Евгений Петросян — о пошлости и американском заговоре против нашего юмора.

Большая деревня Москва.

— И в печати, и по ТВ много говорят о том, что в России сегодня две России: это Москва и вся остальная страна. И живут они разной жизнью. Вы согласны?

— Не согласен. Есть разница большая, но это не две России. Я сейчас летел к вам, рядом со мной сидели ростовчане, они даже не сразу меня заметили. Один был под шофе, он-то приметил. А второй — нет. Ему от этого стало немного неловко, и он сказал, с интонацией пренебрежительной: «А, Москва! Большая деревня». Мне даже в голову не пришло, что стоит поспорить… Москва — столица великой России, и она должна быть городом, конкурирующим с Нью-Йорком, Парижем, Лондоном — шикарным городом. Ей еще много трудиться, и она трудится. Но она уже стала одним из лучших городов мира. И это не есть недостаток остальной России. Нехорошо это — разделять. Когда говорят: «Ну вы, москвичи», — те же питерцы говорят, я вижу в этом какую-то зависть, что ли…

— О недостатках остальной России. Как нам победить бедность?

— Если бы кто-то это знал… наверное, это уже делали бы. Во-первых, надо трудиться. Всем. Немцы, извините за такую параллель, после своей страшной войны восстановились быстрее. Они стали богатыми уже к 60-м. Мы в 60-х жили плохо. Сейчас многие скажут: «Неправда! Мы жили хорошо». Просто человек так устроен: он плохое забывает. Германия восстановилась за счет труда, дисциплины и честности. Честного отношения к делу и к окружающим… Когда я сегодня еду по нашим плохим дорогам, сама собой напрашивается мысль — может, ложная, может, неправильная: здесь могла быть хорошая дорога, но деньги украли.

— То есть это к слову о немецкой честности: меньше надо воровать?

— Ну, а как вы хотите: и воровать, и чтоб жизнь наладилась? Вы наивный человек. Ха-ха-ха.

Рассмеши меня до соплей.

— Евгений Ваганович, вы девушке Тане рассказывали о пошлости. (Девушка Таня с таганрогского телевидения передо мною записывала что-то вроде рекламного ролика концерта Петросяна). Но ей это было неинтересно. А мне- да.

— Действительно, сегодня много разговоров о пошлости. Только никто не может точно определить, что это такое. Пошлость — это то, что коробит. Например, если сексуальная сцена снята элегантно, это не пошлость.

— Ну так и вот. Пользуясь тем, что Петросян уже не просто человек, это уже социокультурный феномен — может, потому что его слишком много в телевизоре — многие пытаются заработать очки на этом имени. Чего проще — обзывай Петросяна пошлостью. И философ Дугин так делает, и певец Макаревич. Он про вас песню даже исполнил в «Воскресном вечере» Соловьева. Не слышали? Песня не моя, поэтому не обижайтесь. «Рассмеши меня, Петросян / До соплей меня рассмеши / Я хочу быть весел и пьян / На поминках мятежной души». По-моему, эта песня и есть верх пошлости. Вас как человека это все не обижает?

— Я согласен с тем, что меня много по телевизору — это правда. Но это не от артиста зависит. Это зависит от телеканалов, которые я пытаюсь убедить, что не нужно так делать.

— Но вы разве не вольны запретить?

— А как?! Мы снялись один раз, а они показывают 500. Я всегда говорил — не в отношении себя, а смешного: юмор как шоколад. В больших дозах он может опротиветь. Безусловно, в борьбе за рейтинги телевидение потеряло чувство меры. Более того, получается вот какая глупость: я ушел с Первого канала на второй, и Первый канал назло мне! — одному человеку назло — показывает «Кривое зеркало» ежедневно, причем старые выпуски. Что называется, не доставайся ты никому. Там непорядочно все, нарушение авторских прав полное. У них 13 «Кривых зеркал», они их нарезают, тасуют и выдают как новые, пользуясь тем, что наш продюсер при подписании договора не заметил пункт о праве на переработку.

— А что в этом назло? У вас из-за этого какие-то проблемы на втором канале?

— У меня проблем нет. Проблемы возникают у зрителей, потому что Первый канал выдает в эфир старое «Кривое зеркало» нередко в параллель нашим премьерам на РТР. Видимо, потому что создать своего не могут. Они зарегистрировали название «Наше зеркало» и заказали сделать такую передачу Маслякову из КВНа. Масляков уже несколько раз пытался ее сделать. Не получается у него почему-то. И не получится, я думаю. Ну не может быть театра без главного режиссера! Почему упразднили эту функцию на Первом канале?..

Что касается Макаревича — с одной стороны, он прав, наверное. С другой стороны… это очень несправедливо по отношению к нашим артистам. Они всегда выполняли важную функцию: они заставляли народ улыбаться вопреки действительности. И те наработки советской эстрады, которые мы имеем, они не имеют аналогов в мире. У них там есть варьете на эстраде, замечательные юмористы-клоуны, музыкальные эксцентрики, стендап комедии. Но если вы возьмете то, что умеют они, и то, что умеем мы, — это день и ночь, это детский лепет на лужайке. У нас театр на эстраде. А что такое театр? Это, в первую очередь, призыв к человеческим идеалам, к добру, к состраданию. Когда в 88-м году на моем спектакле «Инвентаризация» я говорил об Афганистане, люди вставали — это был высший акт единения. И я горжусь этим фактом… У нас театр. Но отношение к этому делу выработалось еще в сталинские годы, когда юмора боялись, за анекдот могли расстрелять. Представляете, как редактор боялся пропустить текст на эстраду. Но он не говорил, что он боится, он говорил «пошлость», говорил «безыдейщина», «зубоскальство». И вот этот сталинский атавизм по отношению к нашим артистам, он до сих пор сидит в некоторых.

Люди хотят быть умнее, чем они кажутся. Человек без чувства юмора или какой-нибудь ханжа не будет ругать даже плохого артиста классического репертуара. А эстраду можно ругать. И ему кажется, что в этот момент он серьезен, он выше этой сиюминутной ерунды. А это не ерунда. А сиюминутность оттого, что мы должны быть оценены в эту же секунду. Через 5 минут не годится, а через 100 лет, как многие художники, композиторы — тем более. Артистов забывают уже через 5 лет после того, как они уходят из жизни… Вообще есть три группы людей, которые борются с юмором. Первая — это ханжи со сталинским атавизмом, вторая — это люди без чувства юмора. А их не так мало. Они не понимают, в чем смех, им кажется, что это глупость. А раз глупость, они начинают с нею бороться. Они же активные эти люди и со злинкой. Иногда им удается замаскироваться. Я знал одного одессита без чувства юмора, но он казался остроумным. Одесса-мама научила его подменять юмористические вещи — говорить наоборот. Про скучный фильм он говорит: «О! Какая веселая комедия» — и все смеются… Но есть третья группа, вот это страшно. Я уверен, что в стране существует система нагнетания плохого настроения.

— Такой своеобразный масонский заговор? А кто в нем уча…

— Не масонский — американский! Просто почитайте написанный еще в 50-х доклад Даллеса «Как развалить Россию, не воюя с ней». Почитайте, что нужно сделать для этого, и посмотрите, что делается у нас. Один к одному. Одна из задач — система нагнетания: показывать отрицательные новости, показывать фильмы гнетущие, где льется кровь. И меньше веселья, меньше юмора. Правда, раньше одна юмористическая передача раз в неделю разбивала их наработки плохого настроения в тартарары. Мы им были поперек горла. Поэтому сейчас они решили по-другому — чтобы это опротивело. Вот и показывают каждый вечер.

— А кто они? Константин Эрнст? Он что, берет деньги? Или не ведает что творит?

— Я не знаю. Я ж артист, я не следователь. Я говорю о фактах.

Юморные кражи.

— Смотрите КВН?

— Нет. Для меня это жуткая самодеятельность.

— А что думать обычным зрителям о недвусмысленных намеках кавээнщиков, что Петросян ворует у них шутки?

— Это как сказать, что директор кондитерской фабрики украл у мальчика конфетку. Повторов, о которых они говорят, всего два. Как бы от них к нам. Одну из этих шуток я купил у Леонида Французова.

— Который продал ее и им тоже?

— Я не знаю. Я купил. А вторую взял в газете, на что имею полное право. А вот за все годы то, что они у нас брали, — это более 500 шуток, наши подсчитали. Мы им не отвечаем никак. Но придет время — мы будем вынуждены им ответить. Это элементарная зависть к успеху «Кривого зеркала». У нас рейтинг выше в два раза. А раньше они были лидерами. Вот и все. А сейчас, когда я ушел с Первого канала, им развязали руки, давай, мол, мочи его. И г-н Эрнст сидит в зале и аплодирует.

— Эфир забит кучей юмористических передач-клонов. Зачем вы штампуете одинаковое?

— Так. Значит, вы… я понимаю, почему вы называете «Кривое зеркало» среди прочих. Вы смотрите старое «Кривое зеркало» на Первом канале. Нынешнее очень отличается: это то мюзикл, то театр миниатюр. Это театр настоящий, которому подвластны все виды разговорного жанра, вплоть до публицистического, когда люди плачут. Что касается вышеизложенных — если есть ощущение, что они одинаковые, это идет от бесталанности тех, кто это организовывает. Я не говорю, что я такой уж талантливый, но я стараюсь хотя бы понять, как… Кстати, я не рекомендую артистам театра «Кривое зеркало» ходить в другие передачи.

— Так они их даже ведут! «Бисквит» братьев Пономаренко, например.

— А они ушли от нас. Эрнст заплатил им те самые деньги, которые отказывался платить нам. Они купились за 30 сребреников. Дай бог им здоровья. Но если попросятся обратно, мы их не возьмем. Актера ушедшего никогда не принимают обратно. Это закон театра.

Шопинг раз в году.

— И последний самый легкий, вещистский вопрос. Любите шопинг? Какие марки в одежде предпочитаете?

— Я люблю ходить по магазинам, но не хожу, потому что нет времени. Есть один-два магазина, где я покупаю все сразу, и мои похождения заканчиваются до следующего года. Предпочитаю классический стиль. Не люблю, когда молодежь ходит в помятых майках выцветших. Люблю, когда свежая рубашка, хороший галстук, костюм. Так есть больше шансов соответствовать понятию элегантности и даже изысканности, если хотите. У меня много костюмов. Есть Cerruti, есть Brioni, есть немецкие костюмы от Eduard Dressler — он малоизвестен у нас, но очень хорошая фирма. Галстуки — Kiton. Потому что они дают возможность сделать узел широким. Сейчас ведь в моде широкие, а многие фирмы выпускают с маленьким узлом. Или если сделаешь крупный узел, галстук получится коротким. Когда уже берут большие деньги, одежда должна тебя полностью удовлетворять.