Словом, как писал Чехов: «Медицина — моя законная жена, а литература — любовница». Хотя скорее здесь подойдет знаменитое четверостишие Вознесенского: «Стихи не пишутся — случаются, / как чувства или же закат. / Душа — слепая соучастница, /Не написал — случилось так».
Долгое время Александр считал поэзию чудачеством, мол, пишут стихи только бездельники, но в 16 стихи случились и с ним.
Это – молний слепящих разряд,
Это – чувств не стихающих битва,
Это – горла такой перехват,
Когда сердце сбивается с ритма.
Это – тот неразгаданный свет,
Что небесную силу имеет,
Это – то, чего кажется нет,
Но уже в сердце рифмою зреет.
Такое откровение он написал гораздо позже, уже сложившимся поэтом. Но и сейчас, и прежде убежден: стихи — это глубокая эмоция.
«Я считаю так: чтобы писать стихи, надо переживать. Тонкая душа нужна, наверное. Я все пропускаю через себя. И за больных переживаю».
Профессию Афонин себе выбрал сложнейшую — детский врач. Работать начинал в Областной детской больнице, в реанимации. И всегда брал к себе самых «тяжелых», самых безнадежных детей. Не мог иначе. Некоторых не спас, но помог тысячам. И душа болела за каждого.
«Врач не может не переживать. Однажды во время дежурства в реанимации у нас сразу четверо детей умерло. Как к тому отнестись равнодушно? Нет, нельзя быть черствым. Хорошо, наверное, когда у человека нервы как канат… Но тогда ему нечего делать в медицине».
Мягкий по натуре и внешнему виду, при этих словах профессор Афонин становится как будто жестче, видно, что эта точка зрения — принципиальная. И свои убеждения он щедро раскрывает в своих стихах.
В нас героев не ищите.
Не найдете все равно.
Быть у детства на защите —
Божьей милостью дано.
В нашу честь не грянут скрипки,
Мы – где боль и где беда.
В детской солнечной улыбке —
Смысл врачебного труда.
Однако само поступление Афонина в мединститут можно назвать вполне себе героическим. Решив стать врачом, он накупил учебников, обложился ими, и день и ночь, в одиночку, читал и учил химию, биологию, физиологию, анатомию. Никаких репетиторов, никакой помощи.
— Это, я считаю, мое самое серьезное достижение. Ведь еще и гипертония мешала, давление под 200. И ничего, преодолел. У внука моего, Егора, на II курсе мехмата были задолженности. Говорю: «Егор, может тебе помочь?» – «Нет, дедушка, я сам». И сидел над учебниками все каникулы. Сам. Это всегда достойно уважения. Вышел в итоге на повышенную стипендию. И Ярослава, внучка, маленькая была, а что ни спроси: «Я сама».
Такой самостоятельный подход к делу, как и постоянное стремление к знаниям, очевидно, передается на генном уровне. Александр Алексеевич рассказывает, что его отцу, Алексею Ивановичу, даже снилось: он учится. Ведь в начале 40-х учиться было некогда. Оставшись без родителей в 10 лет, Алексей жил с тетей, поступил в педучилище, но пришла война и он без раздумий отправился в военкомат. Там Алеша приврал, что ему 18 лет (было 17), а метрика «потерялась». На ходу придумал себе новую дату рождения и добился своего. Его отправили в артиллерийское училище. А затем в составе противотанкового истребительного дивизиона юныйлейтенантпопал в самое жуткое пекло Второй мировой — под Сталинград, где никто даже и не мечтал выжить.
Его тяжело ранило, буквально изрешетило миной, но сразу после госпиталя Алексей упрямо вернулся на фронт. И дошел до Берлина. А спустя 10 лет, уже майором, он все же отучился — во Владикавказском горно-металлургическом институте, причем закончил его с золотой медалью. Стал генералом, начальником службы ракетно-артиллерийского вооружения СКВО.
Как сын военного, Алекандр Алексеевич помыкался, конечно, по гарнизонам. Родился в Парголово, теперь это район Петербурга, школу закончил во Владикавказе (о нем остались детские счастливые воспоминания: степь, бурьян, костры с друзьями, свобода), в Краснодаре поработал механиком по ремонту авиаприборов (откуда ушел с решимостью поступать в вуз), в Свердловске поступил в мединститут, во Львове его закончил. И наконец семья навсегда поселилась в Ростове. А вернее, уже две семьи.
Там, в Свердловске, случилась судьбоносная встреча паренька с юга и северной красавицы. Случилась она зимой, на автобусной остановке, где Саша ждал автобус, чтобы ехать на экзамен. Основательно промерзнув и поражаясь тому, что уральцы едят мороженое прямо на улице, Саша заметил двух девчонок. Вернее, сначала девчонки заметили его. «Смотри, какой симпатичный», — сказала одна другой. Уже в автобусе, услышав насущное слово «экзамен», Саша спросил у них: «А вы что, тоже поступать? В мединститут?». Разговорились. Оказалось, что Тамара поступает уже третий раз.
— Во второй раз мне всего полбалла не хватило, — вспоминает, улыбаясь, Тамара Андреевна, — но это видимо для того, чтобы встретить на остановке Сашу.
Она до сих пор помнит номер того автобуса — 24. А Саша номера не помнит, но в его любовной лирике есть такие строчки: «А автобус свердловской той встречи / Все летит, остановок не зная».
Этот автобус летит уже целых 50 лет. 51, если точнее. На каком бензине летит? Не сговариваясь, оба супруга говорят о взаимном уважении, понимании, поддержке. О том, что нельзя никого «ломать через колено», надо все решать вместе. Такое вот топливо.
А еще в этом топливе — любовь друг к другу и к своей нелегкой профессии. Тамара Андреевна — кандидат медицинских наук, и уже много лет преподает педиатрию в Ростовском мединституте.
Александр Алексеевич 45 лет работает в НИИАП, куда пришел по конкурсу,молодым специалистом. Спустя 4 года он защитил диссертацию, и все эти годы через него проходит каждая докторская работа и диссертация института. Буквально каждая.
По одной простой причине: однажды директор института, видный ученый, профессор Владимир Орлов, поднимая НИИАП на уровень лучших учреждений страны в области материнства и детства, выбрал своим заместителем по научной работе не одного из десяти профессоров института, а старшего научного сотрудника Афонина. Для Афонина это стало полной неожиданностью. Но вместе они плодотворно проработали 22 года и с тех пор Александр Алексеевич, которому в этом году исполнилось 75 лет, остается на этой непростой должности. Оценивая работы других, он не перестает работать в науке и сам: за эти годы Афонин защитил 5 докторских работ, написал 12 диссертаций, опубликовал 520 научных статей и стал автором 40 патентов. Впечатляющие цифры! Неудивительно, что девять институтов России и Президиум Академии медицинских наук выдвинули его на звание Заслуженного деятеля науки РФ.
И вот, представьте, такой солидный человек, профессор и заслуженный деятель, нет-нет да и вскочит ночью, чтобы записать:
Родных уголков покидая границы
Летят высоко перелетные птицы
Природа молчит в ожидании скором
Метели приход над безмолвным простором
— Да, хочется полежать, но надо встать и записать, потому что стихи могут уйти, и их не вернешь, говорит Александр Алексеевич. — Иногда какая-то строчка может и на заседании ученого совета посетить. У стихов свое время.
Долгое время Афонин писал «в стол». И о публикации, широком круге читателей даже не задумывался. Но случилось так, что судьба свела его с замечательным ростовским поэтом Даниилом Долинским, известным стихотворцем, работавшим в то время в отделе поэзии журнала «Дон». Долинский прочел стихи старшего научного сотрудника и был приятно поражен.
Дождем засеянное поле
Туманом всходит поутру….
«Хотел бы я написать так!» — искренне признался большой ростовский поэт: эти строчки особенно его «зацепили». Так состоялась первая публикация. А Долинский при каждой встрече вспоминал как пароль: «Дождем засеянное поле / Туманом всходит поутру»…
Известный журналист Бронислав Берковский, и, кстати, тоже поэт и один из создателей Поэтического клуба РГУ, в своей статье «Поэзия науки» отзывался о стихах Афонина: «Склад поэтического творчества Александра Афонина я бы определил как «негромкую» лирику. Но в этой негромкости, которая, кстати, дается очень немногим, пронзительная искренность и тонкая ясность чувств».
Вот почему стихи Афонина понятны и дошкольнику, и доценту. Лирика его льется свободно, легко запоминается. Одна из медсестер НИИАПа сообщила автору, что целый час кряду может читать его стихи наизусть. Однажды позвонила доктор наук: «Знаете, Александр Алексеевич, у меня была такая головная боль, никак не могла снять! Начала читать Ваши стихи, и мигрень прошла». Такая у стихов доктора терапевтическая сила.
Даже в московской редакции научного журнала «Педиатрия» знают о ненаучной стороне творчества своего автора. Знают и любят настолько, что редактор написала ему: «Завтра поеду к мужу на Ваганьковское, разрешите положу от Вашего имени букет на могилу Сергея Есенина? Вижу, Вы его любите». Любит, и даже был на родине великого поэта. Откуда привез простые и берущие за сердце, такие есенинские строчки:
Люблю березки на опушке
И склон, сбегающий к реке,
И дым костра, и крик кукушки
Весенним утром вдалеке,
И грома первые раскаты,
Сады в сиреневом огне
И эти низенькие хаты,
И церковь в белом на холме.
Кстати, на стихи профессора Афонина ростовскими композиторами написано 20 песен. А любовь к стихосложению и врачебный долг помогать каждому передался и сыну Александра Алексеевича — Алексею Александровичу Афонину, сердечно-сосудистому хирургу Ростовской БСМП. Телефон его может зазвонить в любое время суток и всякий знает: в помощи доктор Афонин не откажет никогда. Не может и не умеет быть безучастным. Так воспитан.
— Вроде бы сейчас не время писать стихи или говорить о них, — как бы оправдываясь, говорит Александр Алексеевич, — но когда люди в стрессе, оказывается поэзия нужна еще больше, чем когда бы то ни было.
Всегда должно быть что-то светлое посреди любой темной полосы.
