Михаил Танич. Широко известный сторонний человек.
Фото:
Рисунок Ирины Андрющенко
Источник:
«Кто Главный.» № 34
Песни на стихи Михаила Танича исполняли, пожалуй, все звезды советской и российской эстрады — от Майи Кристалинской до Аллы Пугачевой, от Ирины Аллегровой до группы «Лесоповал». Тем не менее Танич считал себя если не чужаком в мире шоу-бизнеса, то человеком сторонним (его термин) — друзей среди коллег не нажил, взяток за исполнение песен на радио принципиально не давал. Добиться успеха Михаилу Исаевичу, по его словам, помог особый южный характер — ростовско-таганрогский. «Таганрог — шлягер моей жизни, Ростов — столица моей молодости», — любил говорить он журналистам.
Песня из детства
Помню, что когда я был маленьким, то часто слышал от отца фразу: «Ну что тебе сказать про Сахалин?».
Мать спрашивала его: «Ты где был?». А он вместо того, чтобы ответить, что выпивал с друзьями или просто задержался на работе, говорил матери (приобняв и целуя в лоб): «Ну что тебе сказать про Сахалин?». Иногда он добавлял: «На острове нормальная погода». Это были первые строчки Михаила Танича, которые я услышал в своей жизни. Потом был «Текстильный городок» и «Черный кот» (любимая песня моего детства).
В середине 90-х я побывал на концерте группы «Лесоповал» в Доме офицеров.
Поразил полупустой зал и обернутая в полиэтилен «Ямаха» (тогда было принято оборачивать в полиэтилен особо ценные музыкальные инструменты — чтобы не запачкать, в этом случае их можно продать как новые).
Помню, что песни сопровождались подтанцовками — танцевали два уголовного вида мужика в майках.
Тогда я впервые узнал, что руководитель ансамбля Михаил Танич — земляк, родился в Таганроге, а молодость провел в Ростове. Но в тот раз руководитель на концерт не приехал.
Сын чекиста
В июне 2008-го Таганрог встретил меня песней — из привокзального ларька раздавалось: «Был пацан и нет пацана, без него на земле весна». Песни я никогда не слышал и на всякий случай записал слова, чтобы потом спросить у знатоков — вдруг это «Лесоповал»? Типа журналист приезжает на родину поэта и первое, что слышит — песня на его, поэта, стихи. Репортерская удача.
Как я потом узнал, это действительно была песня «Лесоповала». Стихи, стало быть, Танича.
Я, честно говоря, был поражен.
...Изучив биографию Танича, я задумался, когда же на Руси людям было жить хорошо? Наверное, повезло гражданам, родившимся примерно в 1860 году (отмена крепостного права) и не дожившим до революции. Недолгая, но в целом спокойная жизнь.
Больше всего горя выпало на долю поколения россиян, родившихся в начале века двадцатого: русско-японская война, три революции, сталинские лагеря, Великая Отечественная, снова репрессии — часть два.
Танич родился в 1923-м. Чтобы дожить до старости, людям его поколения нужно было обладать поразительной живучестью.
Шансы победить в схватке с судьбой (и остаться порядочным человеком) были у людей незлопамятных, с чувством юмора и легким отношением к жизни.
Еще надо было держаться подальше от власти.
Отцу Михаила Танича это не удалось.
В 19 лет выпускник одесского реального училища Исайя Танхилевич (между прочим, сын раввина, которому, по семейному преданию, писатель Шолом Алейхем, уезжая в Америку, оставил свою библиотеку) уже замещал пост начальника мариупольской ЧК. Однажды на пороге ЧК появилась симпатичная девушка, гимназистка. Она принесла передачу своему отцу — Борису Траскунову, главному бухгалтеру Мариупольского металлургического завода (в доме Траскунова чекисты обнаружили буржуазные прокламации. По семейной легенде, прокламации были чужими, как попали в дом — неизвестно).
Девушка очень понравилась Исайе, и Борис Траскунов был выпущен на свободу.
Но бухгалтеру не хотелось иметь зятя-чекиста. Как пишет в своих мемуарах Танич, «запахло классовой борьбой». Однако стороны нашли выход из, казалось бы, неразрешимой ситуации: Танхилевич пообещал Траскунову, что завяжет с ЧК и поступит в Петроградский институт коммунального хозяйства. Взамен бухгалтер отдаст чекисту («итальянской внешности, с гитарой») свою дочь.
Так и сделали.
Описываемые выше события случились в 1921 году, а в 1923м, 15 сентября, на свет появился Михаил.
Футбол и Чехов
Маленький Миша представлял собой достаточно редкий вид подростка: интеллектуал со спортивным уклоном. С одной стороны — футбол с утра до вечера. С другой — стихи.
В Таганроге, наверное, по-другому и нельзя было. В футбол играли все: и взрослые, и дети. Играл даже «крупный деятель советской власти» — заведующий строительством и коммунальным хозяйством Таганрога Исайя Танхилевич. С другой стороны, в школе № 10, где учился Миша (а также Фаина Раневская и Елена Образцова), русский язык и литературу преподавал Александр Николаевич Баландин — седой старик с бородкой, который лично знал Чехова.
Лечил маленького Мишу доктор Шамкович, соученик Антона Павловича.
Понятно, что первые литературные опыты будущего песенника были в духе Антоши Чехонте. С поправкой на современность. Учитывая, так сказать, существование Павлика Морозова. Мишина мама сердилась: Павлик Морозов у ее сына все равно выходил немножко подлецом, а это не соответствовало духу времени.
Еще один любопытный штрих, характеризующий Таганрог 30-х: прогуливаясь по городу, можно было внезапно наткнуться на какую-нибудь древнегреческую скульптуру, точнее, ее копию — на «Дискобола» или «Мальчика, вынимающего занозу». Скульптуры установили по инициативе Мишиного отца с разрешения Музея изобразительных искусств в Москве. Исайя Танхилевич даже открыл в Таганроге мастерскую по изготовлению этих скульптур. До наших дней «Дискобол» и «Мальчик» не дожили.
А вот на городских трамваях есть надпись, гласящая, что 7 ноября 2007 года исполнилось 75 лет трамвайному движению в Таганроге. Трамваи на родине Чехова пустили при непосредственном участии Исайи Танхилевича.
В том же 1932-м, зимой, девятилетнего Мишу едва не исключили из школы. Дело в том, что кроме футбола мальчика интересовали и зимние виды спорта. Коньки, например. Коньки прикреплялись к ботинку «лапками». Ботинки нашего героя были немного меньше лапок. Зазоры надо было чем-то заполнить, и Миша решил, что для этих целей вполне подойдет портрет Сталина, который висел над его партой. Даже не весь портрет, а его поля.
На месте преступления Мишу застала уборщица. Мальчика попросили больше не приходить в эту школу. Мишу перевели в другую: скандал спустили на тормозах. Ради отца. Советская власть погрозила Мише и его семье пальчиком: смотрите у меня!
Три года Танхилевичи жили спокойно: Михаил получил футбольную форму спортобщества «Сталь», а на 75-летие Чехова что-то читал со сцены знаменитым мхатовским старикам. Исайя Танхилевич сидел в президиуме — он был сопредседателем комиссии по празднованию 75-летия.
— А в 1938 году, — пишет Михаил Танич, — для меня все рухнуло.
Исайю Танхилевича объявили врагом народа и расстреляли, мать посадили в тюрьму.
Парень из сельмашевского барака
Среднюю школу Михаил заканчивал в Ростове — 14-летнего мальчика забрал к себе дедушка Траскунов, в дом на улице Энгельса. Примерно через год, когда мать все-таки выпустили из тюрьмы, родственники приобрели для Миши и его матери комнату на Нольной.
Есть у Танича в Ростове еще один адрес — «жалкая комнатенка на первом этаже» на Сельмаше. В «комнатенку» семья переселилась перед самой войной. На какой конкретно сельмашевской улице жил Танич, неизвестно. Но у Михаила Исаевича на сей счет есть стихотворные строки — «Тогда на Сельмаше, в бараке, в семнадцать неполных годков я спал после уличной драки, я спал и не слышал гудков».
До золотой медали Миша не дотянул — «четверка» по алгебре. Подвела «скорострельность». Хотелось, как на футбольном поле, всех опередить и сдать контрольную побыстрее. В ущерб результату.
Впрочем, оценки мало волновали Михаила. Главное — футбол. А футболисту необязательно знать, через сколько часов заполнится водой бассейн. Такие вопросы должны интересовать любителей водных видов спорта.
В своих мемуарах Танич признается, что, если честно, с историей дела тоже обстояли неважно. Учитель Николай Иванович Силин был футбольным болельщиком, он посещал матчи первенства Ростова-на-Дону. Михаил же был главным забивалой голов в юношеском «Спартаке». Учитель был не слишком требователен к любимому игроку.
...Между тем, в тройке жизненных предпочтений, кроме футбола и девушек, у Михаила, по-прежнему, стихи. В выпускном сочинении на вольную тему он пишет:
Пройдет еще с десяток лет,
Как этот детский май,
В моей душе умрет поэт,
Но будет жить лентяй!
За сочинение выпускник получил «пятерку» и приписку: «идеологически невыдержанно!».
Школу Михаил закончил 22 июня 1941 года.
Товарищ старший сержант
Как ни странно, о войне Михаил Танич писал и говорил не много. В основном, когда спрашивали журналисты.
Известно, что первый свой орден — Красной звезды — командир расчета противотанковой пушки (имени Сталина, ЗИС-3) получил на передовой. Потом к Красной звезде добавился орден Славы.
По словам Танича, его представляли даже к званию Героя Советского Союза, но не дали, наверное, как сыну расстрелянного «врага народа».
— Я ведь в начале войны окончил Тбилисское артиллерийское училище, окончил в числе лучших. Но всем присвоили звание лейтенанта, а мне — старшего сержанта, — вспоминал Михаил Исаевич.
Потом были: контузия, госпиталь, наконец, город Берлин. Вернувшись в Ростов, 22-летний фронтовик становится студентом строительного института.
И еще он женится на девушке Ире. Но об этом, первом опыте семейной жизни, как и о войне, Танич рассказывал неохотно. Как я понимаю, не хотел обижать свою главную любовь — Лидочку Козлову.
Гораздо охотнее Михаил Исаевич рассказывал о ростовских папиросах «Наша марка», институтском джаз-оркестре и работе в газете «Молот» (внештатным корреспондентом отдела информации).
...По словам Танича, ему всегда хотелось жить параллельно советской власти. Стараясь не замечать ее. Увы, жить «параллельно» — это тоже преступление.
30 апреля 1947-го за Михаилом и его двумя друзьями — казаком из Багаевской и евреем из Минска — явились люди в штатском и отвезли в Богатяновскую тюрьму.
Ростовская госбезопасность целый год собирала материалы (в основном фотографии, снятые с другой стороны улицы) по делу трех бывших фронтовиков. Они якобы в своих разговорах хвалили немецкие дороги и радиоприемники «Телефункен». Серьезный и непростительный проступок.
О том, что такие разговоры — за бутылкой водки — велись, в госбезопасность донесли «свидетели» Шапошников и Домбровский (сын известного ростовского онколога).
Был еще один «минус» — еврей из Минска (Илья Соломин) снимал угол у тетушек Наташи Решетовской, жены своего комбата по фамилии Солженицын. Солженицын (еще ничего не написавший) к тому моменту уже сидел в лагере.
...На суде «свидетели» не присутствовали — находились на лечении в городе Сочи.
В общем, обвинение просило пять, суд дал шесть лет лагерей и по три года поражения в правах.
Любопытный штрих. В 2005-м поэт приехал в Ростов по приглашению ректора РИСИ — Таничу решили присвоить звание почетного профессора этого вуза. На память о встрече Михаил Исаевич подарил Виктору Шумейко свою книжку с дарственной надписью: «Ректору института, который выпустил меня прямо в тюрьму». Как показалось Таничу, ректору дарственная не понравилась.
И еще одна ростовская «царапина»:
— В 2006 году я приехал в Ростов на съемки фильма «Возвращение в детство». Пришли в мою тюрьму на Богатяновском, где я сидел. Зашли внутрь тюрьмы, туда, где передачи принимают. Со мной были операторы с двумя камерами и автор программы, женщина-журналист. И вдруг нас закрыли с другой стороны на замок. Мы провели больше часа в этой тюрьме на Богатяновском. Я снова оказался арестованным. Тюремщики требовали вынуть кассеты, а на кассетах уже было много снято, и мы долго друг другу не уступали. Выпустили нас через час-полтора, когда уже на улице люди протестовать начали (из интервью «Эху Москвы»).
...Планы (стать знаменитым футболистом, издать книжку стихов — непременно в синей обложке и чтобы в библиотеке стояла рядом с Твардовским) пришлось отложить. То, что эти планы реализовались хотя бы наполовину — просто чудо! Танич — практически единственный человек из этапа, которому удалось выжить. Ему фантастически повезло. В вагоне к зэкам подошел офицер и спросил: «Кто умеет рисовать?». Михаил сказал, что как раз к Первомаю планировал «изготовить» несколько праздничных плакатов. Да еще когда-то рисовал масляными красками соседей.
В лагере «Усольлаг» (под Пермью) Танич попал в художественную мастерскую под управлением Константина Ротова, главного художника «Крокодила», иллюстратора «12 стульев».
Свой срок Ротов получил по «подозрению в шпионаже». То есть, доказать шпионаж не смогли, но подозрение не сняли. И на всякий случай изолировали от общества.
При мастерской, делающей копии картин для продажи в пермских изосалонах («Рожь» и «Медведи» Шишкина, «Девятый вал» Айвазовского), была еще и мастерская игрушек из папье-маше: куклы, лошадки-качалки и прочее. Вся эта продукция выпускалась под маркой «Усольлесотрест». Кого только не было в лагере! Был человек, сказавший что-то нехорошее в адрес США. 10 лет лагерей. За неверие в антигитлеровскую коалицию.
Был вор-щипач, специализировавшийся на богатой публике, приходящей на концерты Шаляпина или художественные выставки.
Были политические.
Но большинство сидело просто так. Чтобы было кому копировать «Рожь» или «Девятый вал».
На свободу Танич вышел перед самой смертью Сталина. В день похорон диктатора из глаз зэка потекли слезы... Лидочка
А потом в жизни бывшего зэка и фронтовика случилось очередное чудо. Чуду предшествовало два события.
Во-первых, Михаил Танхилевич решил взять псевдоним — Танич. Короче, а главное, благозвучнее для русского уха. «Миша Танхилевич пусть сидит себе в стоматологической поликлинике или, как при царе, в антикварной лавке и не мешает Михаилу Таничу, русскому поэту, глаголом жечь сердца людей».
Во-вторых, стихи Танича оказались востребованы. И сразу в
«Литературной газете»:
Серые шинели,
Розовые сны! —
Все, что мы сумели
Принести с войны.
30-летнего мастера «Сталинградгидростроя» Михаила Танича стали охотно печатать местные сталинградские и центральные газеты и журналы.
Синий двухтомник стал вопросом времени.
Правда, с семейной жизнью не все было в порядке — с Ириной, которая, по словам Танича, не ждала его, как Пенелопа, он расстался.
...7 ноября 1953 года начинающий поэт забрел в общежитие молодых специалистов. Специалисты праздновали годовщину революции. Вечер был интеллектуальным — с песнями и стихами.
Как пишет в своих воспоминаниях Михаил Исаевич, «одна девочка, была она тростиночкой, в голубом, очень даже столичном крепдешиновом платье с моднейшими переплетениями, взяла в руки семиструнную гитару и начала перебирать струны. Девочке на вид было лет пятнадцать, еле заметная грудь, зеленые глаза и невиданной длины ресницы — как приклеенные. Ресницы «прикололи» ловеласа, как бабочку. Когда теперь я любуюсь ее красивой грудью, мы говорим друг другу: «Наши достижения».
— А теперь, — сказала девочка, — я спою вам две песни нашего поэта Михаила Танича. Музыку, какую-никакую, я подобрала сама.
Она не знала, не могла знать, что это за незваный пришелец навестил их тем вечером, что этот вылупившийся на нее тридцатилетний старик и есть «наш» Михаил Танич, стихи которого частенько заполняли местную безгонорарную газету. Эта девушка — самая большая моя награда за все пережитое. Вот уже более 45 лет мы вместе... Я ведь не подкаблучник, не страдатель по женской ласке, я мужик — именно тот бродяга с котомкой, которому «кроме свежевымытой сорочки», да и ее-то, свежевымытую, не надо! Я — Челкаш, я — Жак Кусто, я — солдат Иван Чонкин, я — Веничка Ерофеев! Почему же я позволил своему гороскопу (Дева) и обстоятельствам навязать мне совсем другую жизнь? Значит, нет, не бродяга, а: «Лидочка, подай-ка котлетку с жареной картошечкой!».
Лидочка, между прочим, тоже поэтесса-песенница. Самый известный ее текст — это «Айсберг». А еще она мама двух дочек.
Текстильный городок Писать тексты песен Танич стал в общем-то случайно. По его словам, дело обстояло примерно следующим образом. Однажды он сочинил стихотворение на актуальную для того времени тему — о том, как жительницы подмосковного текстильного городка ждут приезда бывших военнослужащих, сокращенных из армии в результате хрущевской реформы —
«Вы, товарищ Малиновский, их возьмите на учет». С этим стихотворением поэт отправился в газету «Московский комсомолец». В «Комсомольце» сказали, что тема скользкая, надо подождать.
Между тем, в редакционной курилке стоял молодой композитор Ян Френкель. Френкель прочитал стихотворение о сокращенных военнослужащих и придумал мелодию. Армейская тема и товарищ Малиновский исчезли сами собой. На первое место вышли незамужние ткачихи. Песня «Текстильный городок» стала шлягером.
Ее спел Кобзон. А потом запел народ. Танич любил рассказывать журналистам, как буквально через несколько дней после того, как песня прозвучала в радиоэфире, он отправился в магазин за пирожными. Женщина в магазине что-то напевала. Танич прислушался. «Городок наш — ничего, населенье таково: незамужние ткачихи
составляют большинство».
— А это моя, между прочим, песня, — сообщил Танич продавщице.
Продавщица ответила:
— Мордой не вышел!
...Песни Танича — с бытовыми подробностями и «приметами киношного неореализма» — пришлись по вкусу советским гражданам, уставшим от песен про партию, комсомол и Сталина.
Когда через год поэт-песенник позвонил во Всесоюзное управление по охране авторских прав (ВУОАП), представившись: «Танич. «Текстильный городок», ему сообщили: набежало 220 рублей.
— Будете получать?
220 рублей стоила чехословацкая кушетка и полированная тумбочка к ней.
Их Танич и купил. В тот же день. Кушетку отвезли в подмосковный Железнодорожный, куда Таничи к тому времени переехали из Сталинграда. А вскоре появился великолепный шведский радиоприемник с филипсовскими лампами. «Голос Америки» и Би-би-Си к вашим услугам!
Еще через несколько месяцев Танич ходил по городу в темно-вишневых остроносых туфлях шведской фирмы «Кэмпбелл» — 40 рублей за пару! Ходить в них было неудобно — уж слишком длинные носы. Но что это были за туфли! Фантастика!
И пошло-поехало. «Ну что тебе сказать про Сахалин?», «Кто-то теряет — кто-то находит», «Идет солдат по городу», «По секрету всему свету», «Мы выбираем — нас выбирают», «На тебе сошелся клином белый свет».
В начале 70-х у Таничей появился первый настоящий дом в Москве, на Садовой-Черногрязской. В бывшей дворницкой, три длинных комнаты-коридора.
Член союза
Это сейчас главные поэты — песенники. Другие, собственно, никому и неизвестны. А в 60–70-е годы прошлого века ситуация была совсем иная: песенники считались поэтами второго сорта. Хотя и зарабатывали сумасшедшие, по тем временам, деньги. Зарабатывали, а сами из себя ничего не представляли. Выскочки. Чужие.
Танич, который, по его словам, не мог, как Резник, толкаться локтями, был чужим вдвойне — и для «настоящих» поэтов и для коллег-текстовиков. «Не приписанным к партиям, комсомолам, к элите и множеству, ко всем этим пятилеткам, индустриализациям, вне пафоса нашего сумасшедшего дома».
Действительно, какое отношение к пятилетке или индустриализации имеет песня «Жил да был черный кот за углом»?
Сначала песню предали анафеме по телевидению. Потом в Израиле написали, что песня рассказывает о гонениях на евреев в Советском Союзе. Заведующая красноярским Домом офицеров предположила, что песня посвящена проблемам в сельском хозяйстве.
Автор музыки Юрий Саульский даже предложил Таничу ответить на «обвинения». Танич отказался, мол, он умеет только стихи писать.
В Союз писателей Танича приняли только в 45 лет. Без членства он считался тунеядцем. Хотя и был к тому времени автором 50 песен.
До самой смерти он так и не усвоил «союзной фени», не дарил французских духов (чтобы песню взяли на радио). А его не избирали даже в счетную комиссию. И не приглашали в Кремль.
Подводя итог прожитым годам, Танич написал: «Конечно, мне не удалось — да я нарочно и не строил ее — построить стену между собой и властью. Конечно, и меня иногда увлекала романтика военного подвига и всяких комсомольских затей. Но если бы судили конформистов, моего имени даже самым последним не было бы в списке подсудимых». Ростовские незакатные
В ночь на 17 апреля 2008 года популярный поэт-песенник, автор более чем тысячи песен, 15 поэтических книг, основатель группы «Лесоповал» Михаил Танич скончался в реанимации московской больницы имени Боткина. В клинику 84-летнего Михаила Исаевича доставили с тяжелым заболеванием почек. Врачи делали все возможное, чтобы спасти известного поэта, но их усилия, увы, оказались напрасны. Рядом с ним все эти часы находилась его нежно любимая супруга Лидия Козлова, которая на протяжении почти полувека оставалась его единственной музой. Так или примерно так написали о смерти поэта газеты. «Мы над Доном ходили парами, были девочки в белых платьицах,
И не знали, что станем старыми, что жизнь покатится и закатится.
Но мы ростовские незакатные, и мелькают в моих развалинах
Эти платьица, эти статные, все в оборочках накрахмаленных».
Одно из последних стихотворений Михаила Танича.
Незадолго перед смертью Танич приехал в Таганрог, посмотрел, как выглядит его школа, посидел на крыльце своего дома на Итальянской, встретился в краеведческом музее с жителями города.
Кстати, в музее Почетный гражданин города Танич представлен очень скромно: две книжки за стеклом — на одном стенде с очками первого таганрогского мэра Шило, красным знаменем, врученным когда-то передовой бригаде сварщиков, рядом с шестым пятилетним планом, брошюрами Хрущева («40 лет Великой Октябрьской Социалистической революции») и трудами Брежнева («Малая земля», «Целина»). Удивительное соседство.
На одной из книжек Танича («Шаг влево») надпись: «Родному краеведческому музею Таганрога от земляка и экспоната».
Еще я нашел в Таганроге фирму, устанавливающую кондиционеры. Фирма называется «Погода в доме» — в честь известной песни, которую, если кто не знает, тоже написал Танич.
Есть решение назвать одну из улиц города именем поэта. Но, как мне объяснили в музее, комиссия еще не успела собраться, и какая улица будет носить имя Михаила Исаевича, пока неизвестно.
Перейти в архив