воинов. Это было начало современной тактической схемы. Потом бразильцы предложили систему «четыре-два-четыре». Позже немцы придумали схему с тремя нападающими. Сейчас вообще один нападающий остался. От этого футбол обеднел. Ищут что-то новое. Но придумать новое в тактике трудно. Сейчас развитие может быть только за счет физических кондиций и отбора молодых талантливых ребят. Я с удовольствием смотрю, как играют дети, подростки. Отдыхаю душой и сердцем. Они иногда применяют такие приемы, что и не каждый профессионал сумеет. В этом изюминка детского футбола. Если этих ребят доводить здесь, то Ростов будет представлять не только Осинов. Я его очень люблю и горжусь, что он остается жить в Ростове, но должны быть и другие ростовские имена.
— Где вы жили в Ростове?
— Где только ни жил. Свою первую квартиру я получил в районе пересечения Горького и Нахичеванского. А в последние годы жил рядом с кинотеатром «Ростов». Этот дом тогда считался элитным, в моей квартире даже была комната для домработницы. Я в ней сделал свой кабинет и музей. Не знаю, в каком состоянии дом сейчас, но тогда в нем было очень красиво — громадные застекленные лоджии... Там я жил до отъезда в Москву, там закончил аспирантуру на кафедре философии РГУ. Ректором университета тогда был Юрий Жданов. Он дружил с моим отцом. Они вместе гуляли с внуками на Пушкинском бульваре. А с родителями мы жили в писательском доме на Пушкинской–Соколова. Мой отец был журналистом. Знаете, во время войны мы отца потеряли из виду. Когда немцы заняли Ростов, мы не знали, где папа. Встретились с ним только в 1944-м. Семью спас мой дядя Василий Трофимович Свешников. Он был замдиректора авиационного завода в Таганроге. Когда эвакуировали заводы, дядя прибежал за нами с вокзала. Меня с сестрой и мамой, в чем были, без вещей — под брезент в теплушку. Так мы очутились в Тбилиси. В Ростов вернулись в 1950 году. Отец стал корреспондентом «Литературной газеты» по Северному Кавказу. Потом курировал Северный Кавказ от газеты «Известия».
— Поэтому по окончании спортивной карьеры вы выбрали журналистику, а не стали тренером?
— Да, это от отца. В том доме на Пушкинской нашим соседом был замечательный писатель Михаил Александрович Соколов, автор трилогии «Искры». Это книги про революцию, их уже не помнят. Там же я познакомился с Виталием Закруткиным, с Шолоховым. Подростком я поехал с отцом на строительство Волго-Донского канала. Туда же приехал Шолохов. Он меня спросил: «Чем ты будешь заниматься?» Я сказал, что буду журналистом, как отец. Шолохов сказал: «Молодец! Желаю тебе успехов». Легкая рука у него оказалась...
— Кого из спортсменов вы бы взяли в компанию Почетных граждан Ростова?
— Да всех. Я считаю, что это звание — дань памяти о тех людях, которые со мной играли в 50–60-е годы. К сожалению, сегодня их осталось немного. Вратарь Витя Кикель еле-еле передвигается с костылем, Толя Чертков тяжело болеет, Юра Шикунов тоже почти не ходит, Валера Боров... Я думаю, что это их награда. 24 апреля в Копенгагене на конгрессе УЕФА Мишель Платини (президент УЕФА. — «Главный») вручал мне рубиновый орден. Я обратил внимание, какое почтительное отношение было к нашему столику, за которым сидели ветераны футбола — несколько человек из разных стран. После официальной части Франц Беккенбауэр (немецкий футболист и тренер. — «Главный») подошел ко мне и троекратно расцеловал. Переводчица говорит: это он вас целует по-казачьи.
— Какая награда для вас самая дорогая?
— Ни медали, ни ордена... Почетный гражданин города Ростова-на-Дону — это такая награда, которая выражает все. Поэтому эта награда не лично мне, всему моему поколению спортсменов. Это очень почетно и лестно быть признанным в таком великом городе. Столько замечательных людей здесь выросло. Я, кстати, не знал, что актер Николай Чиндяйкин имеет отношение к Ростову. Он недавно ко мне подошел и говорит: «Ну, наконец-то я вас увидел. Мы же с вами земляки!»
Перейти в архив