Лев Данилкин: «Для Гагарина Шолохов был выразителем русского самосознания»

Я думаю, «клиентоориентированность» – это синоним варварства, дикости. Ведь мне не нравились толстожурнальные критики - дядьки в засыпанных перхотью пиджаках и толстых очках. У меня был совсем другой стиль жизни, и писал я не так, как писали они. В своих рецензиях я никогда не апеллировал к знатокам, не соотносил книгу с какими-то литературными канонами, как это обычно делают критики. Хотя и в таком жанре я тоже умею работать – в 2010 году, например, написал для «Нового мира» огромный текст про отечественную литературу нулевых годов. Для меня рецензия в идеале - это самодостаточное художественное произведение. К тому же очень часто броские цитаты из моих рецензий помещали на обложки книг. Вот, видимо, с этим тоже связана репутация «клиентоориентированности». В любом случае, я написал три годовых обзора русской литературы - за 2005, 2006, 2008 годы. Мне кажется, для человека, который интересуется историей отечественной литературы, это три важных памятника. Но вообще я уже лет десять не пишу откликов. Почему-то до сих пор на каких-нибудь литературных мероприятиях меня представляют как критика.

Я не собираюсь к этому возвращаться. Но хороший литературный критик для меня - это Ленин. Он совсем был не похож на критика журнала «Афиша» и оценивал художественное произведение с других принципов. Сегодня, наверно, я бы рассматривал литературу как социальную практику. Художник часто неосознанно проговаривает какие-то вещи, которые социальные аналитики выговорить и прочувствовать не в состоянии.

В Ростов я приезжаю второй раз. Для меня юг России вообще какая-то экзотика. Первое, о чем я думаю – Одесса. Зеленый, ухоженный город. Южная столица империи. Я только что был в краеведческом музее, послушал экскурсию, из которой понял, что в войну город был практически полностью разрушен, и все эти особняки прекрасные пострадали… После войны чуть ли не шла речь о том, что где -то надо было дубль рядом построить. Это было для меня откровением. В общем, мне тут нравится.

Когда иностранцы или люди, далекие от литературы, просят меня посоветовать им лучший русский рассказ, я всегда называю «Судьбу человека». Мне, конечно, любопытна вся эта история с авторством «Тихого Дона», я тоже не понимаю, как такой молодой человек… В общем, я не считаю этот вопрос решенным. В какое-то время я увлекался теориями Фоменко, который, в частности, пытался выяснить авторство эпопеи. С Шолоховым, можно сказать, я знаком через одно рукопожатие. Александр Проханов, про которого я написал первую биографию, с ним встречался.

Думаю, для Гагарина Шолохов был иконой. Все-таки это была встреча с живым классиком. На мой взгляд, Шолохов был связан с так называемой «русской партией» – свидетельств об этом нет, я могу только попытаться реконструировать это. Дело в том, что одним из аспектов оттепели было пробуждение интереса к русскому самосознанию. И одной из сторон проявления этого интереса было появление деревенской прозы. Шолохов, мне кажется, воспринимал себя патриархом не только советской литературы, но и направления, связанного с русским национальным самосознанием. Я думаю, что вот этот русский аспект для Гагарина был существенен. Эта полуподпольная русская партия у Гагарина ассоциировалась с Шолоховым.

Гагарин на самом деле был очень начитанным человеком. Почему-то часто его представляют недалеким офицером советской армии, который был хорошим исполнителем приказов и не более того. Это не так. Он был сформирован советской романтической традицией 30-40-хх годов. Читал Горького, Стендаля, Бальзака и Экзюпери, с европейской литературой хорошо был знаком. А последняя книжка, которую он читал, была «Уловка-22» Джозефа Хеллера. В общем, он был более продвинутый, чем люди, которые сегодня считают себя литературными знатоками.

Нет, мне в этом жанре очень комфортно. Здесь нет никаких канонов и через биографию конкретного человека ты можешь рассказать историю любой идеи. Мне нравятся странные идеи и явления. Я понимаю, что рассказывать о них просто так, без опоры на чей-то личный опыт – не очень эффективно. В биографии есть иногда невероятно интересный комплекс каких-то идей, проблем и ключей к той или иной эпохе.