Блюз для Кима Назаретова

Это отец... А это - мои мама, папа, и я... А вот мои бабушка с дедушкой. Они поженились в 30-е годы. Дедушка - коммунист, из многодетной семьи. Один из самых активных коллективизаторов села Крым. Бабушка была красавицей, закончила университет, приехала по распределению в село Крым, преподавать в школе, и тут дедушка ее и похитил. Что-то в этом роде произошло.
Дом, в котором мы сейчас сидим, построил мой прадед Хунгянос, бабушка родилась именно в этом доме.
Прабабушка с прадедушкой познакомились в Армавире. Там они друг друга полюбили, и он ее привез сюда.
Прадедушка работал приказчиком в магазине - помните, был магазин "Молоко" возле Нахичеванского рынка, деревянное такое сооружение. Потом он насобирал денег, купил этот участок, построил дом. Здесь они и стали жить-поживать, воспитывать свое потомство.
Прадед вырастил бабушку, трех ее братьев, дал им высшее образование. Бабушкин брат Рубен был известным металлургом на заводе "Ростсельмаш", закончил РИСХМ. Старший брат Семен - учитель географии, в последние годы работал в 11-ой школе. Брат Аким пропал без вести во время Отечественной войны. Его фотографию всегда прятали и редко говорили о нем - лучше не упоминать тех, кто пропал без вести...
В 37-ом кто-то накатал на прадеда донос. Его обвинили в принадлежности к дашнакам, была такая националистическая армянская партия. Прадеда - ему было 64 года - забрали, конфисковали имущество. Прабабушка отправила письмо Берии, оно до сих пор хранится у нас. Она написала, что ее муж никогда не интересовался политикой, а работал и воспитывал детей...
Скорее всего его сразу же и расстреляли - недавно родственники показывали мне копии протоколов допросов. Прадед ни в чем не сознался и его быстренько пустили в расход. В 53-ем году прабабушке сообщили, что ее муж умер в 47 году... Морочили голову... Потом это все аукнулось отцу... Я помню, что моя бабушка всегда "разводила" даты рождения моего папы и ареста прадедушки. Отец родился в 1936-ом, прадеда забрали в 37-ом, а она всегда утверждала, что это произошло в 35-ом, еще до рождения отца. Но об этом редко говорили, потому что люди всего боялись.

Вот мой отец идет в первый класс...
В Ростове папа закончил музыкальную школу и музыкальный техникум, который потом стал училищем искусств. Вот историческая фотография: Михаил Фабианович Гнесин приехал в Ростов, в музыкальную школу, которую потом назвали его именем. Это было сразу после войны... Папе тут лет 9-10... Вот он стоит слева...
Зарабатывать на жизнь отец начал то ли с пятнадцати, то ли с шестнадцати лет. Играл кинотеатрах, в "Спартаке", например. Тогда в каждом кинотеатре работал оркестр.
Поскольку в Ростове не было музыкального вуза, папа поехал поступать в Московскую консерваторию. К кому-то из великих профессоров. После прослушивания профессор ему сказал: "Я бы тебя взял с руками и ногами, но на тебя пришла бумага из Ростова, ты - внук репрессированного. В Москве ты вряд ли куда поступишь, езжай в Харьков. Там есть пофессор Хазарновский, он тебя всему научит".

В Харькове отец познакомился с мамой. Папе было 22 года, когда они поженились. Я вот тут нашел ее прикольную фотографию - мама на мотоцикле.
Она была стилягой, самой красивой девушкой мединститута, рок-н-рольщицей. Ее песочили на комсомольских собраниях - за то, что она на вечеринках танцевала рок-н-роллы.
Когда я родился, папа каким-то образом проник в роддом. Мама вспоминает, что он появился в белом халате с огромным букетом белой сирени. Это было 10 марта. Те, кто жил в Советском Союзе, знают, что сирень 10-го марта раздобыть было практически невозможно. А под окном роддома отец вытоптал в снегу сердце и "Нина, я тебя люблю".

В Харькове папа собрал свой первый джазовый оркестр. У него играли и пели и поляки, и венгры, и чехи - студенты. Оркестр назывался "Дружба" - это было еще до Броневицкого. "Дружба" была достаточно известным оркестром. В 1957 они номинировались в культурную программу для поездки на Фестиваль молодежи и студентов. Но не прошли. Вот их фотография. Совсем маленькая.
...Однажды отец должен был где-то играть халтуру, а контрабасист то ли уехал к себе домой, то ли заболел. Маме выдали контрабас, и сказали - "изображай, будто играешь" - тогда ж подзвучки не было.
В каком-то кино мама видела, что контрабас крутят. Ну она его и крутанула.
После концерта все хотели познакомиться с контрабасисткой. Но папа, естественно, от этой контрабасистки всех "отстрелял".
Мама была артистичной женщиной, занималась художественной гимнастикой, хореографией. Ее ученики вспоминают, что в мединституте она читала какую-то скучнятину типа курса профессиональных болезней. Но она это так артистично читала, что на нее приходили просто посмотреть.
Когда мама выходила замуж, она, по ее же словам, не могла приготовить даже яичницу. Потом из любви к Киму мама научилась делать все эти армянские пироги и печенья. Лучше многих армянок у нас в Ростове. Папа очень аппетитно ел.
...В Харькове отец был еще и музыкальным руководителем ТЮЗа. Я это точно помню, потому что меня водили на его спектакли. Когда появлялся Бармалей, звучала очень страшная музыка, я поднимал такой рев, что меня удаляли из зала...
Папа тогда писал музыку к спектаклям. В Ростове он продолжил это дело - сочинял для тюза, театра имени Горького, Новочеркасского театра. Одно время он был востребован как театральный композитор.

В Харькове отец прожил пять лет, пока учился в консерватории, и год или два пока учился в аспирантуре.
Ему предлагали остаться в консерватории аспирантом, но он ужасно любил Ростов и не мыслил своего дальнейшего существования без него.
Отец вернулся домой, и его сразу же пригласили на работу в музыкальное училище, на кафедру камерного ансамбля.
И все это время у него был какой-нибудь оркестр. Или в ДК "Энергетик", или в Доме офицеров или на площадке "Мелодия" в парке Горького. По-моему он везде играл, где были танцплощадки. Помните, был деревянный сарайчик - ДК "Красный Аксай", а внизу, возле школы было кафе "Пингвин", где продавали мороженое. Там тоже была танцплощадка, и он там работал. Раньше в каждом парке была танцплощадка.
Я помню, что в 60-х годах, было несколько фестивалей эстрадных оркестров. По-моему, это было в ДК "Ростсельмаш". Народ валил на концерты, выступало много оркестров. Оркестр отца, оркестры Балаева, Гасретова, Еремина.
Когда в 1974 году было принято постановление об открытии в училищах эстрадно-джазовых отделений, тогдашний директор РУИ Георгий Балаев предложил папе возглавить новое отделение. Эстрадно-джазовое. Слова "джаз" все стеснялись. "Джаз" прятали за словом "эстрада".
Джаз приносил неприятности. Я помню, что отца вызывали в какие-то партийные круги и требовали положить на стол партбилет. Но поскольку папа никогда в партии не состоял, такие случаи он вспоминал с улыбкой. Хотя, когда на тебя орет какой-нибудь большой партийный боссс или его шестерка, это не очень приятно... Конкретных поводов не помню, но долбали часто. Писали на него анонимки. Что вы хотите? Яркая личность в провинциальном городе. Люди уже подготовили себе определенные места, и определенные лавры. А тут вдруг появляется молодой парень и всех - сам того, может быть, и не желая, и не сильно об этом задумываясь - начинает пододвигать в сторону. Кстати, бабушка, папина мама, была категорически против того, чтобы папа занимался джазом... Для нее это было чем-то несерьезным. Хочешь быть музыкантом, занимайся серьезной музыкой. А джаз, что это? Какие-то рестораны.

Мне было одиннадцать, когда меня отвели на Дюка Элингтона. Нет, папа с ним не встречался. Папа сторонился неофициальных контактов. Наверное, из-за истории с прадедушкой. Но его друзья общались с иностранными музыкантами, а потом приносили диски. Были музыканты - ударник Николай Гончаров, саксофонист Эдуард Бахман, которым было начхать на КГБ.
Расказывают, что когда Эллингтона приехал в Ростов, обком забронировал себе места, горком забронировал. С рук билеты стоили рублей по 25, сумасшедше по тем временам деньги. Гастроли устраивались в пяти-шести городах СССР, и в Ростов прибыли люди из Волгограда, Краснодара, Донецка.
Зал был забит битком, сидели важные бонзы, их челядь. Минут через пятнадцать - двадцать они начали потихонечку линять. Что за Эллингтон? Не поют, не танцуют, сидят и играют что-то длинное.
По окончании концерта, еще час Дюк играл уже не оркестром, а малыми составами - для музыкантов. Это я помню....
Когда приезжал Тэд Джонс, музыкантам удалось с ним поообщаться - по дороге в гостиницу "Ростов". Тэд Джонс стал им дарить диски. Получавшего диск с двух сторон брали за руки, диск отбирали, еще могли дать подзатыльник.
Потом через неделю-другую эти диски появились на толчке. Отбирали не хулиганы.
Вот такие истории про контакты я знаю. Папа в неофициальных контактах старался не участвовать, а с советскими музыкантами встречался постоянно.
Орбелян, когда отец еще учился в Харьковской консерватории в Харькове, приглашал его в свой оркестр пианистом. Мама тогда страшно испугалась - поздно вечером в квартиру постучали, она открывает, а там стоит какой-то маленький человек, вот с таким носом, в кепке... Тогда армян в Харькове еще не знали.
Отец подменял пианиста в оркестре Эдди Рознера на гастролях в Харькове. С Лундстремом были постоянные контакты, с Саульским, Кажлаевым. Вот они вместе на фото.
С иностранными звездами, я так думаю, он просто не успел познакомиться. Поездки начались при Горбачеве... Оркестр съездил в Шотландию, а потом пару раз в Германию - один концерт был в американской казарме. Когда оркестр заиграл Глена Миллера, весь зал встал. Мурашки пошли по коже. Прием был потрясающий
В Польшу отец ездил: первый раз он повез своих учеников, а второй раз его пригласили председателем жюри на конкурс джазовых пианистов.

Отец был и музыкантом и дирижером, и руководителем, и продюсером оркестра. Очень сожалел, особенно в последние годы, что ему пришлось поставить крест на карьере пианиста. Он мог стать выдающимся пианистом - папа был лауреатом всевозможных классических конкурсов.
Первые годы после Харькова он еще как-то находил время немножко позаниматься, а потом он за инструмент совсем не садился.
Но могу сказать, что отец любил преподавать. Его любят все, кто у него учился. До сих пор. Ученики вспоминают, что он говорил: "Вот пришел человек, у него что-то не получается. Может быть, у него денег нет, он не ел, или в личной жизни что-то не то. Сначала узнай как он живет, а потом требуй от него, чтобы он играл Шопена или Бетховена".
На репетиции оркестра приходили люди и просто сидели в зале - это тоже было зрелище.
Внешне он был очень авторитарным человеком. Но чтобы вести за собой оркестр, где все личности, собрать их всех, заразить своей энергией, таким и нужно быть. Дирижер может быть только диктатором. Но он не был человеком, который идет напролом. Он сомневался прежде чем на что-то решиться, он мне об этом говорил.
Еще он всегда говорил, что звания нужны не мне, а делу. Сейчас я его понимаю. Одно дело, когда ты идешь куда-то как заслуженный деятель искусств, а другое дело, просто как Ким Назаретов.
Когда Погребщиков, уже будучи мэром, начал с ним общаться, говорить, что он его поклонник, пытаться ему чем-то помочь, отцу было очень лестно. Это был первый из ростовских руководителей, который обратил на него внимание.
В Москву отец часто мотался. С "образовательными" целями. Когда нужно было развивать эстрадно-джазовое отделение, когда появилась первая в стране эстрадно-джазовая кафедра... Министерство, рыбцы, столы. Без этого дело у нас не идет.
Недавно мамины ученики вспоминали, как она рассказывала об отце: "Нинка, ты отпускные получила? - Получила. - Давай! Надо срочно ехать в Москву по вопросам образования".
Он мне сказал, что у него появились какие-то лишние деньги, лишь когда организовался центр Кима Назаретова.
Машины никогда у него не было. Что еще считалось признаками роскоши? Дача? Дачи тоже не было.

Отец был очень домашним человеком.
Мама вспоминала, что будучи студентами, они часто меняли квартиры. Но в углу, который они снимали, отец всегда умел создать ощущение своего дома.
Дома он приходил в себя, расслаблялся.
Войдя в калитку, он сразу начинал расстегивать галстук.
К нам в дом гости могли придти в любой момент. Мог раздаться звонок где-нибудь в одиннадцать вечера, когда мама уже собиралась спать: "Нина, сейчас приедем с музыкантами Гараняна".
Мама моментально вскакивала, накрывала стол. Гости сидели до трех-четырех утра.
Отец рано ушел. У него тромб был. В детстве во время оккупации отец тяжело болел и это дало осложнение на сердце. Он перенес два микроинфаркта. Сердце было слабенькое, а нагрузка еще та. Я сейчас со всем этим сталкиваюсь и поражаюсь, как он это все мастерски разруливал.
Я помню ощущение доброй крепкой крыши во времена, когда папа руководил кафедрой, оркестром.. Крыши, которая не протекает.
У нас на кафедре была своя особая атмосфера, которая в лучшую сторону отличалась от климата в остальном музпеде. Потом, когда папы не стало, выяснилось, что кто-то кого-то не любит. При папе этого не было и заметно. Все приходили и вкалывали, потому что в любую минуту Ким мог дать по голове или напротив - помочь.
Меня спрашивают, почему на консерватории нет мемориальной таблички, а есть только в классе? Отвечаю: "Но это же не я решаю".
Здесь на заборе, у дома, табличку сделали только благодаря маме и помощи 26-ой школы, где работала наша родственница, преподаватель музыки. Опять же это частная инициатива. Потом, правда, подключилось управление культуры, мол, давайте вместе все делать, телевидение пригласим, почему вы табличку на заборе повесили?
Когда пригнали сюда муниципальную команду, дорожку заасфальтировать, мол, начальство придет, телевидение приедет, спросили: "А что вам еще сделать?" Мама постояла, посмотрела и говорит: "Смотрите, у соседнего дома водосточная труба сломана, сделайте трубу".