Это философский вопрос, а не вопрос диеты и ухода
за кожей. Молодость — во взгляде и больше ни в чем другом. Можно сделать много пластических операций, а твой взгляд останется таким же тусклым и бессмысленным. Я недавно участвовала в телевизионном проекте, где проверяли состояние моего здоровья. И врачам показалось, что я в хорошей форме. Но меня это не очень обнадеживает. Во-первых, они могут ошибаться, во-вторых, если болезнь тебе предначертана, она тебя найдет рано или поздно. Я думаю, нужно просто себя нагружать. С годами жизнь становится все более неподвижной, а это противоестественно. Нужны серьезные физические нагрузки, а не просто
поприседать, понаклоняться. Я занимаюсь в спортивном клубе тяжелой атлетикой, боксом, всякими растяжками. Еще очень много хожу пешком — по двадцать километров в день. Такой у меня отдых.
Это палка о двух концах. Если роль предлагает достойный режиссер, которому я могу доверять, то мне все равно, какая это будет роль. Вместе с ним я могу войти в работу. А если нет режиссера — это очень опасно. Начинаешь хвататься за то, что для тебя привычно, удобно, беспроигрышно. Я очень боюсь этого состояния и стараюсь его избегать. Но запомниться зрителю даже одной ролью — это замечательно. У меня больше ста фильмов, но из них я сама помню, может быть, пять. Когда мне говорят, что в остальных я тоже снималась, я не верю. О многих своих ролях жалею. И режиссеры на меня обижаются за это, поэтому я теперь не называю эти фильмы. Но это только моя вина. В 90-е годы у меня была другая позиция: лучше сниматься в чем попало, чем не сниматься вообще... Разочарование от работы в театре бывает реже, потому что в спектакле всегда есть возможность что-то изменить. К сожалению, бывают ситуации, когда приходится бросать уже начатую работу над спектаклем. Но это зависит от режиссера. Если я понимаю, что я остаюсь сама с собой, наедине со своей ролью и не знаю, что с ней делать — лучше уходить или менять весь спектакль. Много раз бывали замены режиссера. Ты репетируешь, и вдруг приходит другой человек. За десять дней он лепит новый спектакль. Это невероятно трудно.
Поблагодарить, низкий поклон отвесить и заказать молебен за их здоровье. Так по крайней мере я отнеслась к моему увольнению из театра им. Маяковского. Все, кто вылетали из театров по такой же причине или было другое проявление самодурства руководителя, должны понимать, что это большое благо. Когда ты осознаешь, что абсолютно свободен, ты начинаешь собирать себя в кучу и понимаешь, что можешь очень
много. А то, что ты делал раньше, ограничивало твой человеческий и творческий потенциал. И если тебе повезло и тебя выгнали, надо кричать во все горло поздравления самому себе. Сначала был страх оказаться нигде, была привычка — здесь твой дом, твой театр, труппа... Но я уже давно не испытываю никакого желания вливаться в какой-то коллектив. Сейчас я работаю в антрепризе с людьми, которые мне приятны. Это моя компания — другой нет. Я с ними и работаю, и отдыхаю. А главное, я могу в любой момент уйти. Но я не хочу, мне нравится это состояние творческого поиска, в котором мы все пребываем.
То же самое — сказать огромное спасибо и поставить свечку за его здоровье. Это очень тяжело, но так лучше. И чем быстрее он это сделает, тем больше времени на жизнь у тебя останется. Пережив предательство, женщина может взять судьбу в свои руки. А когда ты любишь, ты в чужих руках.
Знаете, это к профессии никакого отношения не имеет. Это вообще ни к чему не имеет отношения, особенно в наших условиях. Поэтому я предпочитаю молчать о своем звании. Какой смысл теперь писать на афишах «народная артистка»? Мне приятнее написать, что я актриса. Сейчас развелось столько народных, что пополнять их ряды мне совсем не интересно. Конечно, я подскочила от радости, когда получила звание. Но это длилось ровно полторы минуты. Дальше все вернулось на свое место.
Господи, какая разница... Я вообще этим не интересуюсь, не читаю, не увлекаюсь. Иногда кто-то обиженный мне говорит, что я плохо про него сказала. Особенно бывшие мужья любят предъявлять такие претензии. Их женщины возмущены... Ну а что с ними сделаешь? Что ж, мне извиняться за то, чего я не делала? Мне есть что читать помимо желтой прессы. Что там только не пишут, как нас только не фотографируют. И голая я там была — голову мою приставили к чужому телу. Я тогда еще была замужем и по этому поводу разгорелся скандал в семье. Муж кричал: «Что ты творишь? Где ты это проделываешь?» А там чуть ли не из бани фотография была. Но по большому счету желтая пресса ничего не может изменить в моей жизни. Это мафия, у которой есть свои законы, как понятия у воров. О каком-то артисте не пишут ничего, а жизнь другого мусолят. Я убеждена, что там не глупые люди работают. Они чувствуют, где попахивает горячим, и устремляются туда.
Это ее проблемы. И все так просто: во-первых, че об этом думать? Пусть другие решают, обаятельная ты или привлекательная. А если начать об этом задумываться и стараться ею быть, ничего хорошего не будет. Делом заняться надо. Если у тебя есть свое дело, то ты будешь самой привлекательной и красивой. А если ты только бегаешь, загораешь, наращиваешь ногти и на-
качиваешь губы, ничего не изменится.
«Мы выросли на ваших фильмах»… Мне уже даже не смешно, когда так говорят. Ну и хорошо, что выросли. На наших фильмах — это еще не самое плохое. А вот тем, кто вырастет на нынешних фильмах, я не завидую. Ни деткам этим, ни их родителям.
Чем чаще они случаются, тем, наверное, лучше. Потому что ты к ним уже готов, нет этого ужаса и страха, который произошел в девяностые годы. Все мои деньги были в банке «Чара». Я проснулась нищей. Это было очень страшно. Так страшно уже не будет. У меня было двое детей, я сама и деньги только на сегодня. Но пережили и это. Главное не паниковать, переждать тяжелые времена. А тот кризис, о котором все сейчас говорят, по-моему, и не начинался. Его не было. Просто кто-то придумал фишку, чтобы снова обобрать народ. Только теперь народ всего мира. И обобрали. Как может случиться такое? Я очень плохо разбираюсь в финансах, но интуитивно чувствую, что был обман. Каждая съемочная группа теперь начинает разговор со слов: «Кризис, поэтому мы платить не можем». Ну и не надо. Мне предлагают очень малобюджетные проекты, маленькие роли, съемки в которых заканчиваются через два-три дня. Но я решила от этого отказываться. Хамство — так использовать не самых плохих и не самых неизвестных артистов. Ты семнадцать часов находишься на съемочной площадке, а получаешь за это столько же, сколько за полуторачасовой спектакль. Эти люди просто оборзели со своим кризисом. Пусть они снимают людей с улицы. Артисты моего опыта в новом кино не нужны. Без них легко обходятся. Зачем им я? Я буду что-то придумывать, что-то искать. А зачем это режиссеру или продюсеру, которые сами к профессии не имеют отношения. У них есть деньги—они снимают кино. На таких людей я насмотрелась и больше не хочу.
Ой, я срочно побегу куда-нибудь его сдавать. Кому-нибудь отдать срочно. Я ужасно боюсь случайных денег, а уж тем более чужих.
не принесли молоко и кефир... А вот это уже страшная истерика будет! (Смеется). Сегодня кстати не было. Но я сдержалась, потому что в Ростове нас принимают очень милые люди, я их сто лет знаю и очень люблю. И они даже не знают, что я сегодня без молока и кефира. Но я обошлась чаем. У меня в райдере больше нет никаких требований: молоко полпроцента жирности и нежирный кефир. Но я и на нем не настаиваю. Заедем куда-нибудь после спектакля, сама куплю.
Перейти в архив