ИНТЕРВЬЮ ЗАПИСАНО В РАМКАХ «ЛИТЕРАТУРНОГО САЛОНА» С ИРИНОЙ МИРОШНИЧЕНКО В РЕСТОРАНЕ.
КТО ТАКАЯ.
Ирина Петровна Мирошниченко родилась 24 июля 1942 года в Барнауле. В 1961 году поступила в Школу-студию при МХАТ (курс В.П. Маркова), после ее окончания была принята во МХАТ. В кино дебютировала в 1963 году в фильме Георгия Данелия «Я шагаю по Москве» в роли Кати. Первой большой ролью актрисы стала роль разведчицы Галины Ортынской в фильме «Их знали только в лицо» (1966 год). В 1988 году получила звание Народной артистки РСФСР.
О МОСКВЕ
Москва... Знаете, многие не понимают, как здесь можно жить. А я не понимаю, как здесь нельзя жить, потому что Москва изумительная! Где бы я ни находилась, как только приземляется самолет, у меня летит сердце. Я очень люблю этот город. Наверное, это связано с тем, что вся моя родня отсюда — и мы знали, что такое Москва. Это удивительный город, город добрый и злой, город и жестокий, и абсолютно открытый. Каждый видит в Москве что-то свое. Те звезды, которые когда-то приехали покорять столицу, рассказывают о ней по-своему. А тем, кто здесь родился и вырос, не надо было ничего покорять.
Я жила на Тверском бульваре, двери нашей квартиры всегда были открыты. В нашем доме жил артист Зускин, он был арестован, а в 1957 году вернулся. Жила с ним его жена и дочка Аллочка. На втором этаже была квартира врача, на третьем жил роскошный композитор Вайнберг. Женой его была Нина Михоэлс, дочка великого артиста Михоэлса. Их дочка часто сидела на окошке и смотрела, как я играю во дворе, — ее туда не пускали. И мы с ней переглядывались. Внизу жил татарин Ваня, дворник. В те времена в подвалах московских домов всегда жили татары, которые убирали во дворах. Все их очень любили. Когда мама пекла кулебяку — а это, как правило, делалось перед какими-то праздниками, запах стоял на весь двор — она разрезала на куски и угощала соседей. Потом кулебяку пек кто-то другой — и снова угощал соседей со всех этажей.
У меня был старший брат Рудик, здоровый такой, боксер. И поэтому я никогда ничего не боялась. Смело ходила по Тверскому бульвару, а если меня кто-нибудь одернет: «Я Рудику скажу». И все знали — Рудик влепит, если надо. А я гордо шла дальше. Мама часто оставляла меня с Рудиком, чтобы он за мной присматривал. И только она за порог, Рудик говорил: «Я пошел на свидание». «А я с тобой!» — и ему приходилось таскать меня за собой.
По одной стороне Тверского бульвара у нас жили татары, по другой — русские. И они иногда «сходились» в выяснении отношений. Но раньше дрались не так жестоко, как сейчас. И вот однажды Рудик пришел домой с фингалами и без паспорта. Мама его ругает: «Где паспорт?!» — «Да вот, при драке вытащили...». Мама берет меня за руку и идет через дорогу, в «татарский». двухэтажный дом: «Кто тут моего сына побил? Выходите!». И выходит такая же мамаша, как и моя, — симпатичная, стройная, только татарочка: «Мой побил» — «Паспорт отдай!». Та паспорт вынесла. В общем, они мирно обсудили ситуацию и разошлись. Так что самое забавное и поразительное — когда мы спросили, где же все эти ребята, оказалось, что они пошли на футбол, пиво пить. И все хорошо! Знаете, это Москва — Москва того времени.
А вообще, я никогда не читала стихи, всегда этого стеснялась, потому что считала, что моя профессия — другая. Но МХАТ нашел новую форму — мы сделали ночь поэзии. И до утра читали стихи. На сцене был огромный экран, на котором — жизнь Камергерского переулка, ходили люди, ездили машины, рассвет...
А мы все стоим на сцене и читаем стихи. Сначала читали народные артисты, потом артисты помоложе, и часов в 5 утра «отрывались» студенты. Стихи читали до утра — и что самое поразительное, зрители не уходили. Это был замечательный опыт. Потому что начинаешь думать хорошо о своей стране, о своих людях, о своей публике. Начинаешь их уважать и любить.
Я имела честь быть с ним знакомой. Это итальянский сценарист, который работал с Феллини, Антониони... Он приехал в Москву с делегацией и встретился с замечательной нашей девочкой Элеонорой Яблочкиной, переводчицей на «Мосфильме».
У нее были огромные зеленые глаза. А он — невысокий страстный итальянец влюбился с первого взгляда. Они поженились, он забрал ее к себе в Италию. Элеонора приезжает иногда, устраивает выставки. Вспоминает с любовью и нежностью этого талантливого человека. Она смогла дать ему счастье, а в жизни это немало... Тонино Гуэрра написал один замечтальный коротенький рассказ...
«Когда-то мы с Феллини были в Неаполе. Зашли в одно кафе, сидим, говорим. Подходит к стойке бара человек и говорит: «Мне два кофе: обычный и «подвешенный». Берет чашку кофе, выпивает и уходит. Мы спрашиваем: «Что такое «подвешенный» кофе? Это какое-то неаполитанское выражение?» — «Нет, — отвечают нам. — Наблюдайте дальше». Подходят три человека и заказывают пять кофе: — три обычных и два «подвешенных». Мы с Фредерико ничего не понимаем! И вдруг в дверях кафе появляется оборванный бродяга. Он робко приближается к стойке и спрашивает: «Простите, никто не оставлял здесь «подвешенного» кофе?..».
Оказывается, в Неаполе есть такое местечко и местная традиция заранее оплачивать кофе для тех, у кого не всегда есть деньги». Замечательный рассказ! Но самое интересное, уже в московских кафе ввели такую позицию — «Подвешенный кофе».
Я написала книжку — называется, совсем с ума сошла. Я работаю в театре, где играли старейшие актеры, которые по очереди... умирали. Нас, артистов, часто приглашали на телевидение, где каждый раз ты невольно рассказываешь то про Тарасову, то про Евстигнеева, Ефремова, Смактуновского... Про каждого начинаешь рассказывать гору воспоминаний, историй, впечатлений и так далее. Однажды моя помощница Надя говорит:
«Ирина Петровна, вы тут бесплатно рассказываете всем...
Ну и напишите книжку!»
Я приехала в издательство «Олимп» и предложила такую идею. Там мне сказали: «Замечательно! С завтрашнего дн заключаем договор и пишем. Как она будет называться?» — «Расскажу» — ответила я. «Отличное название!». Книжка вышла, раскупили весь тираж. И вот в этом «Расскажу» — мои рассказы, впечталения, воспоминания...
Из последних историй, от которых сжимается сердце, — это Марина Голуб. А ведь она еще младше меня была, буквально два дня назад спектакль вместе играли... Меня пригласили на телепередапчу «Большая семья» на канале «Культура». И влетает она — большая, смешная, с букетом: «Ирочка! Ирина Петровна!», садилась рядом и рассказывала про меня... Потом мы стали играть сцену из спектакля... А вечером звонок от моей подруги: «Ты читала в Интернете?»...
На похороны собралась половина Москвы, это точно. Поразительная история человеческой доброты, умения дружить со всеми... За ней постоянно ходили ученики, какие-то школьники... Ее любили. На похоронах стоял мужчина, который ее любил — и на него было страшно смотреть. Ярко жила эта женщина. Оставила много воспоминаний, много ролей. Оставила о себе память — как сгусток энергии, как человек, который умел любить. И так, на взлете, ушел... Я думаю, если бы она была жива, вы бы обязательно ее сюда позвали. Вам бы захотелось с ней пообщаться.
Московский художественный театр. Так случилось, что я всегда играла чеховские роли. И, конечно, очень хотелось жить, как эти чеховские героини — общаться, как они, выглядеть, как они, думать, как они. Это мне, с одной стороны, помогало в жизни, а с другой — безмерно мешало. Потому что сталкивалась с грубостью, обманами, обидами — как и каждый человек в этой жизни. Но чеховские героини всегда каким-то образом переходят эту грань беды и идут по жизни с любовью. Я всегда думала: почему же это так? Почему Чехов ТАК писал? Выяснилось, что все просто.
Этим летом я была на Майорке. Первое путешествие — в город, где жил и работал Шопен. С детства на вопрос «Самый любимый композитор?» я отвечала: Шопен. Почему, не знаю. Его музыка — это ощущение и грусти, и сложности, и изысканности, и любви, и внутренней страсти... Он мне всегда нравился, в любой интерпретации. Я не знала истории его жизни. Умер он очень рано, как тогда говорили, от чахотки. И я подумала: вот ведь какая странная история, всю жизнь играю и люблю Чехова, и люблю Шопена. Почему? Да потому что они оба знали, что скоро умрут. Чехов умер в 44 года, Шопен — в 39 лет. Но тем не менее, писали о любви, о красивой жизни, о которой мечтали. И никогда не подумаешь, что это написал смертельно больной человек, который так борется за жизнь!
Помню, когда мне было шесть лет, я однажды утром обнаружила во дворе на большой желтой стене надпись углем: «Ира+Миша = Любовь». Я не знала, как стереть это безобразие! Конечно, с этим Мишей я быстро разобралась с помощью портфеля... Ну и никогда больше его не видела.
Я рассказала эту историю на телевидении прежде, чем спеть песню «Мишка» в проекте «Достояние республики». И что вы думаете? Мне на почту пришло послание от этого Миши, у которого семья, дети, который уже взрослый человек — если не сказать хуже! Но он тоже помнил эту историю, эту надпись и тот портфель, которым я его стегала по одному месту от обиды! А песня осталась у меня в репертуаре, я ее обожаю и всегда пою, вспоминая этого маленького чудного мальчика Мишу.
Часто Сева Абдулов собирал нас в своей квартире на улице Немировича-Данченко в центре Москвы, организовывал ужин для друзей. Приходил и Володя Высоцкий, с гитарой. И ждал приезда Марины Влади. Он сидел и ждал — а потом она влетала... И это было то еще зрелище — как они встречались, как потом он пел...
Я в первый раз услышала, как он исполнил «Кони привередливые», нервничал, весь красный... А как он пел — это было неповторимо! Поэтому мне кажется, что ни один певец не сможет это повторить. Володю Высоцкого петь сложно, хотя все артисты этого хотят — попробовать, прикоснуться, повторить. Потому что его невозможно забыть.
Знаете, я стихи читаю только тогда, когда у меня плохое настроение. Потому что нет ничего более потрясающего, чем ощущение любви. Например, «Баллада о любви» Высоцкого. Он ее и пел. А мне всегда хочется ее прочитать, потому что за словами я вижу эту пару. Может быть, я вижу чью-то другую судьбу. А может быть, и свою.
Однажды я заехала к своей маме на площадь Пушкина. Потом сажусь в свой мерседес и еду домой, а живу я на Маяковке. Стою в пробке. И вдруг слышу по радио: «Только что разбилась в автокатастрофе ...» — и дальше объявляют мое имя. А я сижу в машине и слушаю это! Тогда еще мобильных телефонов не было, чтобы маме позвонить. Меня всю затрясло, я не знала, что мне дальше делать — а вдруг она сейчас включит телевизор? Доезжаю до дома, сразу же звоню маме: «Мамочка, я дома, все хорошо! А что ты делаешь?» Хотела сказать, чтобы она не включала телевизор. Но она бы тогда точно включила. Говорю: «Мамуль, значит так, у меня все хорошо. Но если вдруг ты что-то услышишь, перезвони мне — я дома». И дальше начинается сумасшествие, звонят через каждые пять минут. Слышат, что я жива-здорова, и успокаиваются. Поразительно, по позвонил мой первый муж, с которым мы очень долго не виделись. Я беру трубку: «Ира! Я тебя умоляю, только не плачь!». Это мог сказать только муж, который знает — «Только не реагируй! Эти сволочи! Эти...» — и начинает рассказывать про прессу, какие они все мерзавцы... Почему я это рассказываю? Знаете, после этого я сделала для себя такую заметочку: как важно в этой жизни даже если ты расстаешься с человеком, оставаться в прекрасных добрых отношениях с ним. Мне этот звоннок был дороже всего. Мы с ним не виделись много лет. У меня была другая жизнь — да и у него тоже была другая жизнь. Но вот это: «Ира! Только не плачь!» в душе осталось навсегда. Его уже нет на свете. Я считаю, что больше всего на свете надо ценить человеческие связи и то хорошее, что было.
Перейти в архив