- Спасибо за то, что еще причисляете меня к числу молодых дирижеров. Я хорошо знаю мнение о том, что дирижирование - это профессия второй половины жизни. Однако, мне кажется, эту фразу надо трактовать в том смысле, что именно во второй половине жизни у дирижёра появляется настоящие понимание профессии, а накопленный им жизненный и профессиональный опыт позволяет создавать действительно зрелые, сбалансированные, «выстраданные» интерпретации. Однако считаю несколько нечестным прежде всего для себя самого прикрываться молодостью, дескать «сейчас мы все пока начинающие, поэтому какой с нас спрос». Ведь если внимательно читать биографии легендарных дирижеров прошлого, мы заметим, что к 30-35 годам они уже немало сделали и многого добились.
Геннадий Николаевич Рождественский в 20 лет он уже дирижировал в Большом театре, а в 30 возглавил Большой Симфонический Оркестр Гостелерадио. Юрий Иванович Симонов в 29 лет стал главным дирижёром Большого театра, Евгений Федорович Светланов к 33 годам уже считался ведущим дирижером Большого театра, в 35 лет стал там же главным, а в 37 возглавил Госоркестр. И даже Евгений Александрович Мравинский, который у нас ну совсем не ассоциируется с образом молодого дирижера, возглавил Оркестр Ленинградской филармонии в 35 лет и затем руководил им полвека. Поэтому, я считаю, что возраст нашего поколения 30-40-летних - тот самый, когда прикрываться дирижерской молодостью уже неловко.
Фото: Екатерина Сергиенко
- Формально я начал обучение дирижированию достаточно давно, когда мне было 19 лет. Еще учась в музыкальном училище в Екатеринбурге, я проходил предмет дирижирования в классе замечательного педагога Вячеслава Леонидовича Карташева, ученика легендарного Марка Израилевича Павермана. Но тогда это была лишь дополнительная квалификация к профессии солиста-инструменталиста. Моментом же, определившим начало восприятия симфонического дирижирования как главного дела, как профессии, я считаю 2008 год, когда я поступил в Московскую консерваторию, в класс Геннадия Николаевича Рождественского.
- Главное — это, как я смею надеяться, активному дирижерскому отношению к произведению. Я, конечно, не рискую вести себя так, как Геннадий Николаевич, который нередко позиционировал себя едва ли не как соавтор композитора. Но какое-то не музыковедческое, а именно интерпретаторское постижение того, что задумал автор — это то, чему Геннадий Николаевич старался научить. Рождественский парадоксально умел сочетать в себе неимоверное уважение и доброжелательность по отношению к музыкантам оркестра со строжайшей требовательностью, иногда доходящей до крайностей. Я знаю огромное количество музыкантов, работавших с Геннадием Николаевичем и вспоминавшие эти моменты как наивысшее творческое счастье, но знаю и немало людей, которые, как им казалось, были несправедливо обижены мэтром. Мне кажется, тут нет противоречия. Рождественский всегда был изначально доброжелателен и крайне заинтересован в достижении наилучшего результата. Но ничто не могло его ранить сильнее, чем равнодушие и отсутствие нацеленности на результат со стороны музыкантов, которых он искренне считал своими коллегами и соратниками, но никак не подчинёнными. Отсюда и масса историй с его отменами концертов, уходов с репетиций и прочее. Равнодушие он принимал за личное оскорбление по отношению не только к нему, но и к композитору, музыку которого предстояло исполнять. Вот именно это чувство дирижёрской эмпатии и вовлеченности мы все старались у него ухватить.
Фото: Артур Русланович
- Сейчас формально нет. Я ранее преподавал в Уральской консерватории. Если у нас сложатся отношения с Ростовской консерваторией, и если поступит предложение, то я открыт. Но, конечно же, если мы найдем форму взаимодействия, не хочу набирать большой класс, потому что чем дальше я развиваюсь в профессии, тем с большей опаской я бы взялся преподавать. Потому что я чувствую большую ответственность перед абстрактным студентом, учеником. И все меньше и меньше считаю себя вправе что-то навязывать, учить. Наверно, преподаватель, особенно в такой профессии как дирижер, должен быть в большей мере наставником и старшим товарищем, чем таким педагогом-диктатором. Если молодым дирижерам будет что от меня взять, я этим с удовольствием поделюсь. Сказать, что я сейчас готов посвятить себя только преподавательской деятельности, я конечно же не могу.
- Мы говорили об этом, что мы всей семьей переедем в Ростов. И уже будем строить свою жизнь здесь. На какой период, сложно сказать. Но сейчас мы оставляем свой дом в Екатеринбурге и переезжаем сюда. Будем стремиться стать ростовчанами.
Фото: Артур Русланович
- Да, это так, совсем недавно я испытал радость отцовства. Но сразу хочу обозначить, что в этом смысле я человек достаточно приватный — я не очень большой любитель обсуждать семейную жизнь.
- Мы познакомились с оркестром в 2015 году. Поэтому здесь как такового знакомства не было. Мне было интересно, изменится ли что-то в моем ощущении и ощущении оркестрантов, учитывая мой новый статус. Скажу честно, я пока большой разницы в нашем дружелюбном и доброжелательном отношении не почувствовал. У меня никаких иллюзий нет. Между главным дирижером, который является каким-никаким начальником музыкантам, и самими музыкантами все-равно будут возникать какие-то трения. Это неизбежно. Но пока, когда прошло какое-то количество репетиций, каких-то таких непростых моментов я не наблюдаю. Все потому что я прекрасно понимал, куда я иду.
Фото: Артур Русланович
Все те шесть лет, пока здесь работал Валентин Урюпин, я довольно регулярно приезжал в Ростов. Смею надеяться, что у нас сложились не только профессиональные, но и человеческие отношения, для меня РАСО уже не просто очень высококлассный оркестр, но прежде всего живые люди, мои коллеги. С многими мы уже знакомы лично, и я поставил перед собой цель найти время и возможность и как-то пообщаться с каждым из тех, кто сейчас является частью Ростовского оркестра. Мне кажется, это очень важное качество для главного дирижера – уметь видеть, скажем, не несколько пультов первых скрипок, а живых людей, каждый из которых – личность.
- Я открою страшную тайну. Мы с Валентином заводили об этом разговор достаточно давно. Видимо, он замечал, что и оркестр ко мне хорошо относится и принимает мои идеи, и мне приятно работать здесь... Я думаю он очень хотел, чтобы вектор, который он задал, не пропал, не исчез. Он предлагал так, издалека, уже несколько лет назад. Сейчас уже об этом можно говорить, что у него возникали интенции в перспективе продолжить свою деятельность в других коллективах, что абсолютно понимаемо с точки зрения его творческого развития.
Поэтому размышлял я над перспективой работы в Ростове достаточно давно, и могу честно признаться, у меня была масса сомнений относительно нашего возможного альянса с Ростовским оркестром. Поэтому когда Валентин сообщил мне о том, что им решение уже принято и даже озвучено дирекции филармонии, я понял, что нужно и мне определяться. Этот выбор мне дался очень непросто, но тем не менее, взвесив все за и против, я решил рискнуть. Слава Богу, когда переговоры с филармонией перешли уже в стадию конкретики, мы довольно быстро договорились об условиях и направлениях работы, о деталях нашего взаимодействия, и я искренне надеюсь, что мы сработаемся.
